ФСБ сообщила о хищении ₽45 млн бюджетных средств в театре Льва Додина. Режиссер Лев Додин: "Я борюсь с тем, что я советский человек" Отрывок, характеризующий Додин, Лев Абрамович

Застать худрука Академического Малого драматического театра Льва Додина в родном Петербурге - задача не из простых. Руководитель Театра Европы (этот статус присвоен МДТ в 1998 году) много и часто ездит по миру. Вот и книга Льва Абрамовича называется «Путешествие без конца». Впрочем, это не путевые заметки, а погружение в мир театра. О нем Додин готов говорить бесконечно. О личной жизни режиссер почти не рассказывает, но иногда все же делает исключения…

- У вас в паспорте какое место рождения указано, Лев Абрамович?

В том, что сейчас на руках, Новокузнецк. А раньше писали: Сталинск. Уже после разоблачения культа личности я не без удовольствия выводил в анкетах это слово, чтобы все помнили недавнее страшное прошлое родного государства… Сталинск - тот самый город-сад, о котором мечтал Владимир Маяковский. По крайней мере, он задумывался таковым. Его строили под металлургический комбинат и огромное количество железорудных месторождений в Кемеровской области, в открытии и освоении которых участвовал мой папа, крупный геолог. Знаете, в советское время я много путешествовал по стране, тогда ведь о загранице никто не думал - мы старательно осваивали шестую часть суши. Тем не менее, к своему стыду, я ни разу не побывал в Новокузнецке. Там в семидесятые годы оказалась моя жена, приезжала с Ленинградским театром комедии, где тогда работала. Потом Танюша делилась впечатлениями, отнюдь не радужными. Городом-садом и не пахло. Труппу кормили в столовой горкома партии, но и в ней меню было весьма скромное, прилавки продовольственных зияли пустотой… Но интересно другое. Жена нашла семью, в которой жили мои родители в эвакуации. Отыскала даже няню! Та меня помнила и написала замечательное письмо. Я ей ответил, но встретиться, увы, не довелось.

- Как родители оказались в тех местах?

Отец много лет посвятил изучению Сибири. В 2007-м вышла книга «Абрам Львович Додин. Избранные труды, воспоминания». Папино имя очень известно в геологическом мире. Это был тихой и ровной мудрости человек. Рожденный и воспитанный в маленьком еврейском местечке, он долго не знал русской грамоты, лишь в пятнадцать лет стал учить кириллицу, а в двадцать шесть уже защитил диссертацию, вскоре - докторскую. Каждый год примерно с мая по октябрь он проводил в экспедициях, или, как говорили геологи, в поле. Мама (она сохранила девичью фамилию, ее звали Циля Абрамовна Добкес) с пониманием относилась к занятию мужа, по несколько месяцев одна воспитывала моего брата Давида и сестру Розу. Но в мае 41-го неожиданно заявила, что больше не отпустит папу одного, поедет с детьми вместе с ним. И действительно, упаковала чемоданы и отправилась следом за отцом в Сибирь. Что это было - интуиция, знак свыше? Гадать бессмысленно, но факт: тем поступком мама спасла семью. Если бы осталась в блокадном Ленинграде, наверняка я не появился бы на свет, а старшие дети не выжили бы в голодающем и замерзающем городе… Мама была замечательным педиатром - она и в Сталинске отказалась уходить в декрет, работала почти до родов, считая, что священный долг каждого гражданина - оставаться на посту, всеми силами приближая час победы над врагом. Долгое время мама верила в советскую власть и провозглашаемые ею лозунги, в 1944 году, будучи беременной, вступила в партию. Папа вслух политических взглядов не выражал, но маминого идеализма не разделял, это точно. Он никогда не позволял себе грубостей, единственный раз в жизни сорвался на моих глазах в марте 53-го после смерти Сталина. Мама плакала и причитала: «Что теперь будет, как дальше жить?» Папа долго молчал, жевал губы, а потом не выдержал и бросил в сердцах: «Перестань, дура!» Я тоже умудрился высказаться на тему культа личности. Вождя народов еще не похоронили, в Колонном зале Дома союзов продолжалось прощание. Я болел, что в детстве со мной случалось частенько, и ждал визита медсестры, которая должна была сделать укол. Как и все дети, очень не любил эту процедуру, даже боялся ее, поскольку кололи толстыми иглами, получалось больно и неприятно. Я сопротивлялся до последнего, пытался вырваться. Мама взялась увещевать: «Лева, тебе не стыдно плакать из-за такого пустяка? Сталин умер!» Я закричал в ответ: «Да плевал я на твоего Сталина! Я укола не хочу». Проговорил и вдруг увидел, как побелела мама. Она смертельно испугалась, что медсестра донесет, и запричитала: «Не обращайте внимания, он не в себе, у него высокая температура…» Да, такое время было, за неосторожное слово грозил реальный лагерный срок… Постепенно и к маме пришло осознание, что произносимые с трибун слова и реальные дела очень далеки друг от друга. В семидесятые она пережила крушение прежних иллюзий, но до конца жизни оставалась необычайно деятельным, активным человеком. Помню, как решила помочь инвалиду Первой мировой войны, теснившемуся вместе с женой в крохотной комнатушке в огромной коммунальной квартире. Старик почти не двигался, не мог самостоятельно добраться до общей ванной и туалета, его жизнь превратилась в сущий ад. По тогдашним законам на улучшение жилищных условий могли рассчитывать лишь потерявшие здоровье на фронтах Великой Отечественной и, кажется, Гражданской войн. На участников Первой мировой, которую в СССР называли империалистической, подчеркивая ее антинародную сущность, льготы не распространялись. Маму это не остановило, она положила два года жизни, выбивая соседу отдельное жилье, дошла до первого секретаря райкома партии, что приравнивалось почти к подвигу. Надо было видеть лицо пожилой женщины, супруги ветерана, которая, не веря собственному счастью, плакала и рассказывала: «Сегодня мы впервые в жизни мылись в своей ванной. Я в ней все стеночки обцеловала…»

Я тоже до двадцати лет прожил в коммуналке и в известном смысле даже благодарен судьбе за тот бесценный опыт. В огромной квартире обитало с полсотни жильцов, представители всех социальных слоев Ленинграда - рабочие, инженеры, учителя, милиционеры, уголовники… Были свои Колька-водопроводчик, Ленка-спекулянтка и Витька-участковый… Вместе пили, пели, били, любили, ссорились, дрались, мирились, женились, разводились… Как-то я в очередной раз гостил у Федора Абрамова в Верколе и весь вечер рассказывал о своей коммуналке. Федор Александрович слушал-слушал, а потом хмыкнул и сказал: «Смотри-ка ты! И о городе, оказывается, можно интересно написать!» Действительно, квартира эта была сконцентрированным сгустком страстей, являя собой абсолютно точный срез общества. С некоторыми из соседей я до сих пор поддерживаю отношения, а с одним своим ровесником даже крепко дружу.

- Неужели с Колькой-водопроводчиком или Витькой-милиционером?

Увы, Витька плохо кончил, спился к сорока годам. И Кольку водку сгубила. Жена однажды пробила ему голову топором, но тогда он выжил, а в следующий раз благоверная выгнала из квартиры, и мертвецки пьяный Колька замерз в подъезде под дверью… А дружба меня связывает с Мишей Мазуром. Он филолог, знает несколько языков, давно живет во Франции. Мы встретились после долгого перерыва во время наших первых гастролей в Париже и с того момента уже не теряли друг друга из вида…

- Где вы жили в Питере?

На углу Херсонской и Бакунина. Это Смольнинский район. Обратно в Ленинград после войны нас пустили не сразу, требовали доказать, что заслуживаем эту честь. Но папа был крупным геологом, работал в ведущем научном институте… Родители вернулись в те же две комнаты, которые занимали до войны. Те стояли пустые, без мебели, тетя, пережившая блокаду, долгими зимами сожгла ее в буржуйке, пытаясь хоть как-то согреться. Ничего не сохранилось и из папиной библиотеки. Пустое пространство: голые стены и одинокий стул в центре. Первым предметом интерьера, который появился, стал сколоченный из подручных материалов, по сути, из ружейной пирамиды со следами от стойки для прикладов, книжный шкаф. Он потом еще долго стоял в квартире Давида, ни у кого не поднималась рука выбросить его, вынести на помойку… До конца жизни моя тетя Любочка сложно относилась к еде. Постоянно старалась всех накормить, а сама ела очень мало. По малолетству я не понимал причину такого поведения, оно раздражало, злило меня, лишь потом, повзрослев, осознал, каким замечательным и добрым человеком была тетя. Она почти не рассказывала о блокаде. Как и большинство людей, переживших ту годину. Даже фильмы и телепередачи не смотрела, молча вставала и выходила из комнаты. Видимо, слишком страшными были воспоминания. Эта трагическая страница истории нашего народа еще ждет настоящих исследователей. «Блокадная книга» Алеся Адамовича и Даниила Гранина, громко прозвучавшая в начале 80-х, покажется гомеопатической дозой правды, которую предстоит открыть… В какой-то момент я плотно занимался этим вопросом, работая вместе с писателем Кирносовым. Алексей ребенком пережил блокаду и написал повесть, мы пытались переделать ее в пьесу и поставить на сцене. Там была масса леденящих душу подробностей, включая подтвержденные случаи каннибализма. Впрочем, не менее жутко читалось и засекреченное меню столовой Смольного, обслуживавшей высшее партийное начальство города. Там в самые голодные дни блокады оставалось все. Вплоть до черной икры… Называлась пьеса «Что такое бомба». Я работал в Ленинградском театре юных зрителей и уговорил главного режиссера Корогодского послать пьесу в Главлит. Вскоре цензоры вызвали главрежа, но Зиновий Яковлевич сказал: «Ты эту кашу заварил, вот теперь и расхлебывай». Я был мальчишкой, никого и ничего не боялся. Цензор оказался неглупым человеком. Вытащил из письменного стола текст и принялся перелистывать, периодически поглядывая на меня. Каждая страница была перечеркнута двумя жирными красными линиями. Из угла в угол, крест-накрест! Закончив листать, мужчина сказал: «Если будете настаивать, передам пьесу в обком партии. Со всеми вытекающими последствиями персонально для вас и для театра… Советую не упорствовать и сделать вид, будто этой крамолы не существовало в природе». Я понял: спорить бесполезно, забрал пьесу и больше не возвращался к вопросу о постановке. Какое-то время по инерции продолжал собирать свидетельства очевидцев блокады, но лишь убеждался, что не смогу показать этот материал со сцены. Не позволят. Темная комната, куда и через десятилетия страшно заходить. Величие подвига защитников и жителей Ленинграда заслонило ужас перенесенного ими за девятьсот дней и вину тех, кто их на это обрек.

