Материнское сердце. Шукшин В

• Категория: Краткое содержание

Рассказ (1969)

Витька Борзёнков поехал на базар в районный город, продал сала на сто пятьдесят рублей (он собирался жениться, позарез нужны были деньги) и пошел в винный ларек «смазать» стакан-другой красного. Подошла молодая девушка, попросила: «Разреши прикурить». «С похмелья?» - прямо спросил Витька. «Ну», - тоже просто ответила девушка. «И похмелиться не на что, да?» - «А у тебя есть?» Витька купил еще. Выпили. Обоим стало хорошо. «Может, еще?» - спросил Витька. «Только не здесь. Можно ко мне пойти». В груди у Витьки нечто такое - сладостно-скользкое - вильнуло хвостом. Домик девушки оказался чистеньким - занавесочки, скатерочки на столах. Подружка появилась. Разлили вино. Витька прямо за столом целовал девушку, а та вроде отталкивала, а сама льнула, обнимала за шею. Что было потом, Витька не помнит - как отрезало. Очнулся поздно вечером под каким-то забором. Голова гудела, во рту пересохло. Обшарил карманы - денег не было. И пока дошел он до автобусной станции, столько злобы накопил на городских прохиндеев, так их возненавидел, что даже боль в голове поунялась. На автобусной станции Витька купил еще бутылку, выпил ее всю прямо из горлышка и отшвырнул в скверик. «Там же люди могут сидеть», - сказали ему. Витька достал свой флотский ремень, намотал на руку, оставив свободной тяжелую бляху. «Разве в этом вшивом городишке есть люди?» И началась драка. Прибежала милиция, Витька сдуру ударил бляхой одного по голове. Милиционер упал… И его отвезли в КПЗ.

Мать Витькина узнала о несчастье на другой день от участкового. Витька был ее пятым сыном, выходила его из последних сил, получив с войны похоронку на мужа, и он крепкий вырос, ладный собой, добрый. Одна беда: как выпьет - дурак дураком становится. «Что же ему теперь за это?» - «Тюрьма. Лет пять могут дать». Мать кинулась в район. Переступив порог милиции, упала мать на колени, запричитала: «Ангелы вы мои милые, да разумные ваши головушки!.. Простите его, окаянного!» «Ты встань, встань, здесь не церква, - сказали ей. - Ты погляди на ремень твоего сына - таким ведь и убить можно. Сын твой троих человек в больницу отправил. Не имеем мы права таких отпускать». - «А к кому же мне теперь идти?» - «Иди к прокурору». Прокурор разговор начал с нею ласково: «Много вас, детей, в семье у отца росло?» «Шестнадцать, батюшка». - «Вот! И слушались отца. А почему? Никому не спускал, и все видели, что шкодить нельзя. Так и в обществе - одному спустим с рук, другие начнут». Мать поняла только, что и этот невзлюбил ее сына. «Батюшка, а выше тебя есть кто?» - «Есть. И много. Только обращаться к ним бесполезно. Никто суд не отменит». - «Разреши хоть свиданку с сыном». - «Это можно».

С бумагой, выписанной прокурором, мать снова отправилась в милицию. В глазах ее все туманилось и плыло, она молча плакала, вытирая слезы концами платка, но шла привычно скоро. «Ну что прокурор?» - спросили ее в милиции. «Велел в краевые организации ехать, - слукавила мать. - А вот - на свиданку». Она подала бумагу. Начальник милиции немного удивился, и мать, заметив это, подумала: «А-а». Ей стало полегче. За ночь Витька осунулся, оброс - больно смотреть. И мать вдруг перестала понимать, что есть на свете милиция, суд, прокурор, тюрьма… Рядом сидел ее ребенок, виноватый, беспомощный. Мудрым сердцем своим поняла она, какое отчаяние гнетет душу сына. «Все прахом! Вся жизнь пошла кувырком!» - «Тебя как вроде уже осудили! - сказала мать с укором. - Сразу уж - жизнь кувырком. Какие-то слабые вы… Ты хоть сперва спросил бы: где я была, чего достигла?» - «Где была?» - «У прокурора… Пусть, говорит, пока не переживает, пусть всякие мысли выкинет из головы… Мы, дескать, сами тут сделать ничего не можем, потому что не имеем права. А ты, мол, не теряй времени, а садись и езжай в краевые организации… Счас я, значит, доеду до дому, характеристику на тебя возьму. А ты возьми да в уме помолись. Ничего, ты - крещеный. Со всех сторон будем заходить. Ты, главное, не задумывайся, что все теперь кувырком».

Мать встала с нар, мелко перекрестила сына и одними губами прошептала: «Спаси тебя Христос», Шла она по коридору и опять ничего не видела от слез. Жутко становилось. Но мать - действовала. Мыслями она была уже в деревне, прикидывала, что ей нужно сделать до отъезда, какие бумаги взять. Знала она, что останавливаться, впадать в отчаяние - это гибель. Поздним вечером она села в поезд и поехала. «Ничего, добрые люди помогут». Она верила, что помогут.

Какой же она друг, вы что? Спасибо, хоть детей рожают…

В. Шукшин. Страдания молодого Ваганова

Мать мудрым сердцем поняла, какое отчаяние гнетет душу ее ребенка...

В. Шукшин. Материнское сердце

Женщина в прозе Шукшина, если она не мать героя, а жена или, не дай Бог, теща - персонаж, чаще всего отрицательный, автором заметно не любимый.

В рассказе "Страдания молодого Ваганова" сельчанин Попов последовательно излагает молодому юристу Ваганову закоренелую философию своего женоненавистничества. У Шукшина фамилия Попов автобиографична . Может быть, и воззрения героя не будет ошибкой воспринимать как отражение взглядов автора?

Эта закоренелая философия начинает формироваться в прозе Шукшина еще со средины 1960-х . К семидесятым она обретает ту жесткую определенность, которую читатель и находит в "Страданиях молодого Ваганова" (1972).

Годом ранее был опубликован пронзительно печальный в своей безысходности рассказ "Жена мужа в Париж провожала". Очередной шукшинский чудик, сибиряк Колька Паратов, не выдерживает нелепой, постыдной, мерзкой жизни, в которой он осел намертво из-за удивительной жадности к деньгам его красивой супруги-москвички. В конце концов, он, доведенный до отчаяния, намеревается покончить с этой добровольной каторгой . Колька всерьез готов порешить жену. А убивает, как это не раз случалось с героями Шукшина, себя, открыв на кухне газ.

В шедевре 1973 года "Штрихи к портрету" жена героя ненавидит мужа за неистребимую страсть к… писательству. Стыдится его, умоляет бросить эти занятия. На ее стороне жители райцентра. Новый Спиноза, каковым себя видит скромный телемастер Николай Князев, не только окружен тотальным непониманием, но и лишен поддержки домашнего тыла. Что, впрочем, и понятно. Доморощенный философ посягнул на нечто, ему "по чину" не положенное. О чем пишет гражданин и человек Князев? Он с головой погружен в некоторые конкретные размышления о государстве, смысле жизни и прочем подобном. В итоге, при попытке отправить многолетний труд "в центр" "Спинозу" вяжут и препровождают в милицию.

Ну не дурак ли ты, Антип? Геннадий Калиновский. Одни. Иллюстрация к рассказу В. Шукшина

Катастрофический разлом в отношениях героев Шукшина с их подругами жизни ранее всего и вполне зримо предстал в новелле ”Раскас” (1967). Сорокалетний Иван Петин, от которого сбежала красавица жена (да еще с офицером!), поскольку больше не смогла жить с таким пеньком , в умопомрачительном отчаянии хочет исповедаться на страницах районной газеты. Причем, способом для него экстравагантным. Он пишет раскас ! И, подобно иным героям Достоевского, душевно оголяется, вопрошая "всех": как же так можно? Собственно, и творчество Шукшина в целом - это такое же простодушное, откровенное до неловкости вопрошание "на миру".

В исповедальном раскасе Петина самоценно, прежде всего, трудное рождение лично выстраданного слова. Незаемная прямая речь "простого человека". Малограмотная, корявая, наивно комичная. И, что печальнее всего, мало кому внятная. Но отвечающая его лично пережитому духовно-нравственному опыту.

Причем сам факт этого, из-под глыб, высказывания - свидетельство масштабных, я бы сказал, исторических превращений в низовом мировидении . Финт ушами супруги Петина переживается им самим не только как его частная история, но и как крушение гармонии мироздания.

Непреодолимый конфликт в семейных отношениях поздних шукшинских героев приобретает все более острые, иногда катастрофические формы. Миру явлено здесь непримиримое противостояние духа и материи. Дух - нравственные метания съехавшего с корней мужика. Материя - вообще весь советский быт и агрессивно упрямые намерения спутницы жизни удержать его стабильность от стихийных посягательств.

