Шаляпин какой тембр. Разудалая биография Федора Шаляпина — жемчужины оперы, изумруда пьянства и бриллианта хождения по дамам

Федор Иванович Шаляпин был музыкантом с большой буквы: он пил, гулял, буянил, увлекался девушками. А еще у него сегодня день рождения.

Мария Микулина

Несмотря на то что управляющий московской конторой Императорских театров Сергей Трофимович Обухов шел на службу, он пребывал в благостном расположении духа. Он только что сытно позавтракал, а его усы послушно приняли нужную форму при утреннем туалете. Да и погоды стояли отменные.

Когда Сергей Трофимович зашел в прохладное парадное своей конторы, настроение его благодаря игривым взглядам дам, встреченных по дороге, было еще лучше прежнего. Приглаживая волосы, управляющий степенно проходил анфиладу залов и преодолевал суровые лестничные пролеты, пока наконец не добрался до собственной приемной.

Всех просителей отошлите до после обеда, а сами через полчаса пожалуйте ко мне с тетрадями, будем отчет составлять.

Седовласый секретарь издал неопределенный звук, означавший, видимо, высшую степень покорности. Но, едва за патроном закрылась дверь, он впился глазами в ее лакированную поверхность. И точно, через считаные секунды из двери раздался душераздирающий вопль, а еще через полсекунды Сергей Трофимович как ошпаренный выскочил из кабинета.

Это!.. Это что же!.. Спасайтесь!.. - не договорив, Сергей Трофимович опрометью выскочил из собственной приемной. Звук его побега заглушил могучий хохот, раздавшийся из-за огромного шкафа. Секретарь укоризненно покачал головой.

Негоже, Федор Иванович. Что за шутки детские, право?

Из-за шкафа тем временем вылезла фигура. Знатная, надо признать, фигура. Высокий человек крепкого сложения со светлыми волосами, такими же светлыми ресницами и открытым смеющимся лицом.

А что, хорошо я придумал? - отсмеявшись, спросил богатырь.

Оба перевели взгляд на распахнутую дверь кабинета Обухова. Там, прямо на столе управляющего, дымилась и плевалась иск­рами бомба.

Это я у Коровина краску взял, арбуз обмазал и воткнул в него «монашку». Экая бомба-красавица у меня получилась!

Шутник вы, Федор Иванович, да за шутку наказать могут. Посмотрим, что вам Сергей Трофимович выговорит.

Но, когда проделка открылась, Сергей Трофимович, уже успевший вернуться из своего позорного бегства на улицу, лишь поджал губы.

Вам, Федор Иванович, все допустимо…

Так обычно шутил солист его императорского величества Федор Иванович Шаляпин.

Маленькая скважина

То ли в избе душно, то ли в голове жар - не мог разобрать маленький Федя. Он приоткрыл глаза, но в темноте можно было увидеть лишь застенчивый свет лампады, охранявшей угол. Федя ловко засунул руку под ватник, на котором спал, и удовлетворенно вздохнул. Здесь он, миленький. Клавесин. Вот странное дело! Когда он по особому велению судьбы выиграл клавесин, родители строго-настрого запретили приближаться к дорогой игрушке. А Федя рассчитывал наконец выучиться выделывать руками такие же волшебные звуки, как дочь купца Лисицына, жившая неподалеку и имевшая в своем распоряжении фортепьяно. Но куда там! Родители водрузили клавесин на почетное место, и он стоял там - прекрасный и неприступный. Едва Федор касался заветного сокровища, слышался окрик матери или выговор отца, всегда в таких случаях почему-то обзывавшего сына «скважиной». Зато стоило Феде захворать, как его решено было переложить с пола, где он обычно спал, на клавесин. Играть на нем по-прежнему было нельзя, а вот спать - на здоровье.

Первым собственным музыкальным инструментом Федора стала скрипка. Отец поддался на уговоры и купил на «толчке» полуживой агрегат. Едва взяв в руки скрипку, Федя принялся усерд­но пиликать. Спустя пару минут отец изрек:

Ну, скважина, если это будет долго, так я тебя скрипкой по башке!

Бате можно было верить. Бил он и Федю, и мать его, и маленьких брата и сестру много и от души. Пил и бил. Впрочем, в Суконной слободе в Казани, где в 1873 году и родился Федя, иного воспитания и не было. Отец Федора, Иван Шаляпин, считался своего рода местной диковинкой. Он был не обычный крестьянин, а грамотный. Каждый день уходил спозаранку на службу и там переписывал важные бумаги. И хотя его старший сын Федя перебывал в нескольких школах и даже на службе у сапожника и скорняжника, Иван Шаляпин прочил его в дворники. Именно эта профессия казалась ему наиболее оплачиваемой и стабильной.