- Почему позже вы не вернулись к теме?

Мы же готовились к постановке в детском театре. Со взрослой аудиторией надо было бы говорить еще более жестко и откровенно, но такого материала под рукой нет. То, что в конце шестидесятых годов казалось смелым и революционным, сегодня рискует выглядеть бледно, банально и беззубо. Впрочем, дело не только в документальной основе, но и в том, чтобы соответствовать современному уровню художественных запросов…

- Перед вами стояла проблема выбора жизненного пути, Лев Абрамович?

Почему-то взрослые любят спрашивать маленьких детей, кем те хотят быть. Помню, мои ровесники отвечали на вопрос стандартно, выбирая один из трех вариантов - пожарный, шофер или милиционер. Джентльменский набор конца сороковых. Тогда ведь космонавтов еще не было… На этом фоне я резко выделялся, поскольку с детсада твердил, что буду геологом. Многие ребята и слова-то такого не слышали… Я придерживался этой версии до поры, пока не увлекся театром, а старший брат пошел в геологию, сейчас он уже членкор... Мне понравилось читать стихи, хотя первый опыт публичного выступления получился крайне неудачным. Опозорился перед родителями, приехавшими навестить меня в пионерлагерь. Я участвовал в концерте и говорил со сцены так тихо, что никто из зрителей не расслышал ни слова. Мама с папой жутко расстроились и с содроганием вспоминали злосчастный эпизод, даже когда я уже несколько лет прозанимался в Театре юношеского творчества под руководством ученика Мейерхольда Матвея Дубровина, чей столетний юбилей мы отмечали недавно. Его главный талант состоял в умении общаться с детьми. Это был великий педагог масштаба Корчака. Дубровин создавал на репетициях неповторимую атмосферу, находил ключик к каждому ребенку. С двенадцатилетними мальчишками и девчонками часами говорил о смысле жизни, а мы сидели, затаив дыхание, и боялись, что учитель замолчит. Такой ребе, окормляющий паству… Я многим обязан Матвею Григорьевичу, он помог мне состояться. Как и второй мой наставник, мастер курса в Театральном институте Борис Вульфович Зон, ученик Станиславского. Вот вы говорите: выбор… А вам, к примеру, известно, что я с первого класса сидел за одной партой с Сережей Соловьевым?

Именно! Мы вели с Сережей модный в то время парный конферанс, писали шутки, выдумывали какие-то сценки, разыгрывали их на концертах в школе. Видимо, получалось не совсем плохо, поскольку нас стали приглашать в кинотеатр «Радуга» - выступать перед сеансами. Хотя за скетчи расплачивались не деньгами, а мороженым, мы были абсолютно счастливы… Кстати, деталь, подтверждающая, что вся наша жизнь соткана из удивительных совпадений. Классе в третьем мы с Сережей показывали сценку об итальянском мальчике, который распространял газету местных социалистов Avanti!, а злобный священник хитростью заманил его и сдал в полицию. Сережа играл паренька, мне же по обыкновению досталась роль отрицательного персонажа. И вот лет семь-восемь назад, находясь в Риме, я познакомился с пожизненным сенатором Итальянской Республики Джованни Пьераччини. Сначала мы общались, что называется, по делу, а потом подружились, и как-то он пригласил меня в свой загородный дом. И вот когда мы сели ужинать, хозяин стал рассказывать эпизоды своей биографии и вдруг сообщил, что он один из создателей газеты Avanti! и даже был ее главным редактором. Я прикинул в уме: получилось, мой знакомый руководил редакцией в момент, когда я в школе играл историю, связанную с этой газетой. Разве не поразительное хитросплетение?.. Если же вернуться к рассказу о Соловьеве, классе в шестом мы с ним увлеклись кино, основали собственную студию «Детюнфильм», набрали штат. Да-да, все по-взрослому! У нас были заместители, операторы, осветители, ассистенты… А себя мы назначили одновременно худруками и директорами. Кажется невероятным, но мы пошли на прием к главному начальнику на «Ленфильме», и он нас принял - двух мальчишек в одинаковых серых пиджаках, белых рубахах и красных галстуках. К встрече мы тщательно подготовились и выложили на стол план того, что собираемся снимать, а также список необходимой аппаратуры. Директор студии то ли от удивления, то ли по широте душевной, а может, и от первого, и от второго, все нам выдал! Через день в школьный двор приехали два грузовика, груженные профессиональной техникой для съемок. Там были огромные диги, юпитеры, тележка с рельсами, коробки с пленкой, кинокамера… Мы вместе написали сценарий и начали снимать. Видимо, из нас била какая-то несокрушимая энергия, поскольку все задуманное получалось. На Синопской набережной Невы нашли заброшенные механические мастерские и организовали там съемочную площадку. Пошли в соседнее отделение милиции и попросили выставить охрану: не могли же мы каждый вечер увозить аппаратуру! Видимо, от оторопи начальник ОВД выделил двух постовых, которые караулили три ночи, пока не закончились съемки. Все полученное оборудование мы честно вернули на «Ленфильм», где нам проявили отснятый материал… Уже через много лет, когда я учился в институте, случайно встретил на улице директора нашей школы, которая сказала: «Лева, нам со студии до сих пор приходят счета на оплату проявки вашей с Соловьевым пленки…» Я только развел руками.

- Фильм-то сохранился?

У Сережи осталось несколько частей.

- Как он назывался?

Если не ошибаюсь, «Искра» действует». Соловьев резонно не упоминает эту ученическую работу в своей фильмографии. Я, как вы догадались, тоже… Да у меня и нет ее, фильмографии... В основу сюжета лег почти автобиографический случай из раннего детства, когда мы вместе с еще несколькими друзьями из нашего двора создали полуподпольную организацию, призванную бороться с хулиганами, которые преследуют и обижают малышей. Тогда ведь много всякой шпаны развелось. Интересное дело, хоть я и рос в интеллигентной семье, все же мое детство прошло под уголовным окрасом. Классе в третьем или четвертом мы заболели модой на фиксы, когда на здоровые зубы цеплялись позолоченные и серебряные коронки из конфетной фольги в подражание вернувшимся из лагерей зэкам. А классе в пятом к нам с Сережей за спину посадили двух великовозрастных балбесов. Те успели совершить какое-то преступление, получить срок за содеянное, отсидеть положенное и вернуться в школу. Тогда ведь за неуспеваемость не исключали, оставляли в том же классе еще на год, на два, на три… Конечно, восемнадцатилетние бугаи не собирались учиться, но на уроки периодически приходили. Сидели за партой и беспрерывно матерились. Нет, они не ругались, а так разговаривали, блатной и матерный сленг заменял им нормальную речь. Однажды Сережа не выдержал, обернулся и вежливо попросил выражаться чуть тише. А шел урок труда. Наш так называемый одноклассник, недолго думая, взял лежавшие перед ним на столе ножницы и ударил Соловьева в затылок, пробив голову лезвием. Счастье, что не слишком глубоко, иначе случилась бы трагедия. Но в любом случае Сереже понадобилась медицинская помощь, пришлось вызывать неотложку, которая отвезла моего товарища в больницу… Вот такая история. Про нашу организацию, пытавшуюся противостоять дворовому хулиганью, мы и хотели с Сережей снять фильм. И в Театр юношеского творчества к Матвею Григорьевичу Дубровину пошли вместе. Что любопытно, сначала думали записаться в бассейн. Тогда их в Ленинграде почти не было, буквально два-три на весь город. Но в секцию по плаванию нас не взяли, туда закончился набор. Однако мы уже разогнались, решили куда-нибудь поступить, и тут очень кстати нам на глаза попалось приглашение в ТЮТ. Прямо из бассейна мы пошли во Дворец пионеров. Был конкурс, три тура. Приняли нас обоих. С того момента я навсегда заболел театром, а Сережа со временем вернулся в кино, и мы начали заниматься разными делами, хотя продолжаем общаться до сих пор. Не так давно Соловьев снимал документальный фильм о своем детстве и позвал меня в наш старый дом на Херсонской улице. Конечно, там все перестроили, но двор сохранился. Каким же маленьким он оказался! А раньше вмещал в себя целый мир… Чтобы пересечь его из конца в конец, приходилось совершать почти кругосветное путешествие! В одном углу двора обитала банда Седого, второй контролировала шайка Лысого, я не вступал ни в ту, ни в другую, поэтому меня не любили обе… Уцелел наш балкон на третьем этаже, с него я смотрел на разбитый на месте бывшей Зимней конной площади Овсянниковский сад, где в мае 1864 года гражданской казни подвергли Чернышевского. С садом в моей жизни связано много воспоминаний. Всяких - и веселых, и грустных. Там у меня украли волейбольный мяч. Новенький, кирзовый... Это был страшный дефицит по тем временам! Папа уговаривал не брать подарок на улицу, но я должен был похвастаться перед ребятами. Едва вошел в сад, как незнакомые пацаны выбили мяч из моих рук и сбежали. Я прорыдал пять часов и почти довел маму до инфаркта… Знаете, иногда даже завидую тем, кто уехал из родных мест далеко-далеко и не может туда вернуться. Мир детства остается в их памяти неизменным. Действительность же порой безжалостно разрушает старые образы. Честно говоря, я был не рад, что послушал Сережу и пошел с ним на Херсонскую, куда давно не заглядывал. Вдруг увидел, как все истончается в нашей жизни.

- Поэтому и в Новокузнецк не едете?

Вполне вероятно… Подсознательно. Я объехал все вокруг, а туда не добрался. Думаю, встречи с прошлым для каждого проходят непросто. Как сказал поэт, «можно в те же вернуться места, но вернуться назад невозможно». Одно дело, когда растешь рядом с кем-то, не замечая постепенных изменений в нем, в себе, и совсем иная история - повидаться спустя десятилетия. Это всегда удар, потрясение.