Сорокалетний легкий мужик Максим из рассказа "Верую!" (1971) пытается открыть душу своей половине. Злой и порывистый, со свирепым блеском в глазах он орет: Душа! Вот она, здесь, - болит! Я же не выдумываю! Я элементарно чувствую - болит. Персонаж - вне себя от невозможности взаимопонимания. Ясно и с ужасом открывает: …никогда он не объяснит, что с ним происходит, никогда жена Люда не поймет его. Никогда! Распори он ножом свою грудь, вынь и покажи в ладонях душу, она скажет - требуха...

В оттепель (и какое-то время после) наши литература и кино широко насаждали бескомпромиссное разоблачение мещанства. Сегодня это может показаться уж слишком наивным, если бы за фигурами мещан у наиболее крупных авторов не просматривался образ собственно советского, соответствующим социумом взлелеянного жлоба. Иногда с явно фашистскими замашками самодовольно издевательского пренебрежения к человеческой личности. Одним из наиболее значительных произведений тех лет, в этом смысле, был рассказ с преувеличениями ”Победа” (1965).

В этом контексте можно вспомнить и творчество Виктора Розова. Например, пьесу "В поисках радости" (1956), по которой Георгием Натансоном и Анатолием Эфросом был поставлен фильм "Шумный день" (1960). Мы хорошо помним юного героя фильма, Олега, который с отцовской шашкой в праведном гневе бросается, как на закоренелого врага, на приобретенную невесткой Леночкой мебель. На все эти мещанские накопления, вытесняющие из квартиры воздух доверия, взаимопонимания, любви. Мальчишеский порыв героя Олега Табакова, как, впрочем, и авторское разоблачение Леночки, кажутся сейчас и слишком наивными, и слишком прямолинейными.

Но у Розова в той пьесе более серьезную опасность представляет собой не столько Леночка, сколько Иван Никитич Лапшин, прибывший из вологодской глубинки для демонстрации на столичной выставке племенного быка . Ему, Лапшину, истинное наслаждение доставляет подавлять, унижать всех вокруг, от собственного сына Геннадия до интеллигентной хозяйки дома Клавдии Васильевны Савиной. Вот Лапшин как раз очень близок аксеновскому Г.О. из ”Победы”.

Печки-лавочки. 1972

Отдал дань теме мещанства и Шукшин. Но характерно при этом его замечание: Эпоха великого наступления мещан. И в первых рядах этой страшной армии - женщины. Это грустно, но так .

В режиссерском дипломе Шукшина "Из Лебяжьего сообщают" (1960) более или менее внятно очерченный женский образ - супруга доктора Наумова (Ирина Радченко). С помощью райкома Партии она хочет удержать покидающего ее мужа. Задачей актрисы было, похоже, показать недалекую мещаночку, которая за пределами своего, как ей кажется, уютного гнездышка ничего не видит. Это образ, из которого позднее родится Шурупчик - кукольная супруга Игната Воеводина ("Ваш сын и брат") или гораздо менее цивилизованная, хваткая жена Петра из "Калины красной", резко очерченная в ряде эпизодов артисткой Марией Виноградовой.

Персонажи, подобные ограниченной героине Ирины Радченко, то и дело встречаются в прозе Шукшина. Причем, их ограниченность - это каменная уверенность в необходимости раз и навсегда установить собственные границы для своих "чудиков". Поместить этих "скважин" и "кретинов" в непроницаемое пространство, хотя им исторически определено как раз преодолевать, разрушать всякие границы. В стихийном порыве своей искони больной души такой герой, что называется, не властен!

Возникает своего рода противоречие. Герой, с одной стороны, весь в стихийном поиске соузной (от слова "узы") опоры для будущего дома, что и должно бы отвечать позитивно консервативной женской натуре. Но, с другой, он эту-то консервативность как раз и отвергает, тяготится ею, поскольку она тут же прекращает его беспокойное движение. И благие, вроде бы, усилия женщины приобретают угрожающие формы, загоняя героя чуть не в могилу, которая гарантирует вековечную стабильность.

В прозе Шукшина есть и другой женский образ, герою противостоящий. Это с корня съехавшая женщина. В этом сюжете герой чаще натура цельная, дитя природы . Такой Кандид, вольтеровский Простодушный. И, надо сказать, отрыв уже женщины от почвы, дома сулит драму еще более серьезную. Потому что женщина в архетипическом своем истоке - сама почва, земля. В рассказе "Материнское сердце" (1969) Витька Борзенков, оказавшийся в райцентре, наткнулся на странно взволновавшую его девушку, с "грустными, задумчивыми и умными глазами". С ее помощью Витьку вначале подпоили, а затем и обобрали.

Очнувшись наутро под забором, он проникся невероятной злобой на городских прохиндеев. И, опрокинув бутылку красного, кинулся мстить. Месть, надо сказать, оказалась убийственной. При этом, как пишет Шукшин, оскорбленная душа его героя возликовала и обрела покой . В результате Витька оказался в милиции под угрозой немалого срока.

Петр Ивлев из повести "Там, вдали" (1965) мечтал попасть в какой-то большой светлый город - не в тот, куда он ездил за горючим, а в большой, красивый, который далеко… И чтобы сам он - нарядный, веселый - шел рядом с городской девушкой… И была бы она образованная... И как-то ему почудилось, что он такую встретил. Но "идеал" оказался зараженным бациллой города. Жена Ивлева связалась с преступниками, прятала краденое. В конце концов, попала на скамью подсудимых. Как раз благодаря разоблачениям мужа. Существенно, что она мечется по белу свету, как и многие мужские персонажи Шукшина, не умея найти ни места для себя, ни себя самое. А ее простодушный спутник жизни не может ни понять, ни принять природу этих шатаний.

В кинематографе Шукшина закоренелая философия женоненавистничества просматривается реже.

Крупные женские образы, созданные Лидией Федосеевой, вызывают, скорее, сочувствие. Рождают ощущение почти эпической несуетности, опоры для героя. Правда, в "Печках-лавочках" Иван Расторгуев бросает своей Нюре (Лидия Федосеева) выстраданный упрек: не стал он "орлом" из-за ее жадности. А стать "орлом", в логике Шукшина, означает полный отрыв от почвы, от дома, иллюзией которого еще живет Расторгуев.

Пожалуй, самый насыщенный женскими образами фильм Шукшина - "Живет такой парень" (1964). Мещанское, как его толкует Шукшин, связано здесь как раз с женщиной. Причем, с городской. Это, конечно, эпизод с демонстрацией "городской моды" в сельском клубе. С откровенно пародийным дефиле по неуютной зябкой сцене и соответствующей реакцией обалдевших деревенских мужиков. Главное в развитии темы - беседа Колокольникова в кабине его грузовика со случайной попутчицей - молодой образованной горожанкой. Женщина всерьез осуждает крен колхозной деревни в "элементарную пошлость": подушечки, думочки, слоники какие-то дурацкие в доме. И взамен сельской предлагает пошлость городскую: современные репродукции, красивую вазу, торшер.

В воображении Колокольникова тотчас возникает пародийный комментарий к лекции его пассажирки. Он во фраке. Интерьер с торшерами и репродукциями. Пашка наносит светский визит а ля франсе его деревенской знакомой, соответственно преображенной. Если горожанка не видит за "слониками" женской судьбы, то Шукшин - видит. Каким бы наивным он ни казался в разоблачении городского мещанства мещан.

Вот разведенка Катя Лизунова, явившаяся в Пашкиных фантазиях светской дамой. Пашка указывает Катерине на ее некультурность . В духе пошлых наставлений своей недавней попутчицы. И слышит: Пошел к черту!.. Культурный нашелся… По чужим бабам шастать…

Тема мещанства отступает как несущественная и для фильма, и для самого Шукшина. Принципиально здесь другое. С Катей входит мотив сиротской неустроенности простой деревенской бабы, еще далеко не старой, но уже уставшей от своего одиночества, подавленной унылым бытом. И это далеко не частный случай, если не закономерность. Одинока и героиня актрисы Нины Сазоновой, тетка Анисья. Ведь не для смеха просила она Пашку присмотреть ей хорошего одинокого мужика, хотя сцена сватовства, сымпровизированная Пашкой, и отдает водевилем.

Прислушаемся к тому, что отвечает Кате простодушный Пашка на ее упрек: Я от тоски. Я нигде не могу идеал найти… Знаешь, как я вас всех называю? "Дайте мужа Анне Дзаккео" . Мне вас всех жалко, дурочка.

Замечательное признание! Любвеобильность Пашки идет не столько от того, что он задержался в поисках идеала, сколько от этой, действительно, жалости, в которой, возможно, отозвалась общенациональная беда наших женщин. Ведь к той поре, к которой могут быть отнесены события фильма, с момента окончания войны, унесшей миллионы мужских жизней, не успело созреть и одно поколение. Еще помнился женский стон первых послевоенных лет: "я и лошадь, я и бык, я и баба, и мужик".

Городской сапожок смело полез на крепкую, крестьянскую ногу. И застрял. Генадий Калиновский. Сапожки. Иллюстрация к рассказу В. Шукшина

Столько, сколько может вынести русская женщина, сколько она вынесла, - вряд ли кто сможет больше , - это слова самого Шукшина, сгусток его жизненного опыта. Его горьких наблюдений за жизнью матери.

