Читать книгу «Апостол Павел» онлайн полностью — Варлам Шаламов — MyBook. М

Рассказ В.Шаламова "Апостол Павел" - самый известный из книги "Колымских рассказов". Глубоко поражает эмоциональная сила рассказа, рожденная резким противопоставлением нечеловеческих условий жизни, в которых оказались герои, и не убиваемой ни режимом, ни лагерными условиями человечностью. Человечностью, которая может быть единственным шансом хоть как-то облегчить жизнь не только другому, но и себе. Человечностью, которая всегда становится ударом по страшной политической системе и предрекает ее гибель. Важно обратить внимание на неслучайный предмет "разночтений", возникший между двумя героями рассказа. Апостол Павел...Первая простая ассоциация - это христианский мотив, напоминающий о том, что именно с началом эры христианства возникла идея великого значения отдельной личности и ее "силы" в жизни людей (эталонная миссия Иисуса в этом отношении)..Человек спасает мир, спасает другого...

Рассказ утверждает, что христианство живет по-прежнему, прежде всего, в душе и поступках отдельного человека, а не в толпе или коллективе, не в идее "добра", являющихся всегда опорой антигуманного режима, а в простой, как писал Гроссман в "Записках Иконникова", "доброте". Молитва, претворенная в поступок, исполненный жалости, самого человеческого чувства, является залогом непобедимой жизненности христианской идеи в людях. Залогом победы доброты над злом.

Ч.Айтматов «Плаха»

Свое художественное осмысление евангельского сюжета – спора Иисуса Христа и Понтия Пилата об истине и справедливости, назначении человека на земле – предложил в романе «Плаха» Ч.Айтматов. Иисус видит смысл существования людей на земле в самосовершенствовании, следовании идеалам добра, ради которых он готов принять смерть. «На то я родился на свет, - говорит Иисус Пилату, - чтобы послужить людям немеркнущим примером. Чтобы люди уповали мое имя и шли ко мне через страдания, через борьбу со злом в себе изо дня в день, через отвращение к порокам, насилию и кровожадности…»

Понтий Пилат не принимает гуманистической философии Христа, потому что считает, что человек – зверь, что он не может обойтись без воен, без крови, как плоть без соли. Смысл жизни он видит в богатстве и сильной власти.

В поединок со злом в романе вступает своеобразный двойник Иисуса Христа Авдий Калистратов. Но он одинок, а потому бессилен перед злом. Его сначала жестоко, до полусмерти, избивают «гонцы» за анашой, а потом, как Иисуса Христа, распинают молодчики из «хунты» Обер-Кандалова. Но боль его души, его нравственный подвиг заражают других людей, побуждают их вступить в борьбу со злом.

Как видим, обращение к Христу писателями 20 века обусловлено идеей спасения нашего мира, лишенного «имени святого», трагедию которого предощущал ещё в начале революции А Юлок в своей поэме «Двенадцать».

Статья выложена на труднодоступном сайте, дублирую здесь.

Художественный мир «Колымских рассказов» Варлама Шаламова (на примере рассказов «Апостол Павел» и «Дождь»)