- С Соловьевым вы всю жизнь держали друг друга в поле зрения?

Практически да. Если паузы в общении и возникали, по крайней мере были в курсе происходящего. Все-таки восемь лет просидели за одной партой, а школьная дружба, сами знаете, штука серьезная… Мы и жили по соседству. До сих пор помню номер Сережиного телефона - А-10455. Каждый день перед уроками созванивались и встречались во дворе. Хотя школа была в двух шагах, стоило лишь за угол завернуть. Вместе читали книги, придумывали какие-то инсценировки, буквально бредили кинематографом…

- Почему же у вас не сложились с ним отношения, Лев Абрамович?

После института я немного поработал на телевидении, но, вы правы, до большого кино дело так и не дошло. Несколько раз возникали смутные идеи, однако они неизменно разбивались о реальность, и я постепенно перестал об этом думать. То, что мне хотелось сделать, всегда оказывалось не ко времени. Такая вот странная закономерность. Был момент, увлекся «Палатой № 6», работал с Олегом Борисовым и Иннокентием Смоктуновским, мечтал их снять. Даже попытался написать сценарную заявку, но на меня посмотрели как на сумасшедшего, ясно дав понять, что разговор неуместен. Потом я задумал перенести на экран «Братьев и сестер» Федора Абрамова, однако и эту идею тоже зарубили на корню…

Собственно, и в театре я часто брался за гиблые проекты. Лет десять носился с идеей постановки «Уроков музыки» Петрушевской. Кому только из главных режиссеров ее не предлагал - все отказывались! Схожая история случилась с пьесой без названия Чехова. Не брали! Страшнее официального запрета была самоцензура. Страх живет в наших людях на генетическом уровне. Порой хватало полунамека, чтобы человек испугался и дал задний ход. Никто не хотел рисковать без нужды, универсальным прикрытием служил лукавый вопрос: «Ну разве это пропустят?» К сожалению, много идей умерло, по сути не родившись. Не могу сказать, будто сделал все, что хочу. Радует лишь то, что не сделал ничего, чего не хотел. Это, пожалуй, единственное, чем готов по-настоящему гордиться.

Да, к 50-летию Октябрьской революции мы с Зиновием Корогодским выпустили в ТЮЗе спектакль «После казни прошу…» о Петре Шмидте, но я работал над ним абсолютно искренне. И сегодня не отказался бы от той постановки. В ней нет ничего постыдного или конъюнктурного… Всякие ситуации случались. В 74-м ставил в Малом драматическом театре «Разбойника» Чапека. Заместитель начальника управления культуры Ленинграда разговаривал со мной, сидя на подоконнике и болтая ногами. Он сказал: «Молодой человек, мы неплохо к вам относимся и лучшее, что можем сделать, не пропустить спектакль. Ради вас же. Потом еще спасибо скажете». Тем не менее после долгих согласований «Разбойника» все-таки разрешили играть, но большого вреда советской власти спектакль не принес, поскольку зритель ходил на него плохо. Тогда этот театр посещала своеобразная публика.

- Какая?

Малый драматический был в буквальном смысле маленьким. Многое предопределял его областной статус. Театр создали в 1944 году, вскоре после снятия блокады Ленинграда. Перед труппой стояла задача: ездить по деревням и играть в клубах. По сути, гастроли нон-стоп. У нас до сих пор работает замечательная актриса Светлана Васильевна Григорьева, ей уже восемьдесят пять, и она вспоминает, как вместе с коллегами тряслась на телегах по разбитым дорогам… Потом театру дали здание на улице Рубинштейна. Поначалу приходилось делить его еще с несколькими творческими коллективами, играя два-три раза в неделю незатейливые постановки. На них ходил столь же неприхотливый зритель. Понадобилось много времени и сил, чтобы изменить имидж театра. Безусловно, в этом велика заслуга Ефима Падве, который возглавил МДТ в 1973 году. Пожалуй, мне повезло, главным режиссером я стал в 83-м, когда советская система дряхлела на глазах, теряла хватку. И хотя уже сделанных «Братьев и сестер» мы пробивали сквозь запреты почти год, никто из начальников не брал на себя ответственность сказать окончательное «нет».

- Был момент, вы вовсе остались не у дел, Лев Абрамович...

После ухода из ТЮЗа, где прослужил, а точнее сказать - прожил восемь или девять сезонов. Угодил в немилость к начальству, и меня никуда не рисковали брать. По сути, десять лет не имел постоянной работы. Ставил то там, то здесь. Два спектакля в Театре драмы и комедии на Литейном, несколько - в Малом драматическом… С 1970 года по 83-й работал в Театральном институте, оставаясь педагогом-почасовиком, получая порядка сорока двух рублей - на них и несколько дней прожить было нельзя. Чудовищное время, если задуматься! Молодым, наверное, трудно поверить, но порой хватало субъективного мнения одного человека, чтобы тебя, по сути, вычеркивали из профессии. Меня сильно невзлюбил заведующий сектором театра Ленинградского обкома партии, к слову, бывший преподаватель научного коммунизма в Театральном институте, обожавший рассказывать студентам смелые политические анекдоты о Хрущеве, Ленине и Сталине, за что его считали либералом и фрондером. А потом человек стал начальником и резко изменился. Оказалось, чиновник из числа экс-интеллигентов - худший вариант из возможных. У него была своеобразная манера, он никогда не оставался на обсуждение. Без эмоций смотрел спектакль и шел в кабинет директора, который подавал ему пальто. Молча одевался и в дверях небрежно бросал через плечо: «Конечно, это нельзя выпускать». И все. Потом спокойно уходил. Реакция начальства моментально становилась известна худсовету, дальнейшее обсуждение превращалось в пустую формальность. Да, были люди, которые находили в себе смелость возражать, отстаивая собственную позицию, но, по большому счету, это ничего не меняло.

Партийные чиновники обладали потрясающим нюхом на все чужое, инородное. Я тогда не ставил современных пьес, брался лишь за классику. Казалось бы, где имение, где вода, а где наводнение? Скажем, «Роза Бернд» Гауптмана. Вроде бы вполне безобидное для советской власти произведение без каких-либо глубинных подтекстов. Но начальство нашло, к чему придраться. Обкомовский деятель увидел на сцене загон для скота и сразу подозвал к себе главрежа театра: «Вот только не держите нас за полных дураков! Думаете, не понимаем, на что Додин намекает? Мол, в СССР нет свобод и советский народ живет в хлеву?» О чем можно было говорить после такого заявления? До сих пор не понимаю, как все укладывалось в мозгу у людей. Впрочем, на подсознательном уровне, значит, они понимали, что построили для людей скотский загон…

Не менее забавная и грустная история была, когда выпускал «Недоросля» на Литейном. После скандала с «Розой» главрежу Якову Хамармеру и директору театра Вере Толстой запрещали иметь со мной дело, но наш изначальный уговор был рассчитан на две постановки, и люди решили сдержать данное слово, что требовало немалого мужества по тем временам. Мы девять месяцев репетировали, наконец закончили. Решение быть или нет спектаклю зависело все от того же завсектором обкома. Накануне прошел слух, что его снимают с должности. Видимо, в последний рабочий день в человеке проснулась совесть, а может, элементарно было лень напрягаться, но, сначала покритиковав меня за искажение и осовременивание классика, после поистине мхатовской паузы он сказал, махнув рукой: «Впрочем… пусть идет!» И худсовет с облегчением выдохнул, поскольку морально настраивался на худшее… Такие моменты придавали жизни особо терпкий вкус и запах.

Сегодня вспоминаю об этом легко, а тогда приходилось не слишком сладко. Сами подумайте: десять лет безработицы! Постановки случались раз в год, а то и реже, деньги за них платили крошечные…

- И как выкручивались?

- Из-за чего, к слову, вы в опалу угодили?

Наверное, мои спектакли «не попадали в струю», выламывались из общего ряда. Кроме того, в последний год работы в ТЮЗе я подпольно поставил «Мать Иисуса» Володина. Замечательная пьеса! Сегодня она показалась бы недостаточно религиозной и слишком светской, а тогда воспринималась как непозволительная клерикальная пропаганда и была официально запрещена. Мы репетировали по ночам в зале на пятом этаже (теперь это Малая сцена ТЮЗа), потом точно так же под покровом темноты я устраивал закрытые просмотры, проводя зрителей за руку и уговаривая охрану театра никому не рассказывать о происходящем. Но шила в мешке не утаишь. О вольнодумстве в ТЮЗе стало известно кому положено. Это поссорило меня с главным режиссером Зиновием Корогодским. В довершение ко всему за мной закрепилась репутация молодого экстремиста…

Ушел я добровольно, написав заявление по собственному желанию, поскольку понял, что не могу более оставаться под крышей официального театра. У нас был успешный творческий союз с Зиновием Яковлевичем, когда он разрушился, дальнейшее пребывание в ТЮЗе стало бессмысленным.

- А трудовая книжка? Куда ее положили, чтобы не прослыть, как Бродский, тунеядцем?

Честно говоря, даже не вспомню. Наверное, отнес в Театральный институт. Там ни в какую не хотели брать меня в штат, хотя преподавать актерское мастерство я начал, по сути, сразу после получения диплома, на следующий год после окончания института. Так, собственно, родился курс «Нашего цирка», потом «Братьев и сестер», «Братьев Карамазовых»… Сегодняшняя основа МДТ - мои ученики разных лет. Из самого первого набора, тюзовского еще, Танюша Шестакова, жена, и не так давно покинувший нас замечательный Коля Лавров. И дальше имена любимых учеников, ставших мастерами, можно перечислять долго…

В последние десятилетия понятие ученичества уходит из сознания людей, нынче не учат, а оказывают образовательные услуги, что, согласитесь, не одно и то же. Ведь главная задача заключается не в передаче знаний, а в наследовании человеческих ценностей. Впрочем, это тема для отдельного большого разговора.

- Мысль об уходе из профессии вас посещала, Лев Абрамович?

Ни разу. Даже во времена самых жестоких обломов, когда сидел без работы. Видимо, я упрямый человек, не привык сдаваться. Было другое - тоска. Казалось, ничего не изменится до скончания веков, все так и будет тянуться. Вдруг физически ощутил, что такое безвременье, и захотел выразить его в спектаклях. Может, мое настроение чувствовалось на расстоянии, поэтому постановки так часто зарубали?