В избе, где шоферы остановились на отдых, Пашка слышит притчу бабки Марфы (роль исполняет Анастасия Зуева, профессионально владеющая сказово-игровой речью) - притчу о Смерти, которая в образе голой женщины ходила перед войной по нашей земле и искала белой материи на платье, а на самом деле - на саван. Под мерный говор сказительницы Пашка засыпает, и во сне ему является сюжет, где в роли упомянутой женщины оказывается его недавняя знакомая, библиотекарь Настя (Лидия Чащина).

Образ Смерти нередок у Шукшина и заслуживает в дальнейшем особого разговора. Но каково его место в этом веселом, жизнерадостном фильме? Упоминание о смерти встречается здесь не однажды. В конце концов и сам Пашка, подвергнув себя смертельной опасности, оказался на больничной койке. Здесь как раз и видит он продолжение сна о странствии Смерти по стране в предвоенную пору. Но героиня его сна Настя скажет, что не Смерть это вовсе, а напротив, Любовь по земле ходит. Балансируя на грани драмы и клоунады, Шукшин, тем не менее, уже в первом своем большом фильме заявит серьезнейшую тему национальной социо-психологической, демографической травмы, нанесенной стране катастрофами века.

Именно поэтому, но все в том же смеховом ключе соберет он весь состав женских персонажей фильма в очередном видении Колокольникова. Соберет хоть и весело, но как сестер по несчастью - по женскому одиночеству, порожденному, как ни крути, историческими катаклизмами, выпавшими стране. И выступит перед ними, заметим, в форме генерала, увешанного орденами, едва ли не свадебного. Окажется здесь и тетка Анисья, и корреспондентка из Ленинграда (Белла Ахмадулина), появившаяся перед этим в больничной палате, чтобы взять интервью у героя. Иными словами, все они, женщины большой страны, несчастны, ибо все помечены ее исторической судьбой.

Ну, а как же "идеал"?

Два персонажа фильмов Шукшина абсолютно точно сливаются в идеальный образ женского начала, за которым угадывается и образ Любви-спасительницы. Это сестра братьев Воеводиных, глухонемая Вера, в "Вашем сыне и брате" и Люба Байкалова в "Калине красной". Отец говорит о Вере: Любит всех, как дура . Она радуется возвращению Степана как восполнению семьи. И первая замечает его исчезновение. С таким же энтузиазмом встречает старшего Игната. В подаренном Игнахой платье пробегает-пролетает по селу, делясь с земляками радостью. Редкой выразительности эпизод.

Глухонемая Маргарита Грахова, актриса Театра мимики и жеста, создает прекрасный и одновременно драматичный образ едва ли не юродивой. И Люба Байкалова, с ее доверчивостью и простодушием, близка этой природной юродивости. Ты ее, Егор, не обижай: она у нас - последыш… Она хорошая девка, добрая, только все как-то не везет ей… Но как раз этой ее безграничной добротой и простодушием объясняется ее "невезенье". Как у Блока о России: Пускай заманит и обманет, - не пропадешь, не сгинешь ты. Только красота здесь далеко не разбойная, а тихая, в себя погруженная. В ней и возможно спасение. Так кажется, во всяком случае. Но не для героя Шукшина. Он-то всегда и везде беспокойно текуч, а поэтому, во-первых, никогда не найдет понимания у женщины, целиком погруженной в обустройство застывшего в своей неподвижности убогого советского быта. В ту среду, которая и заключает, по Шукшину, опасность женского "мещанства". Жизнь с такой "подругой" возбуждает только ненависть - с обеих сторон, а потом - и катастрофу саморазрушения.

В фильме Николая Губенко "Если хочешь быть счастливым" (1974) Шукшин и Лидия Федосеева изображают внешне благополучную, на первый взгляд, семейную пару. Перед нами рабочий-передовик Федотов и его дородная супруга с только что случившимся прибавлением. В полученной от завода квартире. Всю эту идиллию снимают для телевидения. Но вот беда: нет мира под оливами, и между супругами давно царит глухое непонимание, хотя никто в их разладе, вроде бы, не виноват. Только мужа гнетет тоска. Ну, как у Высоцкого, помните: Но и в церкви все не так! Все не так, ребята! Об этом с мучительной откровенностью на грани истерики пытается сказать герой Шукшина тележурналистке (Жанна Болотова). И срывает заранее намеченный сюжет. Здесь в первый и последний раз Федосеева в дуэте с мужем разыгрывает давнюю, во многом очень личную тему Шукшина: непреодолимую пропасть между женщиной и мужчиной в семейной жизни "простого человека".

Калина красная. 1973

Другое дело, кажется, Люба Байкалова той же Лидии Федосеевой. Люба готова принять Егора любым. Готова спасти, дать отдых измученной душе. Она и есть - родина? Но Егору не суждено спасение. Отдых ему - смерть, потому что бег его неостановим. Вот Любовь-спасительница и оборачивается, по сути, Смертью-упокоительницей. Над героем Шукшина нависает, что называется, рок Истории, требуя, возможно, жертв за все наше общее вековое недомыслие. А обретенному на миг "идеалу" суждено, кажется, вечное безбрачие.

Как всегда. Материя первична, а дух - потом . Кандидат не знает и не может знать, что герои Шукшина и сам их создатель давно перешагнули всякого рода "минимумы".

Как тут не вспомнить знаменитое "Письмо из Москвы жене" ("Не пиши мне про любовь - не поверю я", 1966) Владимира Высоцкого!

В национальном образовании сегодня провозглашён приоритет общечеловеческих ценностей и свободного развития личности. Творчество Шукшина актуально и сегодня. Данный урок способствует воспитанию интереса к творчеству писателя. Поэтому для анализа на уроке был взят текст рассказа “Материнское сердце». Поддержать эмоциональный климат на уроке при изучении этой темы позволило соблюдение принципов наглядности материала, доступности, учёта уровня подготовленности, возрастных и индивидуальных возможностей и особенностей обучающихся, а также рациональное сочетание коллективных и индивидуальных форм и способов учебной работы, обеспечивающих развитие коммуникативной, личностной, ценностно-смысловой компетенции учащихся. Работа с текстом позволяет развивать коммуникативные умения школьников, отрабатывать навыки как устной, так и письменной речи. Во время работы с текстом учащиеся используют знания и опыт жизни. Работа на таких уроках предусматривает создание мотиваций поиска. В ходе урока учащиеся исследуют текст. Взаимосвязь исследования и творчества развивает и пробуждает интеллектуальные способности ребят.

Цели :

проанализировать текст рассказа “Материнское сердце”;

показать на примере одного произведения Шукшина правдивое изображение жизни, глубокое раскрытие характеров героев;

пробудить живой отклик на проблемы современности;

формировать чуткое и уважительное отношение к матери, вызвать желание быть достойными сыновьями;

учить анализировать, рассуждать, делать выводы, сравнивать;

развивать творческие способности учащихся;

способствовать формированию навыков правильности ответов на поставленный вопрос;

активизировать эмоциональные реакции учеников, добиться сопереживания;

способствовать формированию коммуникативных навыков;

способствовать формированию навыков написания сочинения-эссе (уровня ЕГЭ)

Тип урока: комбинированный.

Методы:

словесный (беседа, рассказ);

наглядный;

элементы проблемного метода (сочинение-эссе, приемы устного словесного рисования, самостоятельное мышление);

дедуктивный (умение анализировать, делать умозаключения);

вопросно-ответное общение.

Оборудование к уроку: портрет В.М.Шукшина, портрет матери Шукшина – М.С.Шукшиной, тексты с рассказом В.М.Шукшина “Материнское сердце»,театральный реквизит, фотовыставка «Шукшин и мать», выставка книг В.М. Шукшина.

Формы организации учебной деятельности:

фронтальная,

групповая,

индивидуальная.

Эпиграф:

“Мы не сироты, … пока у нас есть МАТЕРИ» ”.
(В.М.Шукшин)

Ход урока

I. Организационный момент (внешняя и внутренняя психологическая готовность, перекличка класса).

II. Начало урока.

1. На фоне музыки звучит стихотворение Раисы Кашкировой.

(читает заранее подготовленный ученик)

Сердцу материнскому отрада –

Слышать бесконечный зов любви.

Ты моя надежда и награда,

Я приду – ты только позови.

Только лишь окликни, мой сыночек,

И щемящий сердце, чистый свет

Путь к тебе укажет даже ночью,

Если ты на нём оставил след.

Сквозь преграды, позабыв усталость,

Я к тебе на помощь полечу,

Чтоб зажечь оставшуюся малость –

Сердца материнского свечу!

2. Учитель: Мать… Для каждого человека – большого или маленького, молодого или пожилого – мать самый родной человек на земле. Всё лучшее в человеке - от матери, давшей жизнь… Материнская забота, любовь тепло, терпение, беспокойство за нас окружают нас с рождения и до последних минут жизни Матери.