В нашей работе мы предлагаем провести анализ художественного мира В. Шаламова на примере двух рассказов — «Дождь» и «Апостол Павел», рассмотрев своеобразие композиции, героев, хронотопа, основные мотивы названных произведений.
Особенность композиции рассказов В. Шаламова — ее зеркальность, которая подчеркивает иллюзорность, противоестественность мира, созданного писателем. Множество объектов сравниваются и отражаются друг в друге: заключенные и «вольняшки», люди и апостолы, трепетное отношение Фризоргера к дочери и ее отказ от своего отца («Апостол Павел»), кайло и рычаг, плащ и пирамида, смерть и конец рабочего дня («Дождь»). Однако зеркало «кривое», истинное и ложное неотличимы друг от друга, а путь к смерти непреодолим, хотя и более желанен. Немаловажную роль Шаламов отводит и отступлениям. Они помогают автору создать атмосферу Колымы, кратко, лаконично рассказать о законах существования в лагере, добиться типизации ситуаций и образов.
Всех героев Шаламова объединяет несколько черт. Во-первых, слабость физическая и духовная, искаженный образ мыслей. В рассказе «Дождь» перед нами два героя. Рассказчик мучительно ждет окончания рабочей смены, сравнивая его со смертью. Однако сил у него хватает только на то, чтобы закончить день. О втором герое (Розовском) сказано, что он «бросился» под вагонетку, на деле же он лишь сунул ногу под колесо. На действительно смелые поступки сил нет ни у того, ни у другого. Герой рассказа «Апостол Павел» Фризоргер тоже бессилен — перед предательством дочери, равнодушием властей. Еще одна черта, объединяющая персонажей, — стремление закрыться от других: Адам Фризоргер отгораживается стеной «своей милой мирной улыбочки» от всего вокруг; герои рассказа «Дождь» закрыты каждый в своем шурфе.
Основные мотивы рассказов — мотив жизни и смерти, мотив свободы и несвободы, мотив одиночества. Все они показывают страшное, противоестественное смещение границ в сознании человека между основными философскими понятиями: жизнью и небытием, свободой и неволей. Грань между жизнью и смертью в рассказе «Дождь» прозрачна, более того, жизнь и смерть здесь словно слились воедино. Выжить — значит причинить себе боль, искалечить себя. Герой, доказывая, что он жив, обращается к мертвому камню, надеясь, что он поможет. Человек рассчитывает только на себя, свой план и камень. Так проявляется другой мотив — мотив тотального одиночества человека перед лицом жизни и смерти. Все, во что верил Фризоргер в рассказе «Апостол Павел», тоже умерло: его вера уже никому не нужна, да и сам он путает имена и понятия, а единственный близкий человек, дочь, отказалась от отца. Жизнь становится иллюзией, которая поддерживается только благодаря неизвестности.
Еще один мотив — свобода и несвобода. Человек в лагере ограничен рамками стен и ограждений, но еще больше он ограничен внутренними рамками. Теряется способность ясно мыслить, видеть светлые стороны людей и ситуаций. Появляется всеобъемлющий страх, который преследует на протяжении всей оставшейся жизни. Фризоргер ограничен своей «скорлупой», Парамонов (начальник лагеря) — маскою, рассказчик — отсутствием веры. В рассказе «Дождь» люди настолько внутренне несвободны, что и самоубийство оказывается для них невозможным.
Деформации мира Колымы выявляются и на уровне хронотопа рассказов. На закрытость пространства указывает не только сам факт заключения. Герои рассказа «Дождь» ограничены еще и пространством шурфа, иначе говоря — ямы, одно из символических значений которой — могила. Действие рассказа «Апостол Павел» происходит в угольной разведке. Персонажам тоже
предстоит спускаться как можно глубже, рыть шурфы и шахты. Кажется, что они «закапываются» от внешней жизни, все глубже уходят под землю, все больше меняются, все дальше становятся от прежней, «первой» жизни. «Закрыты» не только заключенные, но и все начальство. Плащ десятника в рассказе «Дождь» напоминает пирамиду — место древних захоронений; Парамонов
из рассказа «Апостол Павел» прячется за маской неестественной восторженности и фальшивых улыбок. Замкнутое пространство влияет и на внутреннее состояние людей. Плен тела превратился в плен души, отсюда искажение человеческих качеств героев, неправильное представление о добре и зле. Часто они даже не понимают, где истина, а где иллюзия. Ощущение иллюзии, искажения усиливает и образ дождя в одноименном рассказе. Время тоже размыто дождем, неизвестно, когда он закончится, и герои не знают, чего им ждать. Время в рассказе «Апостол Павел» также не определено точно, и герои хорошо это понимают. От этого и нелюбовь к «вольняшкам», которые скоро смогут уехать домой; относительно же своего будущего заключенные не знают ничего. В создании образа времени участвует мотив половины, деления на две части. С первых строчек говорится о «прошлой» жизни Фризоргера. Очевидно, что и он сам очень четко разграничивает жизнь «ту» и жизнь нынешнюю, хотя и продолжает искать хоть что-то, что свяжет его с его прошлым. Таким образом, пространственно-временная организация рассказов В. Шаламова показывает деформации не только во внешнем окружении, но и в душе героев.
Проанализировав рассказы «Апостол Павел» и «Дождь», мы пришли к выводу, что в своих произведениях Варлам Шаламов рисует картину жестокого, бесчеловечного, противоестественного мира, где происходит самое страшное — «расчеловечивание» человека. Созданию подобной картины способствует своеобразие композиции, основные мотивы, образы героев, особенности хронотопа рассказов.