- А уехать из страны?

Парадоксально, но и об этом почти не думал, хотя никогда не осуждал выбравших путь эмиграции. Кто-то покидал Родину с надеждой, другие ехали от отчаяния, третьи бросали вызов себе и обстоятельствам. Поэтому проводы тоже бывали и радостными, и грустными, больше похожими на похороны. Иногда я даже завидовал тем, кто решился на столь отчаянный шаг, но всегда понимал, что сам никуда не уеду. Чувствовал себя рожденным на этой земле и долженствующим сделать что-то полезное именно здесь… Потом стал ездить по миру, открыл для себя множество замечательных мест, но так и не нашел ответ на вопрос, где хотел и мог бы жить, кроме России. Да, пожалуй, нигде. При всей ужасности того, что наблюдал и порой наблюдаю вокруг…

Сибирь для меня родная земля, русский Север, Поволжье... Везде чувствую себя хорошо, как дома. Нигде не смогу заниматься театром так, как здесь. Хотя есть очень много предложений из-за рубежа, не хочется. Во-первых, чужой язык, во-вторых, совершенно иное устройство театра… Первый раз в Париж я попал, кажется, в 1977 году. Это было настоящим чудом! Меня включили в группу молодых актеров и режиссеров для туристической поездки. Путевки нам продали с большой скидкой, и все равно я собирал деньги по друзьям и знакомым. До сих пор помню, кто и сколько одолжил. Я долго не верил, что выпустят из страны, поскольку перед этим мои поездки дважды зарубали. Сначала должен был лететь с ТЮЗом на гастроли в Англию. Самолет в девять утра, а накануне в одиннадцать вечера мне сообщают: остаешься дома. Ребята потом привезли в качестве сувенира табличку из забронированного для меня номера в отеле. На ней было написано Lev Dodin... Через какое-то время планировался очередной выезд, и меня снова высадили в последний момент. Словом, мысленно я смирился, поэтому к Франции готовился, но внутренне настраивался на худшее. Даже чемодан не собирал до последнего момента, чтобы не выглядеть дураком. Студентам своим в Театральном институте сказал, что еду по делам в Москву.

Делегацию отъезжающих собрали в Министерстве культуры, вручили заграничные паспорта, полтора часа инструктировали, рассказывая, какая честь нам оказана и как следует себя вести с иностранцами. Я смотрел на визу и продолжал не верить в чудо. Мы приехали в аэропорт, прошли таможню, пограничный контроль... Я все озирался по сторонам, ждал, когда же меня остановят. И тут объявили задержку рейса. В мозгу мелькнуло: «Ну вот! Что и требовалось доказать!» Я посмотрел на попутчиков и понял, что примерно у половины нашей компании было такое же настроение. Мы дружно пошли в ресторан, расположенный в зоне вылета, и крепко выпили. Как только все набрались, позвали на посадку. Лишь в момент, когда шасси самолета оторвались от взлетной полосы, я понял, что лечу во Францию! Поездка была замечательная - Париж, берега Луары, Версаль… И вот возвращаюсь в Москву. Рейс был вечерний, поэтому остался переночевать у приятеля. Звоню в Ленинград, чтобы сказать маме: я вернулся, все в порядке. Она берет трубку и начинает спрашивать: «Лева, это ты? Ты в Москве?» Я ничего не понимаю и раз за разом повторяю: «Да, мама, я прилетел, все хорошо…» Понадобилось минуты три, чтобы объяснить, казалось, очевидное. И только через несколько дней, когда я уже был в Питере, мама призналась, что не ожидала моего возвращения, она не сомневалась: я останусь во Франции, использую единственный шанс. Действительно, я не имел постоянной работы, часто сидел без денег, числился гонимым, но мне и в голову не приходило бежать на Запад…

Когда в августе 91-го случился путч, мама позвонила в театр и стала кричать в трубку: «Лева, ну почему ты не слушал моих советов? Сколько лет твержу, что отсюда надо уезжать!» Нет, для меня вопрос так не стоял. Я очень упрямый, люблю то, что люблю, хочу то, что хочу, и не согласен на другое…

Продолжение следует.

Пройдя с честью и достоинством исключительно тяжелый путь, на девяносто первом году ушел из жизни Вениамин Залманович Додин (1924-2014).

Первые счастливые годы прошли в немецком детском саду в Москве. Тогда же он впервые увидел легендарного полярника Эрнста Кренкеля; эта встреча потом сыграла очень важную роль в судьбе Додина.

Счастье было недолгим. В 1929 году арестовали родителей, а пятилетнего Беню взяли в детприемник, изменив его имя и фамилию. Пробыв год в голодных детприемниках Таганской тюрьмы и Даниловского монастыря, Беня, уже читавший и писавший на двух языках, отучился не только улыбаться и смеяться, но даже говорить. Потом его перевели в спецдетдом. Здесь воспитанников сытно и вкусно кормили, ежедневно водили в душ, часто меняли нижнее и постельное белье. Ими занимались пожилые «воспитатели», в большинстве прежде служившие в войсках и учреждениях ВЧК - ОГПУ - НКВД. Они следили за дисциплиной, режимом, бытом, но в душу не лезли и попусту не наказывали.

В детдом регулярно наведывались наркомпросовские комиссии во главе с «ученой тетей профессором», советским доктором Менгеле, и проводили медосмотры, после которых самые здоровые дети куда-то исчезали. А остальные продолжали жить...

Завуч школы детдома Евдокия Ивановна Маркова, увидев интерес Бени к чтению, стала водить его в библиотеку и театр Клуба строителей, провела за кулисы к знаменитому артисту Ярону. Ярон приметил склонность мальчика к рисованию и под конвоем завуча свел его в мастерскую художника Юона. В результате Додин был принят в Центральный дом художественного воспитания детей, куда его конвоировал Иван Степанович Панкратов. Почувствовав, что этот человек его не предаст, Беня доверял ему все свои тайны, а тот тоже полюбил мальчика. Их связь продолжалась до самой смерти «Степаныча» и сыграла важную роль в жизни Додина.

В студии Беня подружился с Алексеем Молчановым, сыном директора авиазавода. Он упросил Евдокию Ивановну пригласить Алика «к нам» в Клуб строителей на концерт, где хотел познакомить с ним Ярона. Дети подарили Ярону свои акварели. На акварелях Додина, которые он раньше никому не показывал, был интерьер разграбленной на его глазах квартиры, из которой его забрали.

Ярон был принят у двоюродной тетки Додина, великой танцовщицы Екатерины Гельцер. И когда он показал ей акварели, она сразу узнала квартиру и поняла, кто этот художник Виктор Белов. Но вызволить племянника не смогла: власти отказали.

Когда затонул «Челюскин», Вениамин и Алексей бежали спасать челюскинцев. Их схватили за станцией Бологое (по дороге из Москвы в Ленинград) и отправили Алика домой, а Беню - в штрафной изолятор Таганской тюрьмы. "Что там со мной творили, не хочу вспоминать. Но провалявшись три месяца на каменном полу карцера, я выжил" /Вениамин Додин. «Площадь Разгуляй»/. Вызволил Додина Степаныч, оформив над ним свое опекунство.

С медосмотра его выгнали, директор детдома ему крикнула:

Таганка тебе, дураку, жизнь спасла, - доходному!

В детдоме и у тетки Додина откармливали и обласкивали. Придя в себя, он за неделю написал свою главную картину: «Раздавленный сжатием льдов, уходит под воду «Челюскин». А на оборотной ее стороне - призыв к спасению и свое настоящее имя. На выставке в 1935 году эта картина понравилась почетному посетителю Эрнсту Кренкелю. Ему ее поднесли, и он узнал из надписи на обороте, что автор - тот самый мальчик, которого он видел много лет назад. Затратив год на поиск его родных, Кренкель и его друзья разыскали в 1936 году прабабушку Додина, и она немедля забрала его из детдома.

В «гробовидной» комнатке коммунальной квартиры, где на семьдесят шесть жильцов было одно очко и один водопроводный кран они жили «бедно, но весело». На радость бабушки Вениамин учился в средней и художественной школе. Вместе они бывали на интересных спектаклях, выставках. В салоне Гельцер Додин встречал и слушал пианистов Гнесиных, Александра Гольденвейзера, Святослава Рихтера, певцов Марка Рейзена, Максима Михайлова, Марию Максакову и других.

В 1937-м году был арестован отец Алика Молчанова, ближайшего друга Додина. Алик и Беня сперва наивно пытались его искать: углядеть среди зеков на канале Москва - Волга. Два зека, сидевших с матерью вместе с весточкой от нее: «Спешите делать добро» - изменили жизнь Додина. Эти зеки принесли полсотни записок товарищей, вспомнили имена сотен соседей по нарам, бараку, зоне. Мальчики тотчас отправили записки по адресам, а из имён составили списки заключенных, размножили и опустили в квартирные почтовые ящики в разных районах Москвы. Одновременно Беня и Алик стали собирать записки возле мест, откуда уходили ночные этапы, и рассылать их. Число списков сильно возросло, когда после замены Ежова Берией стали возвращаться зеки. Всё это они делали так, что обнаружить их не сумели. Посылали они и многочисленные продуктовые посылки зекам. В сборе продуктов участвовали многие люди. Отправляла посылки и записки, не беря денег, работавшая на почте подруга вора в законе, соседа Додина по двору.

Умиравший в спецбольнице Панкратов рассказал Вениамину, что детей из детского дома отправляли сначала на тщательное обследование в институте рядом с этой больницей, а оттуда куда-то под Москву. Там их использовали как сырье для омоложения жизнелюбов из Кремля.

28 августа 1940 году Додин направил Сталину письмо об исчезновении своих товарищей по детдому. Чтобы письмо дошло до адресата, он отправил его через канцелярию Всесоюзного центрального совета профсоюзов (ВЦСПС).