Учитель: Как вы думаете, о ком сегодня мы будем говорить?

Учитель: Правильно, о матери, об отношении к ней, о неутомимом, необъятном материнском сердце.

Сообщение темы и целей урока.

Темой нашего урока я взяла строчку из прозвучавшего стихотворения Раисы Кашкировой. “Сердца материнского свеча…” (по рассказу В.М.Шукшина “Материнское сердце”).

Мы проанализируем текст рассказа, попробуем определить проблемы, поднятые автором в этом произведении, каждый из вас попытается высказать свою позицию.

3. Запись темы и эпиграфа к уроку в тетради.

Учитель: Все, кто знал Шукшина лично, в один голос говорят о его особом отношении к матери, Марии Сергеевне. Вот выдержки из писем писателя: « Когда буду помирать, если буду в сознании, в последний момент успею подумать о матери, о детях, о родине, которая живёт во мне. Дороже у меня ничего нет».

«У меня …серьёзно, опасно заболела мать… И теперь всё болит и болит душа. Мы не сироты, …пока у нас есть МАТЕРИ… На меня вдруг дохнуло ужасом и холодным смрадом: если я потеряю мать, я останусь КРУГЛЫМ сиротой. Тогда у меня что-то сдвигается со смыслом жизни».

Слова из письма В.М. Шукшина В. Белову мы и возьмём эпиграфом к нашему уроку.

(запись темы и эпиграфа в тетради)

III . Объяснение нового материала.

1. Учитель: В.М.Шукшин всегда помнил и понимал, что сделала для него мать в главном – в стремлении, чтобы сын стал настоящим человеком. И сын отвечал ей своей любовью.

Предлагаю вам посмотреть небольшую презентацию о необыкновенно нежных отношениях матери и сына, которую подготовили ребята нашего класса.

После урока вы можете познакомиться с выставкой фотографий и книг, посвящённых В.М.Шукшину. Это тоже результат групповой работы ребят нашего класса.

2. Реализация опережающего группового домашнего задания.

(просмотр презентации)

«Сердца материнского свеча…»

В биографии Марии Сергеевны особенно трогает то, как женщина претерпевала испытания судьбы.

Сама история семьи Шукшиных повторяет судьбы многих жителей Алтая. Мария Сергеевна родилась 14 октября 1909 года в Сростках. Отрочество её совпало с периодом революции и Гражданской войны, учиться ей не пришлось, о чём она жалела всю жизнь. Вышла замуж, родила двоих детей. Но счастье новой жизни было разрушено молотом репрессий, мужа расстреляли. Работала в колхозе, одна растила детей. Вновь вышла замуж и вновь удар - муж погиб на фронте. Опять одна, теперь уже на всю жизнь, которую всецело посвятила детям.

Она хотела, чтобы дети её учились. Отправила в институт Наталью, позже и сына благословила на учёбу в Москве, верила, что у него иная судьба... Себе во всём отказывала, а детям-студентам помогала. Работала Мария Сергеевна тогда в сельской парикмахерской и заработок имела скромный. И вот, казалось, дети встали на ноги, можно вздохнуть, но... Рано ушёл из жизни муж Натальи, оставив её с двумя пятилетними детьми. Мария Сергеевна стала в тот момент опорой и для дочери, и для внуков.

А потом самое страшное - смерть сына...

Как можно было пережить всё это и не стать душевно надломленным человеком? Говорят, была Мария Сергеевна женщиной строгой, но справедливой. Это на людях, а к детям своим она относилась по-другому, особенно к сыну. Для своих детей Мария Сергеевна была и отцом, и матерью, маленького Василия уважала, наказаниями не унижала - ведь он был единственным мужчиной в доме.

Во всём эпистолярном наследии наиболее трогательны его письма к матери. Где он при всей своей суровости мог находить такие слова для матери, какие далеко не каждый сын - и даже дочь!- находит...

Послушайте, что пишет Василий Макарович своей матери. Написано это письмо из Ленинграда. Возможно, в конце 40-х годов во время призыва на службу.

""Здравствуй!

С горячим сыновьим приветом - Василий. Получил твоё письмо. Первое письмо из дома. Можешь ли представить себе, дорогая моя, как обрадовали и взволновали меня эти два листочка, написанные тобой. Я забыл, когда из моих глаз выкатилась в последний раз слеза, (бывало и горько и обидно), а тут не мог сдержаться. Не могу выразить словами это чувство. От них повеяло на меня родиной, полями, домом, к ним касалась твоя рука... Ты

упрекаешь меня мама в том, что я так долго не говорил своего адреса. Даже говоришь так: "Неужели тебе неинтересно знать, родная мать жива или нет". Мама, ты в самом деле так думаешь? Да разве мог я забыть о моей матери. Нет, моя дорогая, моя бесценная, мысль о тебе всегда была моим верным спутником. Она поддерживала меня в трудные минуты, она всегда направляла меня на верный путь. Я мог забыть о чём угодно, но не о моей матери. И если я не сообщал адреса, то для этого были причины сильнее моей сыновней любви…’’

После смерти сына Мария Сергеевна продолжала писать ему. И через друзей посылала письма на его могилу на Новодевичьем кладбище.

Вот письмо, написанное Марией Сергеевной уже после смерти В.М.Шукшина. "Сыночка, дитё моё милое, не могу я до тебя докликаться. Сердечушку моему в груди места мало, горло моё сжимает, хочу в слух крикнуть - голоса нет. Сокол ты мой ясный, знал бы ты как тяжело твоей любимой мамочке и тёмная ноченька меня не может успокоить. Говорят со мной - я их не слышу, идут люди - я их не вижу. Одна у меня думушка - нет моего дитя милого на свете. Голубь ты мой сизокрылый, солнце ты моё Красное, приснись ты, дитё милое, мне во сне, обогрей ты моё истерзанное сердечушко. Милый, милый ты мой дитёнок, расскажи ты мне про свою несчастную смертушку, что же с тобой, дитё моё, случилось? Не думала я о таком великом горюшке. Сыночка, приснись, расскажи, дитёныш мой ненаглядный. Навалил ты на меня тоску со всего света белого. Жду я тебя, дитёнок, жду, откуда жду - сама не знаю. Милый ты мой, милый, на кого же ты всех нас покинул?"

Василий Макарович очень боялся пережить мать, потому что ощущал в ней опору. Он просто не мыслил свою жизнь без неё. Ну, а мать тем более не мыслила себя без "милого дитенка" Но так случилось...

У ТАКОЙ матери

мог быть только ТАКОЙ сын

Учитель : Да, верная опора для В.М.Шукшина – мать.

“Учись, буду помогать. Как-нибудь выдюжу”. “Пусть едет, там он больше пользы принесет”,- говорила его мама.

Обратимся ещё раз к эпиграфу.

– Как вы понимаете эти слова Шукшина? Почему он так сказал? Какая она, настоящая мать, по Шукшину?

Да, это мать, которая любит своего ребенка, заботится о нем, переживает за него. Готова всегда прийти ему на помощь.

Образ такой матери нарисован в рассказе В.М.Шукшина “Материнское сердце”.

Беседа по рассказу “Материнское сердце”:

1. Каково ваше первое впечатление о рассказе?

2. О чём этот рассказ? Сформулируйте тему.

(В рассказе раскрывается тема беззаветной материнской любви)

Проблема безрассудной, слепой любви матери к своему ребёнку;

Проблема отношения детей к своим родителям.

4. Как вы думаете, виноват ли Витька в том, что с ним произошло? Почему автор называет его Витькой?

Случайным поступок героя назвать нельзя. Пил, хоть пить не умел, от выпитого становился дурной; ремень носил флотский с залитым в него свинцом: жениться собирался без любви (так легко пошел с незнакомой девушкой); мать не жалел; на работе не все в порядке, если хорошую характеристику обещают написать, то только из одолжения, из сочувствия к матери.

5. Была ли жизнь матери Витьки лёгкой? Какие испытания выпали на долю матери? Стал ли Витька кормильцем, опорой для матери?

Мать прожила тяжелую жизнь, нелегко ей и сейчас. Читаем по тексту рассказа: “Мать Витьки родила пятерых детей, рано осталась вдовой (Витька грудной был, когда пришла похоронка об отце в сорок втором году). Старший сын ее тоже погиб на войне в сорок пятом году, девочка умерла от истощения в сорок шестом, следующие два сына выжили, мальчиками еще, спасаясь от великого голода, ушли по вербовке в ФЗУ и теперь жили в разных городах. Витьку мать выходила из последних сил, все распродала, осталась нищей, но сына выходила – крепкий вырос, ладный собой, добрый... Все бы хорошо, но пьяный – дурак-дураком становится”.

6. Почему же мать, по-вашему, уже немолодая женщина, хлопочет за своего непутёвого

сына? О чём она думает, когда спешит ему на выручку?