М. А. Эльзенбах , лицей №124,11 кл.
Научный руководитель — Н. Н. Мартюшова, учитель высшей категории

Варлам Тихонович Шаламов

Апостол Павел

Колымские рассказы
«Когда я вывихнул ступню, сорвавшись в шурфе со скользкой лестницы из жердей, начальству стало ясно, что я прохромаю долго, и так как без дела сидеть было нельзя, меня перевели помощником к нашему столяру Адаму Фризоргеру, чему мы оба – и Фризоргер и я – были очень рады…»

Варлам Шаламов

Апостол Павел

Когда я вывихнул ступню, сорвавшись в шурфе со скользкой лестницы из жердей, начальству стало ясно, что я прохромаю долго, и так как без дела сидеть было нельзя, меня перевели помощником к нашему столяру Адаму Фризоргеру, чему мы оба – и Фризоргер и я – были очень рады.

В своей первой жизни Фризоргер был пастором в каком-то немецком селе близ Марксштадта на Волге. Мы встретились с ним на одной из больших пересылок во время тифозного карантина и вместе приехали сюда, в угольную разведку. Фризоргер, как и я, уже побывал в тайге, побывал и в доходягах и полусумасшедшим попал с прииска на пересылку. Нас отправили в угольную разведку как инвалидов, как обслугу – рабочие кадры разведки были укомплектованы только вольнонаемными. Правда, это были вчерашние заключенные, только что отбывшие свой «термин», или срок, и называвшиеся в лагере полупрезрительным словом «вольняшки». Во время нашего переезда у сорока человек этих вольнонаемных едва нашлось два рубля, когда понадобилось купить махорку, но все же это был уже не наш брат. Все понимали, что пройдет два-три месяца, и они приоденутся, могут выпить, паспорт получат, может быть, даже через год уедут домой. Тем ярче были эти надежды, что Парамонов, начальник разведки, обещал им огромные заработки и полярные пайки. «В цилиндрах домой поедете», – постоянно твердил им начальник. С нами же, арестантами, разговоров о цилиндрах и полярных пайках не заводилось.

Впрочем, он и не грубил нам. Заключенных ему в разведку не давали, и пять человек в обслугу – это было все, что Парамонову удалось выпросить у начальства.

Когда нас, еще не знавших друг друга, вызвали из бараков по списку и доставили пред его светлые и проницательные очи, он остался весьма доволен опросом. Один из нас был печник, седоусый остряк ярославец Изгибин, не потерявший природной бойкости и в лагере. Мастерство ему давало кое-какую помощь, и он не был так истощен, как остальные. Вторым был одноглазый гигант из Каменец-Подольска – «паровозный кочегар», как он отрекомендовался Парамонову.

– Слесарить, значит, можешь маленько, – сказал Парамонов.

– Могу, могу, – охотно подтвердил кочегар. Он давно сообразил всю выгодность работы в вольнонаемной разведке.

Третьим был агроном Рязанов. Такая профессия привела в восторг Парамонова. На рваное тряпье, в которое был одет агроном, не было обращено, конечно, никакого внимания. В лагере не встречают людей по одежке, а Парамонов достаточно знал лагерь.

В ряду писателей-философов XX века Варлам Тихонович Шаламов занял свое достойное место. Его «Колымские рассказы» (1954—1973) — попытка поставить и решить важные нравственные вопросы времени, вопросы встречи человека и мира, правды, борьбы человека с государственной машиной, борьбы за себя, внутри себя и вне себя. Возможно ли активное влияние на свою судьбу, перемалываемую зубьями адской государственной машины?