Додина арестовали. Следствие на Лубянке продолжалось 136 дней. Били, пытали бессонницей, «мочили» в залитом водой ящике-карцере. Возможно, хотели забить до смерти: нет человека - нет проблемы. Но случайно его заметил полковник, знакомый Панкратова. Его тотчас положили в больницу, и новый следователь быстро окончил дело. Особое совещание (ОСО) дало ему, малолетке, пять лет. Потом были три лагерные судимости, один смертный приговор. Пьяный палач заорал, что детей он расстреливать не будет, и спохватившись, что он малолетка, приговор изменили. А через год был кошмар Бакинского этапа. Тогда, чтобы спасти от трибунала, под негласным патронажем занимавшего высокий пост названного сына Панкратова, Додина этапировали на дальний север, изменив фамилию в сопровождающем формуляре. Потом были долгие годы каторжного труда на самых тяжёлых работах в Арктике и вечная ссылка в Сибирь. В Москву он вернулся реабилитированным только в 1954 году.

Лагерник Додин помогал другим зекам, преимущественно иностранцам, которые в лагерях были особенно беспомощны. Это стоило ему двух судимостей. Так он продолжил деятельность созданного его родителями в 1918 году общества «Спасение», своё участие в котором начал ещё в 1938 году.

На тяжелейших работах он сумел не только выжить, но и впитать знания, позволившие написать монографию (1965 год), защитить кандидатскую и докторскую диссертации (1963 и 1969 годы), руководить многие годы Лабораторией строительства на Крайнем Севере в головном институте ГОССТРОЯ СССР (1958 - 1988 годы) и спецкурсами в Военно-инженерных Академиях (1961 -1982 годы). В числе его многочисленных научных работ есть и защищенные дипломами открытия.

Одновременно Додин проявил активность в самых разных областях. Он был экспертом, а потом членом Высшей аттестационной комиссии, где из своих коллег организовал группу общества «Спасение». Он был экспертом советско-американской Комиссии по строительству в регионах холодного климата и корреспондентом Комиссии при Президентах СССР и США по военнопленным и пропавшим без вести. Он был членом Географического общества РАН и вице-президентом Конгресса депортированных народов России. До 1991 года организовывал юридическую, медицинскую и продовольственную поддержку заключенных интеллигентов. С 1960-х годов Вениамина Залмановича разыскивают спасённые шведы и поляки, позже немцы, швейцарцы, а в 1990-м году - японцы. Так, в частности, возникла связь с президентом всемирно известной японской фирмы SONY, чей брат был одно время в советском плену. Стал одним из инициаторов создания в Токио «Независимой организации волонтеров для помощи жертвам произвола, геноцида и антропогенных катастроф».

Вениамин Залманович написал замечательный автобиографический роман «Площадь Разгуляй» и опубликовал много рассказов, повестей и статей в разных журналах («Наука и жизнь», «Родина», «Еврейский камертон» и др.).

В 1991 году репатриировался в Израиль, где по мере сил продолжал дело своей жизни.

Мы гордимся, что нам посчастливилось общаться с этим замечательным человеком и до конца жизни сохраним благодарную память о Вениамине Залмановиче Додине.

Лев Абра́мович До́дин (род. 14 мая , Сталинск) - советский и российский театральный режиссёр , Народный артист Российской Федерации () , лауреат Государственной премии СССР () и Государственных премий РФ ( , , ).

Биография

Лев Додин родился в Сталинске (ныне Новокузнецк), где его родители находились в эвакуации. В 1945 году семья вернулась в Ленинград . С детства увлечённый театром, Лев Додин вместе с одноклассником Сергеем Соловьёвым занимался в Театре Юношеского Творчества (ТЮТ) при Ленинградском дворце пионеров под руководством Матвея Дубровина . Сразу после школы, в 1961 году, поступил в на курс Б. В. Зона . Вместе с ним здесь в актёрской группе учились Ольга Антонова , Виктор Костецкий , Леонид Мозговой , Сергей Надпорожский , Наталья Тенякова , Владимир Тыкке . Но завершил обучение Л. А. Додин на год позднее своих однокурсников на режиссёрском отделении в мастерской Зона .

В 1967 году Лев Додин начал преподавать актёрское мастерство и режиссуру в ЛГИТМиКа , воспитал не одно поколение актёров и режиссёров.

Ставил спектакли на Малой сцене БДТ - моноспектакль Олега Борисова «Кроткая» по повести Ф. М. Достоевского (1981) и во МХАТе - «Господа Головлёвы» по роману М. Е. Салтыкова-Щедрина с Иннокентием Смоктуновским (1984), «Кроткая» с Олегом Борисовым (1985).

В 1975 году постановкой спектакля «Разбойник» по пьесе К. Чапека началось сотрудничество Льва Додина с Малым драматическим театром . С 1983 года он является художественным руководителем театра, а с 2002 года и директором .

Семья

Постановки

• - «Наш цирк» Сочинение и постановка З. Корогодского, Л. Додина, В. М. Фильштинского . Художник З. Аршакуни
• - «Наш, только наш…». Сочинение и постановка З. Корогодского, Додина, В. Фильштинского. Художник М. Азизян
• - «Сказки Чуковского» («Наш Чуковский»). Сочинение и по­становка З. Корогодского, Додина, В. Филыштинского. Художники З. Аршакуни, Н. Полякова, А. Е. Порай-Кошиц , В. Соловьёва (под руководством Н. Ивановой)
• - «Открытый урок». Сочинение и постановка З. Корогодского, Додина, В. Фильштинского. Художник А. Е. Порай-Кошиц
• - «А вот что бы ты выбрал?..» А. Кургатникова. Художник М. Смирнов

• - «Разбойник» К. Чапека . Оформление Э. Кочергина , костюмы И. Габай
• - «Татуированная роза » Т. Уильямса . Оформление М. Катаева, костюмы И. Габай
• - «Назначение» А. Володина . Художник М. Китаев
• - «Живи и помни » по повести В. Распутина
• - «Дом» по роману Ф. Абрамова. Оформление Э. Кочергина, кос­тюмы И. Габай
• - «Скамейка» А. Гельмана . Режиссёр Е. Арье . Художник Д. А. Крымов
• - «Братья и сёстры» по трилогии Ф. Абрамова «Пряслины». Оформление Э. Кочергина, костюмы И. Габай
• - «Повелитель мух» по роману У. Голдинга . Художник Д. Л. Боров­ский
• - «В сторону солнца» по одноактным пьесам А. Володина . Худож­ник М. Китаев
• - «Звёзды на утреннем небе» А. Галина . Режиссёр Т. Шестакова. Худож­ник А. Е. Порай-Кошиц (художественный руководитель постановки)
• - «Старик» по роману Ю. Трифонова . Оформление Э. Кочерги­на, костюмы И. Габай
• - «Возвращённые страницы» (литературный вечер). Постанов­ка Додина. Режиссёр В. Галендеев. Художник А. Е. Порай-Кошиц
• 1990 - «Gaudeamus» по мотивам повести С. Каледина «Стройбат». Художник А. Е. Порай-Кошиц
• 1991 - «Бесы » по Ф. М. Достоевскому. Оформление Э. Кочергина, костюмы И. Габай
• 1992 - «Разбитый кувшин» Г. фон Клейста .Режиссёр В. Фильштинский. Оформление А. Орлова, костюмы О. Саваренской (художественный руководитель постановки)
• 1994 - «Любовь под вязами» Ю. О’Нила . Оформление Э. Кочергина, костюмы И. Габай
• 1994 - «Вишнёвый сад » А. П. Чехова. Оформление Э. Кочергина, кос­тюмы И. Габай
• 1994 - «Клаустрофобия» по мотивам современной русской прозы. Художник А. Е. Порай-Кошиц
• 1997 - «Пьеса без названия » А. П. Чехова. Оформление А. Е. Порай-Кошиц , костюмы И. Цветковой
• 1999 - «Чевенгур » по А. П. Платонову. Художник А. Е. Порай-Кошиц
• 2000 - «Молли Суини» Б. Фрила. Художник Д. Л. Боров­ский
• 2001 - «Чайка » А. П. Чехова. Художник А. Е. Порай-Кошиц
• 2002 - «Московский хор» Л. Петрушевской (художественный руководитель постановки
• 2003 - «Дядя Ваня » А. П. Чехова. Художник Д. Л. Боров­ский
• 2006 - «Король Лир » У. Шекспира. Художник Д. Л. Боров­ский
• 2007 - «Жизнь и судьба» по В. С. Гроссману , инсценировка Л. Додина.
• 2007 - «Варшавская мелодия» Л. Зорина (художественный руководитель постановки)Идея сценографии Д. Л. Боров­ский ; Художник А. Е. Порай-Кошиц .
• 2008 - «Долгое путешествие в ночь» Ю. О’Нила
• 2008 - «Бесплодные усилия любви » У. Шекспира
• 2009 - «Повелитель мух» У. Голдинга. Сценография и костюмы Д. Л. Боров­ский ; реализация сценографии А. Е. Порай-Кошиц .
• 2009 - «Прекрасное воскресенье для разбитого сердца» Т. Уильямса. Художник Александр Боровский.
• 2010 - «Три сестры » А. П. Чехова.
• - «Портрет с дождём» по киносценарию А. Володина . Худож­ник А.Боровский
• - «Коварство и любовь » Ф.Шиллера . Худож­ник А.Боровский
• - «Враг народа » Г. Ибсена
• - «Вишнёвый сад » А. П. Чехова

• - «Роза Бернд» Г. Гауптмана . Художник Л. Михайлов. - Ленинградский областной Театр драмы и комедии .
• - «Недоросль» Д. Фонвизина . Оформление Э. Кочергина, костюмы И. Габай. - Ленинградский областной Театр драмы и комедии.
• - «Продолжение Дон Жуана» Э. Радзинского . Оформление М. Китаева, костюмы О. Саваренской. - Ленинградский театр Комедии .
• - «Кроткая » по Ф. М. Достоевскому . Оформление Э. Кочергина, кос­тюмы И. Габай. - Ленинградский Большой драматический театр им. М. Горького .
• - «Господа Головлёвы » по М. Е. Салтыкову-Щедрину . Оформление Э. Кочергина, костюмы И. Габай. МХАТ им. М. Горького .
• - «Кроткая» по Ф. М. Достоевскому. Оформление Э. Кочергина, костюмы И. Габай. - МХАТ им. М. Горького

• 1986 - «Банкрот» («Свои люди - сочтёмся!») А. Н. Островского. Оформление Э. Кочергина, костюмы И. Габай. - Национальный театр, Хельсинки, Финляндия.
• 1995 - «Электра» Р. Штрауса . Дирижёр К. Аббадо . Художник Д. Л. Боров­ский . - Зальцбургский Пасхальный фестиваль.
• 1996 - «Электра» Р. Штрауса. Дирижёр К. Аббадо. Художник Д. Л. Боров­ский . - Театр Коммунале, Флорентийский музыкальный май.
• 1998 - «Леди Макбет Мценского уезда» Д. Д. Шостаковича . Дирижёр С. Бычков. Художник Д. Л. Боров­ский . - Театр Коммунале, Фло­рентийский музыкальный май.
• 1998 - «Пиковая дама» П. И. Чайковского. Дирижёр С.Бычков. Худож­ник Д. Л. Боров­ский . - Нидерландская опера (Стопера), Амстердам. «Любовь под вязами».