“В глазах матери все туманилось и плыло... Она молча плакала, вытирала слезы концом платка, но шла привычно скоро, иногда только спотыкалась о торчащие доски тротуара... Но шла и шла, торопилась. Ей теперь, она понимала, надо поспешать, надо успеть, пока они его не засудили, А то потом вызволять будет трудно. Она верила этому. Она всю жизнь свою только и делала, что справлялась с горем, и все вот так – на ходу, скоро, вытирая слезы концом платка. Неистребимо жила в ней вера в добрых людей, которые помогут. Эти – ладно – эти за своего обиделись, а те – подальше которые – те помогут. Неужели же не помогут? Она все им расскажет – помогут. Странно, мать ни разу не подумала о сыне, что он совершил преступление, она знала одно: с сыном случилась большая беда. И кто же будет вызволять его из беды, если не мать? Кто? Господи, да она пешком пойдет в эти краевые организации, она будет день и ночь идти и идти... Найдет она этих добрых людей, найдет”.

7. Посмотрите сцену разговора матери Витьки с милиционером.

Реализация группового задания (исполняют два ученика)

И тут вошла мать Витьки... И, переступив порог, упала на колени и завыла, и запричитала:

Да анделы вы мои милые, да разумные ваши головуш­ки!.. Да способитесь вы как-нибудь с вашей обидушкой - простите вы его, окаянного! Пьяный он был... Он трезвый последнюю рубашку отдаст, сроду тверезый никого не оби­дел...

Заговорил старший, что сидел за столом и держал в ру­ках Витькин ремень. Заговорил обстоятельно, спокойно, попроще - чтобы мать все поняла.

Ты подожди, мать. Ты встань, встань - здесь не церква. Иди, глянь...

Мать поднялась, чуть успокоенная доброжелательным тоном начальственного голоса.

Вот гляди: ремень твоего сына... Он во флоте, что ли, служил?

Во флоте, во флоте - на кораблях-то на этих...

Теперь смотри: видишь? - начальник перевернул бля­ху, взвесил на руке: - Этим же убить человека - дважды два. Попади он вчера кому-нибудь этой штукой ребром - конец. Убийство. Да и плашмя троих уходил так, что теперь врачи борются за их жизни. А ты говоришь - простить. Ведь он же трех человек, можно сказать, инвалидами сделал, действительно. А одного - при исполнении служебных обязан­ностей. Ты подумай сама: как же можно прощать за такие дела, действительно?

Да сыночки вы мои милые! - воскликнула мать и за­плакала. - Да нешто не бывает по пьяному делу?! Да всякое бывает - подрались... Сжальтесь вы над ним!..

Один он у меня -- при мне-то: и поилец мой, и корми­лец. А еще жениться надумал - как же тогда с девкой-то, ес­ли его посадют? Неужто ждать его станет? Не станет. А дев­ка-то добрая, из хорошей семьи, жалко...

Он зачем в город-то приезжал? - спросил начальник.

Сала продать. На базар - сальца продать. Деньжон­ки-то нужны, раз уж свадьбу-то наметили - где их больше возьмешь?

При нем никаких денег не было.

Батюшки святы! - испугалась мать. - А иде ж они?

Это у него надо спросить.

Да украли небось! Украли!.. Да милый ты сын, он отто­го, видно, и в драку-то полез - украли иху него! Жулики ук­рали...

Жулики украли, а при чем здесь наш сотрудник - за что он его-то?

Да попал, видно, под горячую руку...

Ну, если каждый раз так попадать под горячую руку, у нас скоро и милиции не останется. Слишком уж они горя­чие, ваши сыновья! - начальник набрался твердости. - Не будет за это прощения, получит свое - по закону.

Да анделы вы мои, люди добрые, - опять взмолилась мать, - пожалейте вы хоть меня, старуху, я только теперь маленько и свет-то увидела... Он работящий парень-то, а женился бы, он бы совсем справный мужик был. Я бы хоть внучаток понянчила...

Дело даже не в нас, мать, ты пойми. Есть же прокурор! Ну, выпустили мы его, а с нас спросят: на каком основании? Мы не имеем нрава. Права даже такого не имеем. Я же не буду вместо него садиться.

А может, как-нибудь задобрить того милиционера? У меня холст есть, я нынче холста наткала - пропасть! Все им готовила...

Да не будет он у тебя ничего брать, не будет! - уже кричал начальник. - Не ставь ты людей в смешное положе­ние, действительно. Это же - не кум с кумом поцапались, это - покушение на органы!

Куда же мне теперь идти-то, сыночки? Повыше-то вас есть кто или уж нету?

Пусть к прокурору сходит, - посоветовал один из присутствующих.

7. Почему мать многое как будто не слышит, когда ей говорят о преступлении?

Мать понимает, что сын попал в беду, но что он совершил, она не понимает, вернее, не хочет понять. Главное, его спасти, уберечь от тюрьмы. Она даже ищет для него оправдание, говоря, что Витька сделал это под пьяную руку. Мать даже готова подкупить милиционера.

«Материнское сердце, оно мудрое, но там, где замаячила беда родному дитю, мать не способна воспринимать посторонний разум, и логика тут ни при чём».

«У матери в эту минуту было на душе другое: она вдруг совсем перестала понимать, что есть на свете – милиция, прокурор, суд,тюрьма… Рядом сидел её ребёнок, виноватый, беспомощный…И кто же может сейчас отнять его у неё, когда она – только она, никто больше – нужна ему?»

8. Как вы думаете, права ли мать, когда она защищает своего сына и просит милиционеров отпустить его?

9. А как милиционеры и прокурор реагируют на мать? Почему?

“Тяжело было смотреть на мать. Сколько тоски и горя, сколько отчаяния было в ее голосе, что становилось не по себе. И хоть милиционеры – народ до жалости неохочий, даже и они – кто отвернулся, кто стал закуривать...”.

10. Итак, к какому выводу вы пришли: виноват Витька? Если он виноват, то в чём его вина? Почему он «ждал страшился» встречи с матерью? Перед кем он виноват в первую очередь?

Ему стыдно за своё поведение. «Мучительно стыдно. Жалко мать. Он знал, что она придёт к нему, пробьётся через все законы, ждал этого и страшился».

Витька виноват в том, что решил пить с незнакомыми людьми. Имея невесту, вступает в отношения с женщиной сомнительного вида. Витька – безответственный и легкомысленный человек.

В погоне за «скорой радостью, за «кипучей, желанной жизнью» забывает о том, что он один опора и надежда матери на спокойную старость. В этом его главная вина.

11. Как ведёт себя мать, получив отказ?

Получив отказ простить Витьку в милиции, у прокурора, мать не опустила рук. Ведь Витька – единственный из 5 детей, который здесь, жил с ней, хорошо работал и был на хорошем счету. Она получила разрешение на свидание с ним, успокоила его, вселила и в него надежду, а сама, вздохнув, готовилась к новым встречам с высокопоставленными людьми, чтобы защитить своего Витьку.

«Но мать - действовала. Мыслями она бы­ла уже в деревне, прикидывала, кого ей надо успеть охватить до отъезда, какие бумаги взять. И та неистребимая вера, что добрые люди помогут ей, вела ее и вела, мать нигде не меш­кала, не останавливалась, чтоб наплакаться вволю, тоже прийти в отчаяние - это гибель, она знала. Она - действо­вала.

Часу в третьем пополудни мать выехала опять из дерев­ни - в краевые организации».

12. Почему Шукшин дал такое название своему произведению?

Для Шукшина главное показать не то, что произошло с Витькой, а то, как упорно мать защищает своё дитя, какие тяготы легли на сердце матери, сколько ей пришлось пережить.

Сам Шукшин так говорил о матери: “Мать – самое уважаемое что ни на есть в жизни, самое родное – вся состоит из жалости. Она любит свое дитя, уважает, ревнует, хочет ему добра – много всякого, но неизменно, – всю жизнь – жалеет”.

Вот оно, материнское сердце! Разве не хватает за живое все: и причитания, молитвы, увещевания? Только Шукшин мог так проникновенно написать о матери.

13. Какую главную мысль хотел донести до нас Шукшин? Сформулируйте его авторскую позицию.

Учитель: Материнское сердце слепо в своей любви. Мать – главная опора в жизни каждого человека, только она способна понять и простить своё дитя.

14 . В каких ещё произведениях литературы поднималась тема взаимоотношений «отцов и детей»?

(И.С. Тургенев «Отцы и дети» (любовь матери к Базарову), Ф.М. Достоевский «Преступление и наказание» (любовь матери к Родиону Раскольникову), К.Г. Паустовский «Телеграмма»)

15. Рассказ «Материнское сердце» написан в 1969 году. Актуальны ли проблемы, затронутые Шукшиным, сегодня?

16. К сожалению, не всегда дети готовы платить за материнское тепло и заботу тем же.

Предлагаю вашему вниманию видеосюжет об отношениях современных детей и матерей.

Просмотр видеоролика «Лишние…» и беседа с классом.

(Просмотр и беседа)

17. Наверное, никто из вас не остался равнодушен к проблемам, поднятым на сегодняшнем уроке. Выскажите свою позицию по одной из проблем.