В центре повествования «Колымских рассказов» — художественная картина мучительной растоптанной судьбы человека XX века, захваченного в сети враждебных ему катаклизмов эпохи, и то, что «человек оказался гораздо хуже, чем о нем думали русские гуманисты 19 и 20 веков. Да и не только русские...». В. Шаламов изобразил не только «за-человечность», но и «сохранение человеческого». Писателя привлекали люди, совершившие духовный или нравственный подвиг. Духовный подвиг совершили те люди, которых лагерь не сумел сломить, растоптать, которые сумели противостоять жизненным обстоятельствам, смогли сохранить все человеческое в себе. К ним прежде всего Шаламов относил «религиозников». Прежде чем говорить о «религиозниках», необходимо выяснить отношение автора к религии.

В повести «Четвертая Вологда» Шаламов будто ведет спор со своим отцом. Обращаясь к нему, он говорит: «Да, я буду жить, но только не так, как жил ты, а прямо противоположно твоему совету. Ты верил в Бога — я в него верить не буду, давно не верю и никогда не научусь». Гораздо позднее Шаламов заявил: «Бог умер...» И еще: «Веру в Бога я потерял давно, лет в шесть... И я горжусь, что с шести лет и до шестидесяти я не прибегал к его помощи ни в Вологде, ни в Москве, ни на Колыме».

Шаламов постоянно подчеркивает то, что он не верующий. Однако связано это скорее всего с тем, что в нем живут одновременно вера и сомнение в справедливость Бога, допустившего несправедливость. Несмотря на эти заявления Шаламова, тема религии постоянно привлекает к себе внимание автора. Примером может служить один из ключевых рассказов — «Необращенный». В нем повествуется о первых шагах фельдшера. Интересен диалог автора с врачом:

«— У меня нет религиозного чувства...

— Как? Вы, проживший тысячу жизней? Вы — воскресший? У вас нет религиозного чувства? Разве вы мало видели здесь трагедий?

— Разве из человеческих трагедий выход только религиозный?»

Шаламов уверен, что выход можно найти где угодно, но только не в религии, так как такой выход слишком оторван от жизни и случаен для писателя. Тема религии постоянно тревожит автора. По Шаламову, Бога нет, но есть верующие в Бога, и оказывается, что это самые достойные люди из тех, с кем приходилось встречаться на Колыме: «Та без-религиозность, в которой я прожил сознательную жизнь, не сделала меня христианином. Но более достойных людей, чем «религиозники», в лагерях я не видел. Растление охватывало души всех, и только «религиозники» держались. Так было и пятнадцать, и пять лет назад» («Курсы»).

Рассказ «Апостол Павел» — очередное подтверждение уважительного отношения автора к «религиозникам». Рассказ открывается словами: «Когда я вывихнул ступню, сорвавшись в шурфе со скользкой лестницы из жердей, начальству стало ясно, что я прохромаю долго, и... меня перевели помощником к нашему столяру Адаму Фризоргеру...». Мы без труда можем понять, что место действия — Колыма.

Фризоргер — немецкий пастор, запамятовал одного из апостолов. Он переживал свой поступок, казнил себя. Этот герой — глубоко набожный человек — сумел завоевать уважение рассказчика. Вера его была крепка, бог жил в его душе. На его месте любой другой давно утратил бы свою веру, но Фризоргер продолжал молиться, взывать к Богу, хотя молитвы его не были услышаны. Но вера сдерживала пастора от дурных поступков и слов в адрес окружавших его людей, помогала ему оставаться самим собой, сохранять то, что составляло основу его прежней жизни, любить, верить в людей. Рассказчик и его друзья не показали, а уничтожили письмо дочери пастору, в котором было заявление, что она отказывается от своего отца, «врага народа».