Признание

• Заслуженный деятель искусств РСФСР ()
• Народный артист Российской Федерации (26 октября 1993 года) - за большие заслуги в области театрального искусства
• Государственная премия СССР (1986) - за спектакли «Дом» и «Братья и сёстры» по произведениям Ф. А. Абрамова в Малом драматическом театре
• Государственная премия Российской Федерации (1992) - за спектакль «Для веселья нам даны молодые годы» по мотивам повести С. Каледина «Стройбат» в Малом драматическом театре, г. Санкт-Петербург
• Государственная премия Российской Федерации (2002) - за спектакль Академического Малого драматического театра - Театра Европы «Московский хор»
• Орден «За заслуги перед Отечеством» III степени (24 марта 2009 года) - за большой вклад в развитие отечественного театрального искусства и многолетнюю творческую деятельность
• Орден за заслуги перед Отечеством IV степени (9 мая 2004 года) - за большой вклад в развитие театрального искусства
• Орден Почёта (3 февраля 2015 года) - за большие заслуги в развитии отечественной культуры и искусства, телерадиовещания, печати и многолетнюю плодотворную деятельность
• Премия Президента Российской Федерации в области литературы и искусства 2000 года
• Офицер ордена искусств и литературы (Франция , 1994) - за огромный вклад в дело сотрудничества русской и французской культур
• Премия имени Георгия Товстоногова (2002)
• Почётный доктор СПбГУП (2006)
• Премия Федерации еврейских общин России «Человек года» (2007)
• Почётный член Российской академии художеств
• Почётный Президент Союза театров Европы (2012)
• Театральная премия «Золотой софит» (2013) ,
• Премия Правительства Российской Федерации в области культуры (2014) за создание спектакля «Коварство и любовь» по трагедии Ф. Шиллера
• Государственная премия Российской Федерации за 2015 год в области литературы и искусства ()

Книги

• Додин Л. А. Путешествие без конца. Погружение в миры. «Три сестры». Санкт-Петербург: «Балтийские сезоны», 2011. 408 с. ISBN 978-5-903368-59-4
• Додин Л. А. Путешествие без конца. Погружение в миры. Чехов. Санкт-Петербург: «Балтийские сезоны», 2010. ISBN 978-5-903368-45-7
• Додин Л. А. Путешествие без конца. Погружение в миры. Санкт-Петербург: «Балтийские сезоны», 2009. 432 стр., 48 ИЛЛ. ISBN 978-5-903368-28-0
• Додин Л. А. Путешествие без конца. Диалоги с миром. СПб.: Балтийские сезоны, 2009. 546 с. ISBN 978-5-903368-19-8
• Додин Л. А. Репетиции пьесы без названия. СПб.: Балтийские сезоны, 2004 . 480 с. ISBN 5-902675-01-4
• Lev Dodin Journey Without End. Reflections and Memoirs. Platonov Observed: Rehearsal Notes / Foreword by Peter Brook. London: Tantalus Books, 2005.

Напишите отзыв о статье "Додин, Лев Абрамович"

Примечания

Ссылки

• на сайте Малого драматического театра .

Отрывок, характеризующий Додин, Лев Абрамович

В четвертом часу пополудни войска Мюрата вступали в Москву. Впереди ехал отряд виртембергских гусар, позади верхом, с большой свитой, ехал сам неаполитанский король.
Около середины Арбата, близ Николы Явленного, Мюрат остановился, ожидая известия от передового отряда о том, в каком положении находилась городская крепость «le Kremlin».
Вокруг Мюрата собралась небольшая кучка людей из остававшихся в Москве жителей. Все с робким недоумением смотрели на странного, изукрашенного перьями и золотом длинноволосого начальника.
– Что ж, это сам, что ли, царь ихний? Ничево! – слышались тихие голоса.
Переводчик подъехал к кучке народа.
– Шапку то сними… шапку то, – заговорили в толпе, обращаясь друг к другу. Переводчик обратился к одному старому дворнику и спросил, далеко ли до Кремля? Дворник, прислушиваясь с недоумением к чуждому ему польскому акценту и не признавая звуков говора переводчика за русскую речь, не понимал, что ему говорили, и прятался за других.
Мюрат подвинулся к переводчику в велел спросить, где русские войска. Один из русских людей понял, чего у него спрашивали, и несколько голосов вдруг стали отвечать переводчику. Французский офицер из передового отряда подъехал к Мюрату и доложил, что ворота в крепость заделаны и что, вероятно, там засада.
– Хорошо, – сказал Мюрат и, обратившись к одному из господ своей свиты, приказал выдвинуть четыре легких орудия и обстрелять ворота.
Артиллерия на рысях выехала из за колонны, шедшей за Мюратом, и поехала по Арбату. Спустившись до конца Вздвиженки, артиллерия остановилась и выстроилась на площади. Несколько французских офицеров распоряжались пушками, расстанавливая их, и смотрели в Кремль в зрительную трубу.
В Кремле раздавался благовест к вечерне, и этот звон смущал французов. Они предполагали, что это был призыв к оружию. Несколько человек пехотных солдат побежали к Кутафьевским воротам. В воротах лежали бревна и тесовые щиты. Два ружейные выстрела раздались из под ворот, как только офицер с командой стал подбегать к ним. Генерал, стоявший у пушек, крикнул офицеру командные слова, и офицер с солдатами побежал назад.
Послышалось еще три выстрела из ворот.
Один выстрел задел в ногу французского солдата, и странный крик немногих голосов послышался из за щитов. На лицах французского генерала, офицеров и солдат одновременно, как по команде, прежнее выражение веселости и спокойствия заменилось упорным, сосредоточенным выражением готовности на борьбу и страдания. Для них всех, начиная от маршала и до последнего солдата, это место не было Вздвиженка, Моховая, Кутафья и Троицкие ворота, а это была новая местность нового поля, вероятно, кровопролитного сражения. И все приготовились к этому сражению. Крики из ворот затихли. Орудия были выдвинуты. Артиллеристы сдули нагоревшие пальники. Офицер скомандовал «feu!» [пали!], и два свистящие звука жестянок раздались один за другим. Картечные пули затрещали по камню ворот, бревнам и щитам; и два облака дыма заколебались на площади.
Несколько мгновений после того, как затихли перекаты выстрелов по каменному Кремлю, странный звук послышался над головами французов. Огромная стая галок поднялась над стенами и, каркая и шумя тысячами крыл, закружилась в воздухе. Вместе с этим звуком раздался человеческий одинокий крик в воротах, и из за дыма появилась фигура человека без шапки, в кафтане. Держа ружье, он целился во французов. Feu! – повторил артиллерийский офицер, и в одно и то же время раздались один ружейный и два орудийных выстрела. Дым опять закрыл ворота.
За щитами больше ничего не шевелилось, и пехотные французские солдаты с офицерами пошли к воротам. В воротах лежало три раненых и четыре убитых человека. Два человека в кафтанах убегали низом, вдоль стен, к Знаменке.
– Enlevez moi ca, [Уберите это,] – сказал офицер, указывая на бревна и трупы; и французы, добив раненых, перебросили трупы вниз за ограду. Кто были эти люди, никто не знал. «Enlevez moi ca», – сказано только про них, и их выбросили и прибрали потом, чтобы они не воняли. Один Тьер посвятил их памяти несколько красноречивых строк: «Ces miserables avaient envahi la citadelle sacree, s"etaient empares des fusils de l"arsenal, et tiraient (ces miserables) sur les Francais. On en sabra quelques"uns et on purgea le Kremlin de leur presence. [Эти несчастные наполнили священную крепость, овладели ружьями арсенала и стреляли во французов. Некоторых из них порубили саблями, и очистили Кремль от их присутствия.]
Мюрату было доложено, что путь расчищен. Французы вошли в ворота и стали размещаться лагерем на Сенатской площади. Солдаты выкидывали стулья из окон сената на площадь и раскладывали огни.
Другие отряды проходили через Кремль и размещались по Маросейке, Лубянке, Покровке. Третьи размещались по Вздвиженке, Знаменке, Никольской, Тверской. Везде, не находя хозяев, французы размещались не как в городе на квартирах, а как в лагере, который расположен в городе.
Хотя и оборванные, голодные, измученные и уменьшенные до 1/3 части своей прежней численности, французские солдаты вступили в Москву еще в стройном порядке. Это было измученное, истощенное, но еще боевое и грозное войско. Но это было войско только до той минуты, пока солдаты этого войска не разошлись по квартирам. Как только люди полков стали расходиться по пустым и богатым домам, так навсегда уничтожалось войско и образовались не жители и не солдаты, а что то среднее, называемое мародерами. Когда, через пять недель, те же самые люди вышли из Москвы, они уже не составляли более войска. Это была толпа мародеров, из которых каждый вез или нес с собой кучу вещей, которые ему казались ценны и нужны. Цель каждого из этих людей при выходе из Москвы не состояла, как прежде, в том, чтобы завоевать, а только в том, чтобы удержать приобретенное. Подобно той обезьяне, которая, запустив руку в узкое горло кувшина и захватив горсть орехов, не разжимает кулака, чтобы не потерять схваченного, и этим губит себя, французы, при выходе из Москвы, очевидно, должны были погибнуть вследствие того, что они тащили с собой награбленное, но бросить это награбленное им было так же невозможно, как невозможно обезьяне разжать горсть с орехами. Через десять минут после вступления каждого французского полка в какой нибудь квартал Москвы, не оставалось ни одного солдата и офицера. В окнах домов видны были люди в шинелях и штиблетах, смеясь прохаживающиеся по комнатам; в погребах, в подвалах такие же люди хозяйничали с провизией; на дворах такие же люди отпирали или отбивали ворота сараев и конюшен; в кухнях раскладывали огни, с засученными руками пекли, месили и варили, пугали, смешили и ласкали женщин и детей. И этих людей везде, и по лавкам и по домам, было много; но войска уже не было.
В тот же день приказ за приказом отдавались французскими начальниками о том, чтобы запретить войскам расходиться по городу, строго запретить насилия жителей и мародерство, о том, чтобы нынче же вечером сделать общую перекличку; но, несмотря ни на какие меры. люди, прежде составлявшие войско, расплывались по богатому, обильному удобствами и запасами, пустому городу. Как голодное стадо идет в куче по голому полю, но тотчас же неудержимо разбредается, как только нападает на богатые пастбища, так же неудержимо разбредалось и войско по богатому городу.
Жителей в Москве не было, и солдаты, как вода в песок, всачивались в нее и неудержимой звездой расплывались во все стороны от Кремля, в который они вошли прежде всего. Солдаты кавалеристы, входя в оставленный со всем добром купеческий дом и находя стойла не только для своих лошадей, но и лишние, все таки шли рядом занимать другой дом, который им казался лучше. Многие занимали несколько домов, надписывая мелом, кем он занят, и спорили и даже дрались с другими командами. Не успев поместиться еще, солдаты бежали на улицу осматривать город и, по слуху о том, что все брошено, стремились туда, где можно было забрать даром ценные вещи. Начальники ходили останавливать солдат и сами вовлекались невольно в те же действия. В Каретном ряду оставались лавки с экипажами, и генералы толпились там, выбирая себе коляски и кареты. Остававшиеся жители приглашали к себе начальников, надеясь тем обеспечиться от грабежа. Богатств было пропасть, и конца им не видно было; везде, кругом того места, которое заняли французы, были еще неизведанные, незанятые места, в которых, как казалось французам, было еще больше богатств. И Москва все дальше и дальше всасывала их в себя. Точно, как вследствие того, что нальется вода на сухую землю, исчезает вода и сухая земля; точно так же вследствие того, что голодное войско вошло в обильный, пустой город, уничтожилось войско, и уничтожился обильный город; и сделалась грязь, сделались пожары и мародерство.