IV. Подготовка к написанию сочинения по тексту рассказа (задание уровня ЕГЭ).

Учитель: Рассказ прочитан. Дома вам предстоит написать сочинение по рассказу «Материнское сердце» (уровня ЕГЭ). В процессе работы на уроке мы делали записи, которые вам помогут в написании сочинения, а также большую помощь в домашней работе вам окажет материал, который лежит у вас на столах.

Определим основные моменты вашего сочинения:

тема рассказа;

аргументы, подтверждающие вашу позицию;

V. Подведение итогов урока.

V I . Домашнее задание.

(написать сочинение уровня ЕГЭ по рассказу В.М. Шукшина «Материнское сердце»)

В рассказе раскрывается тема беззаветной материнской любви.

Проблема безрассудной, слепой любви матери к своему ребёнку;

Проблема отношения детей к своим родителям.

Вывод автора очевиден: Витька – безответственный и легкомысленный человек. В погоне за «скорой радостью, за «кипучей, желанной жизнью» забывает о том, что он один опора и надежда матери на спокойную старость.

Аргументы из читательского опыта:

И.С. Тургенев «Отцы и дети» (любовь матери к Базарову);

Ф.М. Достоевский «Преступление и наказание» (любовь матери к Родиону Раскольникову);

К.Г. Паустовский «Телеграмма» (Настя и Катерина Ивановна);

В. Распутин «Последний срок» (старуха и её дети).

Ничипоров И. Б.

С ранних рассказов начала 60-х гг. образ матери раскрывается в интерьере бытовой лирической зарисовки, пронизанной автобиографическими ассоциациями. В «Далеких зимних вечерах» (1961) это изображение деревенской жизни детей Ваньки и Наташки с матерью в условиях военных лишений, причем, по воспоминаниям Н.М.Зиновьевой (Шукшиной), некоторые из выведенных здесь бытовых подробностей, как, например, «стряпание» домашних пельменей, имеют реальную подоснову . В художественном плане центральной в рассказе становится образно-символическая антитеза тепла и холода, уюта и хаоса, что связано с постижением гармонизирующего воздействия матери и на детские души, и на картину бытия в целом: «Родной, веселый голос ее сразу наполнил всю избу; пустоты и холода в избе как не бывало… началась светлая жизнь» . Образ матери раскрывается в щедрой детализации как предметно-бытового («стрекот швейной машинки»), так и речевого характера. Ее сочувственные, «задумчивые» слова о воюющем на фронте отце детей воссоздают трагедийный исторический фон действия, сводят единичное и эпохальное, вселенское в целостном духовно-нравственном пространстве: «Отцу нашему тоже трудно там… Небось в снегу сидят, сердешные… Хоть бы уж зимой-то не воевали» .

Углубление психологического анализа при создании образов матерей соотнесено у Шукшина с художественным познанием неизбывного драматизма их отношений с сыновьями, что становится магистральным сюжетом рассказов «Племянник главбуха», «Сураз», «Крепкий мужик» и др. В «Племяннике главбуха» (1961) личность матери предстает в воспоминаниях юного героя, покинувшего дом и тоскующего в городе. При том, что Витька с матерью зачастую «не понимали друг друга», поскольку мать воплощала охранительное, домашнее начало, а Витьке «нравилась жизнь вольная» , – его восприятие матери оказывается значительно шире бытовых, повседневных отношений. В подробностях ее поведения, речи он интуитивно распознает высокую культуру родственного обращения с домашним, природным универсумом: «Он вспомнил, как мать разговаривает с предметами… с дождиком… матушкой дороженькой… с печкой…» . Как будет показано в рассказе «В профиль и анфас» (1967), подобное материнское одухотворение близкого и дальнего пространства обладало немалым педагогическим потенциалом, преподносило герою урок сыновства. Она заставляла сына перед отъездом проститься с печью, «всякий раз… напоминала, как надо говорить»: «Матушка печь, как ты меня поила и кормила, так благослови в дорогу дальнюю» .

В «Племяннике главбуха» щемящие воспоминания о матери помогают герою ощутить присутствие материнской ипостаси в природе, в бескрайней степи: «Матушка степь, помоги мне, пожалуйста… Стало легче оттого, что он попросил матушку степь» . Посредством утонченной психологической детализации в произведении передается хрупкость, трепетность материнско-сыновних отношений – в частности, растерянность, неловкость матери при разговоре с подрастающим сыном о возможном втором замужестве. Использованное в финале драматургическое положение «одной на сцене» позволяет изнутри высветить антиномичный душевный мир героини, передать мудрое прозрение ею остро драматичных ритмов бытия: «Плакала и сама не понимала отчего: от радости ли, что сын помаленьку становится мужчиной, от горя ли, что жизнь, кажется, так и пройдет…» .

Драматизм отношений матери с непутевым, не укоренившимся в жизни сыном еще более рельефно прорисовывается в рассказе «В профиль и анфас»: и в подвижной пластике диалогов, и в горьком укоре материнского обобщения («Пошто же, сынок, только про себя думаешь?.. Про матерей-то пошто не думаете?» ), и в несобственно прямой речи сына, напоминающей психологическую ремарку к напряженному «драматургическому» действию: «Они настойчивые, матери. И беспомощные» . Эта антиномия силы, величия матери – и ее уязвимости, беспомощности запечатлена в «жестовой» детализации финального эпизода расставания с сыном: «Бездумно, не то задумчиво глядела в ту сторону, куда поедет сын… голова ее затряслась у него на груди… перекрестила его» . Лейтмотив этого эпизода («А мать все стояла… Смотрела вслед ему») замедляет ритм повествования, представляя сиюминутные коллизии на фоне немеркнущих ценностных ориентиров.

Творческая попытка изобразить личность матери в эволюции, в призме ее переживаний высветить сложный, исполненный болезненных противоречий душевный склад центрального героя осуществлена в рассказе «Сураз» (1969). Внешние поступки еще молодой матери, «немилосердно выпоровшей» сына за школьные проказы, а затем «ночь рвавшей на себе волосы и вывшей над сыном», получают глубокую психологическую мотивировку: «Прижила Спирьку от «проезжего молодца» и болезненно любила и ненавидела в нем того молодца» . Отголоски этой женской, материнской драмы раскроются в сюжетной динамике рассказа в деструктивном мироощущении самого Спирьки Расторгуева. В зрелые же годы мать героя становится воплощением устойчивого, домашнего начала («жалела, стыдилась, что он никак не заведет семью» ). Ее суд над ним – любящий и милостивый – пробуждает тайные струны в душе героя, проступающие как во внешнем поведении, так и в сокровенной сердечной работе: «Нашел впотьмах голову матери, погладил по жидким теплым волосам. Он, бывало, выпимши ласкал мать» . Невольное возвращение Спиридона к внутренней молитве, мыслям о матери, о ее страданиях за него становится лейтмотивом всего рассказа и являет незримую силу противодействия общей трагедийной логике судьбы: «вот кого больно оставлять в этой жизни – мать», «все хотелось отвязаться от мысли о матери», «вспомнилась мать, и он побежал, чтоб убежать от этой мысли – о матери» . Этими внутренними метаниями исподволь обусловлена в рассказе и история сложных отношений героя с манящей его стихией женственности – от болезненного вожделения к замужней учительнице до подлинной героики самоотверженного спасения погибавшей от голода матери двух малолетних детей.

В системе нравственно-философских координат шукшинского рассказа личность матери становится воплощением охранительного начала, судьба же центрального героя подчас раскрывается в призме ее восприятия и оценок, что составляет важнейший ракурс изображения картины мира.

В одном из ключевых эпизодов рассказа «Крепкий мужик» (1969) мать разрушившего сельскую церковь бригадира Шурыгина занимает позицию сурового, вовсе не снисходительного, в отличие от сюжетной ситуации рассказа «Сураз», нравственного суда над впавшим в духовное беспамятство сыном. В ее ярком речевом самовыражении проступают не попираемые никакими извне приходящими обстоятельствами глубины народного религиозного сознания. Просветляющее, укорененное в многовековой традиции видение церкви как родного дома («она сил прибавляла») сочетается в речах матери с апокалипсическими нотами грозного пророчества сыну о Высшем возмездии за совершенный грех: «То ли дома окочурисся в одночасье, то ли где лесиной прижмет невзначай» .