«Апостол Павел» заканчивается так: «Вскоре меня куда-то увезли, а Фризоргер остался, и как он жил дальше — я не знаю. Я часто вспоминал его, пока были силы вспоминать. Слышал его дрожащий взволнованный шепот: «Питер, Пауль, Маркус...»». Описывая сталинский лагерь, Шаламов не столько сосредотачивает внимание на описании голода, холода, бесправия, в большей степени его интересует, как эта нечеловеческая обстановка обесценивает не только личность человека, но и его жизнь. Рассказ «Крест» Шаламов посвятил своему отцу, который всю свою жизнь посвятил служению Богу, за что и тяжело поплатился. В рассказе повествуется о старом слепом священнике. Он живет не на Колыме и даже не в лагере, но в тех же советских условиях постоянных лишений, унижений и издевательств. Рассказ начинается словами: «Слепой священник шел через двор, нащупывая ногами узкую доску, вроде пароходного трапа, настланную по земле. Он шел медленно, почти не спотыкаясь, не оступаясь, задевая четырехугольную свою дорожку».

В своей жизни священник видел много горя, смерть унесла его любимого сына, сам он ослеп, жизнь у детей не сложилась, в доме нечего есть, но он продолжал верить в Бога, молиться и надеяться на лучшее. Но все надежды рухнули, и священник достал золотой крест, единственную его ценность, и разрубил его, чтобы купить продуктов. На такой поступок его побудило сострадание ближним. Для священника недопустимо так поступать с крестом, но ради своей семьи он пошел на это, чтобы хоть чем-то помочь своим близким. Священник не утратил веры, не перестал верить в Бога. Он просто решил, что не в этом Бог.

Нравственным подвигом Шаламов считал проявление человеческого участия, внимания в условиях колымского лагеря. В рассказах Шаламова прослеживается благодарность людям: «Я помню все куски хлеба, которые я съел из чужих, не казенных рук...». На протяжении всех рассказов писатель неустанно исследует, что не дает человеку утратит божественной искры. Скупо, но с удивительной силой он показывает, как быстро утрачивает зэк дружбу, способность доверять, помогать другим — все отнимает лагерь. «Дружба не зарождается ни в нужде, ни з беде, те трудные условия жизни, которые, как говорят нам сказки художественной литературы, являются обязательным условием возникновения дружбы, просто недостаточно трудны. Если беда и нужда сплотили, родили дружбу людей, значит это нужда — не крайняя, и беда небольшая» («Сухим пайком»).

Удивительно одно: там, где любые человеческие чувства, такие, как преданность, любовь, сострадание, становятся «космическими» понятиями для людей неверующих, верующие люди, эти самые «религиозники», умудрялись сохранить это в своей душе. Мне думается, что Шаламов не только восхищался этими людьми, но, возможно, и сожалел о том, что для него самого жизненные обстоятельства уже с малых лет закрыли спасительный путь к Богу.

/ Апостол Павел - Чтение (Ознакомительный отрывок) (Весь текст)

Варлам Шаламов

Апостол Павел

Когда я вывихнул ступню, сорвавшись в шурфе со скользкой лестницы из жердей, начальству стало ясно, что я прохромаю долго, и так как без дела сидеть было нельзя, меня перевели помощником к нашему столяру Адаму Фризоргеру, чему мы оба – и Фризоргер и я – были очень рады.

В своей первой жизни Фризоргер был пастором в каком-то немецком селе близ Марксштадта на Волге. Мы встретились с ним на одной из больших пересылок во время тифозного карантина и вместе приехали сюда, в угольную разведку. Фризоргер, как и я, уже побывал в тайге, побывал и в доходягах и полусумасшедшим попал с прииска на пересылку. Нас отправили в угольную разведку как инвалидов, как обслугу – рабочие кадры разведки были укомплектованы только вольнонаемными. Правда, это были вчерашние заключенные, только что отбывшие свой «термин», или срок, и называвшиеся в лагере полупрезрительным словом «вольняшки». Во время нашего переезда у сорока человек этих вольнонаемных едва нашлось два рубля, когда понадобилось купить махорку, но все же это был уже не наш брат. Все понимали, что пройдет два-три месяца, и они приоденутся, могут выпить, паспорт получат, может быть, даже через год уедут домой. Тем ярче были эти надежды, что Парамонов, начальник разведки, обещал им огромные заработки и полярные пайки. «В цилиндрах домой поедете», – постоянно твердил им начальник. С нами же, арестантами, разговоров о цилиндрах и полярных пайках не заводилось.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.