Французы приписывали пожар Москвы au patriotisme feroce de Rastopchine [дикому патриотизму Растопчина]; русские – изуверству французов. В сущности же, причин пожара Москвы в том смысле, чтобы отнести пожар этот на ответственность одного или несколько лиц, таких причин не было и не могло быть. Москва сгорела вследствие того, что она была поставлена в такие условия, при которых всякий деревянный город должен сгореть, независимо от того, имеются ли или не имеются в городе сто тридцать плохих пожарных труб. Москва должна была сгореть вследствие того, что из нее выехали жители, и так же неизбежно, как должна загореться куча стружек, на которую в продолжение нескольких дней будут сыпаться искры огня. Деревянный город, в котором при жителях владельцах домов и при полиции бывают летом почти каждый день пожары, не может не сгореть, когда в нем нет жителей, а живут войска, курящие трубки, раскладывающие костры на Сенатской площади из сенатских стульев и варящие себе есть два раза в день. Стоит в мирное время войскам расположиться на квартирах по деревням в известной местности, и количество пожаров в этой местности тотчас увеличивается. В какой же степени должна увеличиться вероятность пожаров в пустом деревянном городе, в котором расположится чужое войско? Le patriotisme feroce de Rastopchine и изуверство французов тут ни в чем не виноваты. Москва загорелась от трубок, от кухонь, от костров, от неряшливости неприятельских солдат, жителей – не хозяев домов. Ежели и были поджоги (что весьма сомнительно, потому что поджигать никому не было никакой причины, а, во всяком случае, хлопотливо и опасно), то поджоги нельзя принять за причину, так как без поджогов было бы то же самое.
Как ни лестно было французам обвинять зверство Растопчина и русским обвинять злодея Бонапарта или потом влагать героический факел в руки своего народа, нельзя не видеть, что такой непосредственной причины пожара не могло быть, потому что Москва должна была сгореть, как должна сгореть каждая деревня, фабрика, всякий дом, из которого выйдут хозяева и в который пустят хозяйничать и варить себе кашу чужих людей. Москва сожжена жителями, это правда; но не теми жителями, которые оставались в ней, а теми, которые выехали из нее. Москва, занятая неприятелем, не осталась цела, как Берлин, Вена и другие города, только вследствие того, что жители ее не подносили хлеба соли и ключей французам, а выехали из нее.

Расходившееся звездой по Москве всачивание французов в день 2 го сентября достигло квартала, в котором жил теперь Пьер, только к вечеру.
Пьер находился после двух последних, уединенно и необычайно проведенных дней в состоянии, близком к сумасшествию. Всем существом его овладела одна неотвязная мысль. Он сам не знал, как и когда, но мысль эта овладела им теперь так, что он ничего не помнил из прошедшего, ничего не понимал из настоящего; и все, что он видел и слышал, происходило перед ним как во сне.
Пьер ушел из своего дома только для того, чтобы избавиться от сложной путаницы требований жизни, охватившей его, и которую он, в тогдашнем состоянии, но в силах был распутать. Он поехал на квартиру Иосифа Алексеевича под предлогом разбора книг и бумаг покойного только потому, что он искал успокоения от жизненной тревоги, – а с воспоминанием об Иосифе Алексеевиче связывался в его душе мир вечных, спокойных и торжественных мыслей, совершенно противоположных тревожной путанице, в которую он чувствовал себя втягиваемым. Он искал тихого убежища и действительно нашел его в кабинете Иосифа Алексеевича. Когда он, в мертвой тишине кабинета, сел, облокотившись на руки, над запыленным письменным столом покойника, в его воображении спокойно и значительно, одно за другим, стали представляться воспоминания последних дней, в особенности Бородинского сражения и того неопределимого для него ощущения своей ничтожности и лживости в сравнении с правдой, простотой и силой того разряда людей, которые отпечатались у него в душе под названием они. Когда Герасим разбудил его от его задумчивости, Пьеру пришла мысль о том, что он примет участие в предполагаемой – как он знал – народной защите Москвы. И с этой целью он тотчас же попросил Герасима достать ему кафтан и пистолет и объявил ему свое намерение, скрывая свое имя, остаться в доме Иосифа Алексеевича. Потом, в продолжение первого уединенно и праздно проведенного дня (Пьер несколько раз пытался и не мог остановить своего внимания на масонских рукописях), ему несколько раз смутно представлялось и прежде приходившая мысль о кабалистическом значении своего имени в связи с именем Бонапарта; но мысль эта о том, что ему, l"Russe Besuhof, предназначено положить предел власти зверя, приходила ему еще только как одно из мечтаний, которые беспричинно и бесследно пробегают в воображении.
Когда, купив кафтан (с целью только участвовать в народной защите Москвы), Пьер встретил Ростовых и Наташа сказала ему: «Вы остаетесь? Ах, как это хорошо!» – в голове его мелькнула мысль, что действительно хорошо бы было, даже ежели бы и взяли Москву, ему остаться в ней и исполнить то, что ему предопределено.

Лев Абрамович Додин (род. 14 мая 1944, Сталинск) - советский и российский театральный режиссёр, Народный артист Российской Федерации (1993), лауреат Государственной премии СССР (1986) и Государственных премий РФ (1992, 2002, 2015).

Биография

Лев Додин родился в Сталинске (ныне Новокузнецк), где его родители находились в эвакуации. В 1945 году семья вернулась в Ленинград. С детства увлечённый театром, Лев Додин вместе с одноклассником Сергеем Соловьёвым занимался в Театре Юношеского Творчества (ТЮТ) при Ленинградском дворце пионеров под руководством Матвея Дубровина. Сразу после школы, в 1961 году, поступил в Ленинградский институт театра, музыки и кинематографии на курс Б. В. Зона. Вместе с ним здесь в актёрской группе учились Ольга Антонова, Виктор Костецкий, Леонид Мозговой, Сергей Надпорожский, Наталья Тенякова, Владимир Тыкке. Но завершил обучение Л. А. Додин на год позднее своих однокурсников на режиссёрском отделении в мастерской Зона.

Окончив в 1966 году институт, Додин дебютировал как режиссёр телеспектаклем «Первая любовь» по повести И. С. Тургенева. Работал в Ленинградском ТЮЗе, где поставил, в частности, «Свои люди - сочтёмся» А. Н. Островского (1973) и несколько спектаклей вместе с Зиновием Корогодским.

В 1967 году Лев Додин начал преподавать актёрское мастерство и режиссуру в ЛГИТМиКа, воспитал не одно поколение актёров и режиссёров.

В 1975-1979 годах работал в Театре драмы и комедии на Литейном, поставил спектакли «Недоросль» Д. И. Фонвизина, «Роза Берндт» Г. Гауптмана и др.

Ставил спектакли на Малой сцене БДТ - моноспектакль Олега Борисова «Кроткая» по повести Ф. М. Достоевского (1981) и во МХАТе - «Господа Головлёвы» по роману М. Е. Салтыкова-Щедрина с Иннокентием Смоктуновским (1984), «Кроткая» с Олегом Борисовым (1985).

В 1975 году постановкой спектакля «Разбойник» по пьесе К. Чапека началось сотрудничество Льва Додина с Малым драматическим театром. С 1983 года он является художественным руководителем театра, а с 2002 года и директором.

В 1992 году Лев Додин и руководимый им театр были приглашены в состав Союза Театров Европы, а в сентябре 1998 года Малый драматический получил статус «Театра Европы», - третьим, после Театра Одеон в Париже и театра «Пикколо» Джорджо Стрелера.

Семья

• Супруга - народная артистка России Татьяна Шестакова.
• Брат - Доктор геолого-минералогических наук, член-корр. РАН Давид Додин.
• Племянница - заместитель художественного руководителя Академического Малого драматического театра - Театра Европы Дина Додина.

Был женат на актрисе Наталье Теняковой.