Пророческий потенциал материнского слова обнаруживается и в рассказе «Беспалый» (1972), где контуры назревающей семейной драмы героя обозначаются через сочувственный взгляд матери. В проходном, казалось, эпизоде ее внешне сугубо бытового столкновения с невесткой звучит мудрое материнское слово об устроении супружеских отношений, заключающее в себе невольное предвидение («Не век ты собралась с мужем жить» ). А в рассказе «Ванька Тепляшин» (1972) в остроконфликтной драматургии «больничного» эпизода, «нелепого» происшествия художественно постигается антиномия житейской незащищенности матери – и ее потаенной мудрости. На уровне композиционной организации повествования данная антиномия раскрывается в контрастном наложении двух точек зрения на мир – сына и матери. В живом, любяще-сыновнем восприятии Ваньки Тепляшина, емко отраженном авторской «ремаркой» («так она вольно вскрикнула, радость человеческая» ), набрасываются психологические штрихи к первоначальному портрету матери: «Пробирается через улицу, оглядывается – боится…» . В узловом конфликтном эпизоде с больничным охранником индивидуализированные черты этого портрета обретают расширительный, архетипический смысл, в них просматривается тягостная инерция вековой социальной униженности простой русской женщины: в образе просящей, «взмолившейся» матери, в передаче ее «заученно-жалкого, привычно-жалкого» голоса, в «жестовой» детализации ее поведения: «Мать сидела на скамеечке… и вытирала полушалком слезы» . В финальном же диалоге материнское слово, проникнутое «горькой думой» о сыне, открывает высоту зоркого обобщения о жизненной драме героя, тупиках его максималистского мировосприятия и неустроенности («Нигде ты, сынок, как-то не можешь закрепиться» ). Комментирующая этот разговор лаконичная ремарка («Мать никогда не переговорить») знаменует пересечение взглядов героя и повествователя, в ситуативном выдает присутствие вечного и дорастает до уровня афористично выраженной житейской мудрости.

Для поздних рассказов Шукшина оказывается весьма характерным насыщение порой эскизных, связанных с матерями эпизодов потенциалом бытийных, социальных обобщений. Так, в рассказе «Боря» (1973) напряженное ожидание прихода матери пребывающим в больничной палате героем высветляет сокровенные пласты его душевной жизни, а наблюдения повествователя за ним откристаллизовываются в философское размышление об иерархии нравственных ценностей, о величии обычной жалости к человеку, квинтэссенцией которой является сострадательная по своей природе материнская любовь: «Мать – самое уважаемое, что ни есть в жизни, самое родное – вся состоит из жалости. Она любит свое дитя, уважает, ревнует, хочет ему добра – много всякого, но неизменно, всю жизнь – жалеет» . Этически направленная авторская мысль обращена к природной тайне самой личности матери, непостижимым образом способствующей гармонизации мира: «Оставь ей все, а отними жалость, и жизнь в три недели превратится во всесветный бардак» . Симптоматичное проявление подобной гармонизации выхвачено из потока повседневности в рассказе «Други игрищ и забав» (1974). Здесь возникает уникальный в шукшинской характерологии образ еще совсем юной матери Алевтины, переживающей под воздействием свершившегося события глубинное, пока не осознанное для нее самой изменение, преображение внутреннего существа. Материнская ипостась как знак душевного превосходства, свыше ниспосланный дар вступает в стремительной событийной динамике рассказа в резкий контраст с поведением суетящихся, выясняющих отношения родственников: «Она, как стала матерью, сразу как-то поумнела, осмелела, часто баловалась со своим Антоном и смеялась» .

С годами в прозе писателя возникают особые рассказы – портреты матерей, где пути художественного воплощения центрального образа оказываются весьма разнообразными и могут быть основаны на использовании фольклорных архетипов, на сказовом самораскрытии героини, на объективном авторском повествовании.

Из многовековой фольклорной традиции прорастает образ страждущей за сына матери в рассказе «В воскресенье мать-старушка…» (1967). Его лейтмотивом становится прочувствованное исполнение слепым народным певцом Ганей песни про «мать-старушку», принесшую в тюрьму «передачку… родному сыну» . Эта популярная в военные годы песня становится значимым коммуникативным событием, ибо в воображении самого «сказителя», слушателей дорисовывались подробности картины, когда «виделось, как мать-старушка подошла к воротам тюрьмы» . Прямое речевое самовыражение матери, заключающее в себе обобщение народного опыта («А то люди говорят…»), таит ее глубинное, постигаемое уже на надсловесном уровне переживание, которое и образует смысловую кульминацию Ганиной песни:

Повернулась мать-старушка,

От ворот тюрьмы пошла…

И никто про то не знает –

На душе что понесла .

Примечательна сопряженность образного ряда данного рассказа с непосредственным общением Шукшина с матерью, которая выслала сыну слова этой помнившейся ему лишь по мотиву песни . Подобным автобиографизмом пронизан и рассказ «Сны матери» (1973; первоначальное название «Сны моей матери»), где в сказовой форме материнского повествования («рассказывала она их не один раз» ), в живой диалогической ткани, с характерными особенностями народного говора рисуются грани ее личности, выявляются потаенные душевные искания.

Эти пять снов в самом деле объединены темой «потустороннего мира» , однако было бы неточным трактовать их исключительно в свете переживания «суеверного страха» перед загадками бытия. За попытками заглянуть в таинственные, подчас пугающие письмена судьбы, растворенные в бытовых реалиях, – как, например, в экспозиционном сне или в пророчестве о гибели мужа – проступают незамутненные источники народной веры, прозрение надматериального измерения Божьего мира. Именно христианским сознанием продиктованы здесь и восприятие явившихся во сне «двух мальчиков в сутаночках», передающих для сестры героини призыв не плакать без меры об умерших дочерях; и стремление выполнить наказ умерших «Авдотьиных девочек» о помощи бедным. Смиренное осознание собственного несовершенства приходит к героине в сновидческой встрече с рано ушедшей из жизни подругой, где в духовном озарении перед земным взором приоткрываются различные уровни загробного бытия.

Актуализация надрационального сновидческого измерения при постижении глубин материнской души происходит и в экспозиционной части рассказа «Письмо» (1970), где старуха Кандаурова остро ощущает духовную недостаточность человеческого существования вне Богообщения («Да где же у меня Бог-то?» ). Как и в «Снах матери», здесь наблюдается прямое сказовое самораскрытие матери в ее письме к дочери, зятю и внукам. Сила материнского догляда, позволяющего интуитивно воссоздать конкретные эпизоды не вполне благополучной семейной жизни дочери, обнаруживает в монологичной, казалось, форме письма «драматургический» потенциал живого действия. Знаменитая «всеохватывающая диалогичность шукшинского рассказа» выразилась здесь в разнонаправленном, эмоционально гибком, мудром материнском слове. Это и исповедальные проекции на собственный детский опыт («Мы тоже када-то росли у отца с матерей, тоже, бывало, не слушались ихного совета, а потом жалели, но было поздно» ), и воспоминания о своем несчастливом замужестве, и вразумляющий юмор в обращении к зятю: «Еслив ты опять приедешь такой задумчивый, огрею шумовкой по голове, у тебя мысли-то перестроютца» . В миросозерцании героини совершается антиномичное переплетение радостно-торжественного видения жизни («Господи, думала старуха, хорошо, хорошо на земле, хорошо» ) – и заключенного в финальном психологическом штрихе самоиронического модуса, противоположного наивной восторженности: «Старая! – сказала она себе. – Гляди-ко, ишо раз жить собралась!.. Видали ее!» .

По портретному принципу строится и рассказ «На кладбище» (1972). Психологически подробно воссозданный разговор рассказчика со старушкой на могиле ее сына являет соприкосновение преходящего и надвременного, которое изначально проистекает от мистического восприятия матерью места погребения сына как сокровенного, заповедного пространства, не терпящего присутствия чужого. Раздумья героини о Высшем предначертании, свершившемся в безвременной потере («не нам это решать дадено, вот беда» ), взыскательные нравственные оценки нынешней жизни служат композиционным обрамлением звучащего из ее уст «рассказа в рассказе», который образует смысловое ядро произведения. Посредством речевой, жестовой пластики здесь передано то, как на место привычной угнетенности «постоянным» горем у старушки в момент рассказывания выдвигается совсем иное, одухотворенное, проясненное восприятие мира («глядя на меня ясными умытыми глазами» ). В ее легендарном повествовании о чудесной встрече солдата с плачущей на кладбище женщиной рисуется священное, свободное от житейских напластований воплощение жертвенного материнства, впервые явленного самой Богородицей: «Я есть земная божья мать и плачу об вашей непутевой жизни» . Это взаимопроникновение чудесного и обыденного (у солдата «на гимнастерке-то образ божьей матери») чутко ощущается и самим рассказчиком, в связи с чем примечательным становится его импульс «снять пиджак и посмотреть – нет ли и там чего» . Данный «вставной» рассказ высветляет в произведении черты житийного жанра, которые сфокусированы на «праведном образе матери, актуализирующем богородичные черты, связанном с функцией защиты и заступничества, наполненном жалостью и милосердием к свои детям» .

Художественное постижение глубин материнского сознания в призме объективного авторского повествования осуществляется в рассказе «Материнское сердце» (1969). Остросюжетная история с Витькой Борзенковым воспроизведена здесь отрывистым пунктиром, лишь как композиционно необходимая увертюра к центральной теме – материнского сердца. С момента введения этой темы в рассказе заметно замедляются повествовательный ритм, течение художественного времени, а авторское слово насквозь «пропитывается» материнским мировидением: «Мать Витькина узнала о несчастье на другой день…» [i] .

Многомерными предстают в рассказе речевые средства раскрытия внутреннего мира матери. Краткая, в немалой степени типичная для своего времени предыстория («родила пятерых детей», муж погиб на фронте) сменяется яркими речевыми самовыражениями матери, так ни разу и не названной по имени, а предстающей в своем изначальном, высшем природном качестве. В ее прямых, насыщенных колоритом народного слова обращениях («батюшки-святы», «андел ты мой господний», «сыночки вы мои милые», «сжальтесь вы над ним», «анделы вы мои, люди добрые») предпринимается отчаянная попытка утвердить приоритет общегуманистических, христианских принципов над иными формами регуляции человеческой жизни: «Да способитесь вы как-нибудь с вашей обидушкой – простите вы его, окаянного» . Художественным «нервом» шукшинского повествования становится то, как в сфере несобственно прямой речи героини, где рациональному знанию предпочтены вера и сердечное понимание («поняла, что этот длинный враждебно настроен к ее сыну», «поняла, что и этот невзлюбил ее сына» ), материнское слово сочувственно подхватывается и вместе с тем объективируется, исподволь корректируется словом повествователя. Исходный для повествователя нравственный посыл («Материнское сердце, оно – мудрое» ) не препятствует ему вновь и вновь подвергать аналитическому осмыслению душевные устремления героини, искусно – при помощи повторов, инверсий – сохранять при этом напряженно-взволнованное звучание ее голоса: «Она вызволит сына, она верила в это, верила. Она всю жизнь свою только и делала, что справлялась с горем… Странно, мать ни разу не подумала о сыне – что он совершил преступление, она знала одно: с сыном случилась большая беда» . Подобное многозначительное пересечение веры матери с раздумьями повествователя происходит и в финальной реплике, сообщая речевой ткани рассказа художественное единство: « «Ничего, добрые люди помогут». Она верила, помогут» .

Композиционно рассказ «смонтирован» из «драматургически» напряженных сцен, где за внешним речевым поведением персонажей скрывается мощный психологический подтекст. Среди них выделяются эпизод в милиции, разговор матери с прокурором и особенно ее встреча с заключенным сыном, обрисованная в своем исконном, повторяющемся в веках значении, которое состояло в том, что «рядом сидел ее ребенок, виноватый, беспомощный» . Поразительна творческая энергия отношения матери к речи, воспринимаемой как орудие протеста против отчаяния – особенно в связи с оптимистичным «перетолковыванием» ею заведомо неутешительных слов прокурора. Теплящийся у матери опыт народной веры, выразившийся в искреннем призыве сына к молитве, несколько подтачивается, однако, проявлениями сиюминутного прагматизма («Со всех сторон будем заходить» ), изображение чего способствует объективности авторского художественного познания характеров и обстоятельств.

Итак, образы матерей, и шире – тема материнства составляют один из существенных проблемно-тематических уровней художественного мира Шукшина. Творя на протяжении более десятка лет галерею этих образов, писатель отталкивался от автобиографических воспоминаний и, сверяясь с ними, двигался к масштабным обобщениям социального опыта, к воплощению нравственных, онтологических интуиций. Образы матерей запечатлены в шукшинских рассказах и в портретно-монографическом плане, и в «драматургии» напряженных, конфликтных отношений с прочими персонажами, социальными обстоятельствами, бытийными закономерностями. Опора на восходящие к древнейшей культуре архетипические представления о материнстве органично соединилась у Шукшина с разработкой оригинальных повествовательных стратегий, изобразительно-выразительных средств создания образов матерей – в единстве исторически определенного и вечного.есь вы как-нибудь с вашей обидушкой - простите общегуманистических, христианских принципов над иными формами регуляции мент рассказывания выдвигается совсем иное, одухотворенное, проясненное восприятие мира (" место привычнойатери"альное название " " которая по просьбе сына выслала ему слова этой помнившейся лишь по мотиву песни. Подобным авни, наваются весьма разнообразными и могут быть основаны на использовании фольклоркает уникальный в шукшинской характерологии образ еще совсем юной матери Алевтины, переживающей под воздейст

Список литературы

1. Шукшин В.М. Собрание сочинений: В 3-х т. Т.2. Рассказы 1960 – 1971 годов / Сост. Л.Федосеева-Шукшина; Коммент. Л.Аннинского, Л.Федосеевой-Шукшиной. М., Мол. гвардия, 1985.

2. Шукшин В.М. Собрание сочинений: В 3-х т. Т.3. Рассказы 1972 – 1974 годов. Повести. Публицистика / Сост. Л.Федосеева-Шукшина; Коммент. Л.Аннинского, Л.Федосеевой-Шукшиной. М., Мол. гвардия, 1985.

3. Шукшин В.М. Надеюсь и верую: Рассказы. Киноповесть «Калина красная». Письма. Воспоминания. М., Воскресенье, 1999.

4. Бобровская И.В. Агиографическая традиция в творчестве В.М.Шукшина. Автореф. дис… канд. филол. наук. Барнаул, 2004.

5. Глушаков П.С. О некоторых «суеверных мотивах» в творчестве Василия Шукшина // Шукшинские чтения. Феномен Шукшина в литературе и искусстве второй половины ХХ века. Сб. матер. музейной науч.-практич. конф. 1 – 4 октября 2003 г. Барнаул, 2004. С.61 – 66.

6. Лейдерман Н.Л., Липовецкий М.Н. Василий Шукшин // Лейдерман Н.Л., Липовецкий М.Н. Современная русская литература: В 3-х кн. Кн.2: Семидесятые годы (1968 – 1986): Уч. пособие. М., Эдиториал УРСС, 2001. С.57 – 66.

Многие знают и любят рассказы В. М. Шукшина. Маленькие жизненные ситуации, на которые никто бы не обратил внимания, вошли во всеми любимые сборники коротких рассказов. Простые и понятные, они заставляют думать. Рассказ “Материнское сердце”, о котором я хочу поведать, не стал исключением. Эта история раскрывает всю полноту и глубину материнского сердца, которое отказывается от логики и здравого смысла во имя спасения собственного дитя.
Тема “отцов и детей” присутствовала в литературе всегда, но достаточно редко эта тема описывала взаимоотношения матери и сына.
Произошел конфликт, но не семейный, а между матерью и “законом”, который она готова нарушить, лишь бы спасти своего ребенка.
Ее сын Виктор Борзенков собрался жениться и, чтобы заработать денег, едет на рынок продать сало. Получив сто пятьдесят рублей, он отходит к ларьку выпить стакан красного вина, там он знакомится с молодой девушкой, которая предлагает продолжить их разговор у нее дома. И естественно, наутро он проснулся в незнакомом месте, без денег и с больной головой. Еще на рынке он спрятал червонец, на всякий случай, и этот случай выдался. Вернувшись к ларьку, он выпивает бутылку вина из горла и забрасывает ее в парк. Люди, находившиеся рядом, попытались вразумить его словами, но дело дошло до драки. Намотав на руку свой флотский ремень и оставив бляху, как кистень, Витька “отправил” в больницу двух нападавших. Под горячую руку попался и милиционер, который попытался его остановить. Милиционер с травмой головы был отправлен в больницу, а Витька Борзенков в КПЗ. Узнав о случившемся, мать Вити бросила все дела и поехала по всем инстанциям, надеясь освободить своего сына. Она ни разу не подумала, что он совершил преступлен
ие, что есть закон, по которому его должны судить. “Материнское сердце, оно - мудрое, но там, где замаячила беда родному дитю, мать не способна воспринимать посторонний разум, и логика тут ни при чем”.
Автор попытался передать те переживания, которые испытывала мать Вити. И я считаю, что это одна из самых удачных попыток. Жизненная трагедия превращается в историю с глубоким идейным смыслом. А самым ярким моментом, раскрывающим основную мысль произведения, стала сцена встречи матери с сыном в тюрьме, когда она приходит к нему на свидание. “У матери в эту минуту было на душе другое: она вдруг совсем перестала понимать, что есть на свете - милиция, прокурор, суд, тюрьма... Рядом сидел ее ребенок, виноватый, беспомощный... И кто же может сейчас отнять его у нее, когда
она, никто больше - нужна ему? И действительно, она ему нужна. Он свято чтит свою мать и ни за что не даст ее в обиду. Но еще до встречи ему становится стыдно. “Мучительно стыдно. Жалко мать. Он знал, что она придет к нему, пробьется через все законы, - ждал этого и страшился”. Он сам боялся ее обидеть.
Эти чувства глубоки и бездонны, и ясно, что выразить их словами просто невозможно. Но автор использует тот стиль, который понятен простому человеку, тот язык, который делает это произведение общедоступным. Помимо этого автор встает на сторону главных героев, и, хотя оспаривать закон трудно и даже невозможно, здесь на первое место выходит материнская любовь, которая не поддается никаким законам.
“И та неистребимая вера, что добрые люди помогут ей, вела ее и вела, мать нигде не мешкала, не останавливалась, чтоб наплакаться вволю. Она - действовала”. “Ничего, добрые люди помогут”. Она верила, что помогут.