Постановки

• 1968 - «Наш цирк» Сочинение и постановка З. Корогодского, Л. Додина, В. М. Фильштинского. Художник З. Аршакуни
• 1969 - «Наш, только наш…». Сочинение и постановка З. Корогодского, Додина, В. Фильштинского. Художник М. Азизян
• 1970 - «Сказки Чуковского» («Наш Чуковский»). Сочинение и по­становка З. Корогодского, Додина, В. Филыштинского. Художники З. Аршакуни, Н. Полякова, А. Е. Порай-Кошиц, В. Соловьёва (под руководством Н. Ивановой)
• 1971 - «Открытый урок». Сочинение и постановка З. Корогодского, Додина, В. Фильштинского. Художник А. Е. Порай-Кошиц
• 1971 - «А вот что бы ты выбрал?..» А. Кургатникова. Художник М. Смирнов

• 1974 - «Разбойник» К. Чапека. Оформление Э. Кочергина, костюмы И. Габай
• 1977 - «Татуированная роза» Т. Уильямса. Оформление М. Катаева, костюмы И. Габай
• 1978 - «Назначение» А. Володина. Художник М. Китаев
• 1979 - «Живи и помни» по повести В. Распутина. Оформление Э. Кочергина, костюмы И. Габай
• 1980 - «Дом» по роману Ф. Абрамова. Оформление Э. Кочергина, кос­тюмы И. Габай
• 1984 - «Скамейка» А. Гельмана. Режиссёр Е. Арье. Художник Д. А. Крымов (художественный руководитель постановки)
• 1985 - «Братья и сёстры» по трилогии Ф. Абрамова «Пряслины». Оформление Э. Кочергина, костюмы И. Габай
• 1986 - «Повелитель мух» по роману У. Голдинга. Художник Д. Л. Боров­ский
• 1987 - «В сторону солнца» по одноактным пьесам А. Володина. Худож­ник М. Китаев
• 1987 - «Звёзды на утреннем небе» А. Галина. Режиссёр Т. Шестакова. Худож­ник А. Е. Порай-Кошиц (художественный руководитель постановки)
• 1988 - «Старик» по роману Ю. Трифонова. Оформление Э. Кочерги­на, костюмы И. Габай
• 1988 - «Возвращённые страницы» (литературный вечер). Постанов­ка Додина. Режиссёр В. Галендеев. Художник А. Е. Порай-Кошиц
• 1990 - «Gaudeamus» по мотивам повести С. Каледина «Стройбат». Художник А. Е. Порай-Кошиц
• 1991 - «Бесы» по Ф. М. Достоевскому. Оформление Э. Кочергина, костюмы И. Габай
• 1992 - «Разбитый кувшин» Г. фон Клейста.Режиссёр В. Фильштинский. Оформление А. Орлова, костюмы О. Саваренской (художественный руководитель постановки)
• 1994 - «Любовь под вязами» Ю. О’Нила. Оформление Э. Кочергина, костюмы И. Габай
• 1994 - «Вишнёвый сад» А. П. Чехова. Оформление Э. Кочергина, кос­тюмы И. Габай
• 1994 - «Клаустрофобия» по мотивам современной русской прозы. Художник А. Е. Порай-Кошиц
• 1997 - «Пьеса без названия» А. П. Чехова. Оформление А. Е. Порай-Кошиц, костюмы И. Цветковой
• 1999 - «Чевенгур» по А. П. Платонову. Художник А. Е. Порай-Кошиц
• 2000 - «Молли Суини» Б. Фрила. Художник Д. Л. Боров­ский
• 2001 - «Чайка» А. П. Чехова. Художник А. Е. Порай-Кошиц
• 2002 - «Московский хор» Л. Петрушевской (художественный руководитель постановки
• 2003 - «Дядя Ваня» А. П. Чехова. Художник Д. Л. Боров­ский
• 2006 - «Король Лир» У. Шекспира. Художник Д. Л. Боров­ский
• 2007 - «Жизнь и судьба» по В. С. Гроссману, инсценировка Л. Додина.
• 2007 - «Варшавская мелодия» Л. Зорина (художественный руководитель постановки)Идея сценографии Д. Л. Боров­ский; Художник А. Е. Порай-Кошиц.
• 2008 - «Долгое путешествие в ночь» Ю. О’Нила
• 2008 - «Бесплодные усилия любви» У. Шекспира
• 2009 - «Повелитель мух» У. Голдинга. Сценография и костюмы Д. Л. Боров­ский; реализация сценографии А. Е. Порай-Кошиц.
• 2009 - «Прекрасное воскресенье для разбитого сердца» Т. Уильямса. Художник Александр Боровский.
• 2010 - «Три сестры» А. П. Чехова.
• 2011 - «Портрет с дождём» по киносценарию А. Володина. Худож­ник А.Боровский
• 2012 - «Коварство и любовь» Ф.Шиллера. Худож­ник А.Боровский
• 2014 - «Враг народа» Г. Ибсена
• 2014 - «Вишнёвый сад» А. П. Чехова

Родился 14 мая 1944 года в Новокузнецке Кемеровской области. Супруга - Шестакова Татьяна Борисовна, актриса Академического Малого драматического театра.

С детских лет Лев Додин стал заниматься в Ленинградском театре юношеского творчества, которым руководил прекрасный педагог Матвей Григорьевич Дубровин. Во многом благодаря его влиянию у Льва сформировалось стойкое желание посвятить себя театру. Сразу после окончания школы он поступил в Ленинградский государственный институт театра, музыки и кинематографии, где учился у выдающегося режиссера и педагога Бориса Вульфовича Зона.

Год окончания института совпал с годом режиссерского дебюта Льва Додина. В 1966 году вышел его телеспектакль "Первая любовь" по повести И.С. Тургенева. Затем последовали постановки в Ленинградском ТЮЗе ("Свои люди - сочтемся" А.Н. Островского) и Театре драмы и комедии ("Недоросль" Фонвизина и "Роза Берндт").

Сотрудничество Льва Додина с Малым драматическим театром началось в 1975 году "Разбойником" К. Чапека. Постановка пьесы "Дом" Ф. Абрамова в 1980 году получила всесоюзную известность и во многом определила последующую творческую судьбу Льва Додина. В 1983 году он стал художественным руководителем Малого драматического театра. За эти годы родились спектакли: "Братья и сестры" по Ф. Абрамову, "Повелитель мух" У. Голдинга, "Звезды на утреннем небе" А. Галина, "Гаудеамус" по С. Каледину, "Бесы" Ф.М. Достоевского, "Любовь под вязами" Ю. О"Нила, "Клаустрофобия" по произведениям современных русских писателей, "Вишневый сад" А.П. Чехова, "Пьеса без названия" А.П. Чехова, "Чевенгур" А. Платонова, "Чайка" А.П. Чехова и др.

Всего Лев Додин является автором более 50 драматических и оперных постановок. В его творческом активе спектакли "Банкрот" на сцене Финского национального театра, "Господа Головлевы" во МХАТе, "Кроткая" на сценах БДТ и МХАТа, а также оперы "Электра" Р. Штрауса на Зальцбургском музыкальном Пасхальном фестивале 1995 года (дирижер Клаудио Абаддо), "Катерина Измайлова" Д.Д. Шостаковича на фестивале 1998 года во Флоренции, "Пиковая дама" П.И. Чайковского во Флоренции и Амстердаме в 1998 году (дирижер С. Бычков), "Леди Макбет Мценского уезда" на фестивале "Флорентийский музыкальный май", "Мазепа" П.И. Чайковского в театре "Ла Скала" в 1999 году (дирижер М.Л. Ростропович).

Осенью 1999 года в парижском театре "Бастилия" Л. Додин поставил новый вариант "Пиковой дамы", а в 2001 году в этом же театре "Пиковая дама" была восстановлена.

Спектакли Льва Додина игрались в 27 странах мира, в том числе в США, Австралии, Японии, Франции, Германии, Великобритании, Швейцарии, Италии, Финляндии, Чехии, Испании, Швеции, Бразилии, Израиле, Греции, Дании, Ирландии, Финляндии, Польше, Румынии, Норвегии, Португалии, Канаде, Голландии, Австрии, Югославии, Новой Зеландии, Бельгии, Венгрии. Осенью 1999 года в Италии прошел фестиваль спектаклей Додина.

Малый драматический театр под руководством Л.А. Додина - один из самых популярных театров Санкт-Петербурга и "международных" театров России, демонстрирующий силу режиссерского таланта Льва Додина и вместе с тем плодотворность русской актерской школы. Не случайно в 1992 году театр и сам режиссер были приглашены в состав Союза театров Европы, а в сентябре 1998 года Малый драматический театр из Санкт-Петербурга первым и пока единственным из российских коллективов получил статус Театра Европы, став третьим в мире после парижского "Одеона" и миланского "Пикколо-театра".

Смелость постановочных замыслов выдающегося режиссера опирается на возможности блестяще подготовленной труппы, многие актеры которой являются учениками Льва Додина. Вот уже 15 лет Додин культивирует в себе и актерах страсть к правде - жить не по лжи!

Л.А. Додин - Народный артист России, лауреат Государственных премий СССР (1986) и РФ (1998), премии Президента РФ (2001). Его театральная деятельность и спектакли отмечены многими отечественными и международными премиями и наградами. В их числе: Российская национальная независимая премия "Триумф" (1992), дважды - Национальная премия "Золотая маска" (1997, 1999), премии Фонда имени К.С. Станиславского "За выдающиеся заслуги в педагогике" (1996), "Золотой софит" (1996), премия имени Лоуренса Оливье (1988), премия французских театральных и музыкальных критиков (1992), региональная английская театральная премия (1992), итальянская премия UBU (1993, 1994), премия критики Италии Abbiati "За лучший оперный спектакль" (1998), а также высшая европейская театральная премия "Европа - Театру" (2000). Режиссер награжден также французским орденом Литературы и Искусства офицерского достоинства "За огромный вклад в дело сотрудничества русской и французской культур" (1994).

Еще в 1967 году Л.А. Додин начал преподавать актерское мастерство и режиссуру. Он воспитал не одно поколение актеров и режиссеров. Ныне является профессором Санкт-Петербургской академии театрального искусства, заведует кафедрой режиссуры, регулярно проводит мастер-классы в театральных школах Великобритании, Франции, Японии, США, является постоянным членом жюри профессионального конкурса литературных произведений "Северная Пальмира" и членом жюри театральной премии Санкт-Петербурга "Золотой софит".

Живет и работает в Санкт-Петербурге.