Сам же Федор хотел петь. Он пел, сколько себя помнил. Сначала с матерью. Потом появилась в доме его тетка - выкупленная из борделя красавица Анна с чудным голосом. Пел Федя и на работе, и во время отдыха. Осмысленность это занятие приобрело, когда Шаляпин попал к своему первому учителю, регенту местного церковного хора. Вскоре наравне со служением в храме обыкновенном в жизни двенадцатилетнего Феди появился храм искусства.

В мемуарах «Страницы из моей жизни» Шаляпин описывал свое первое посещение Казанского театра: «Не отрывая глаз я смотрел на сцену… буквально разинув рот. И вдруг, уже в антракте, заметил, что у меня текут изо рта слюни. Это очень смутило меня. Надо закрывать рот, сказал я себе. Но когда занавес снова поднялся, губы против воли моей опять распустились». До этого вечера самым ярким зрелищем в жизни Феди были балаганные выступления местного премьера Яшки Мамонова. Теперь ему казалось, что он познал зрелище совсем иного уровня. Это был роковой момент: гильдия дворников навсегда потеряла Федю Шаляпина.

Голодные дебюты

Остальные события этого периода первого увлечения театром как-то сами собой отступили на задворки. И влюбленность в гимназистку, ходившую уточкой и прозванную Федором Дульцинеей Тобольской, и первая близость с женщиной - красивой, но полусумасшедшей дочерью соседской прачки. Федя закончил обучение в школе, начались скитания по различным службам, преимущественно по писчей части. Нелюбимая работа особенно тяготила Федю оттого, что пение стало невозможным из-за ломавшегося голоса.

Он с треском, а также с хрипами и визгами провалил прослушивание в хор Казанского театра. Вместо Шаляпина взяли какого-то долговязого паренька с окающим говором. Уехав от родителей, Федор плавал по Волге на разных пароходах, подрабатывал крючником. Работа была не из приятных: «В первый же день пятипудовые мешки умаяли меня почти до потери сознания. К вечеру мучительно ныла шея, болела поясница, ломило ноги, точно меня оглоблями избили». Отдыхал Федя в казанском Панаевском саду, где играли оперетку.

Голос его к этому времени вполне восстановился, превратившись в убедительный бас. Как-то вечером один из завсегдатаев сада сообщил Феде, что антрепренер Семенов-Самарский, бывший артист с эффектными нафабренными усами, собирает хор для Уфы. Шаляпин на следующий же день ринулся к антрепренеру. Тот царственно восседал на стуле в своем гостиничном номере в шелковом халате и с обсыпанным белой пудрой лицом. Федя прибавил себе пару лет, назвавшись девятнадцатилетним, и соврал, что знает партии «Севильского цирюльника» и «Кармен». Но чтобы уж наверняка взяли, заявил, что готов работать без жалованья. Такой пыл не мог не импонировать - Шаляпина зачислили в хор, назначили двадцать рублей и даже обещали аванс. Федор не знал, что такое аванс, но интуитивно слово это ему очень понравилось.

В Уфе Федор показал себя с наилучшей стороны. Он помогал решительно всем: коллегам по хору, солистам, рабочим сцены. Подавал, приносил, служил. Видя такое рвение, Семенов-Самарский назначил Шаляпина старшим по статистам. А на святки решено было ставить оперу «Галька». Исполнитель роли Стольника с характерной фамилией Сценариус вел себя на репетициях вызывающе и в конце концов так надоел Семенову-Самарскому, что тот накануне премьеры перепоручил роль Федору Шаляпину. Это было и волнительно, и страшно. «Домой я почти бежал, торопясь учить, - вспоминал певец. - И всю ночь провозился с нотами, мешая спать своему товарищу по комнате». Выступление прошло на ура. Особенно зрители аплодировали, когда Шаляпин на сцене с грохотом сел мимо стула.

Следующие несколько месяцев Федору не слишком везло. Он сменил труппу Семенова-Самарского на труппу некого Дергача, затем попал в лапы авантюриста Лассаля, устроившего несколько провальных спектаклей в Баку и растворившегося в воздухе. Шаляпин услышал, что Семенов-Самарский в Тифлисе набирает новую труппу, и устремился туда. Но в Тифлисе антрепренера не оказалось, а деньги уже давно кончились.

Шаляпин привык голодать по двое суток, здесь же его вынужденный пост длился по три-четыре дня. Голод довел до помутнения рассудка: Федор решил покончить с собой - зайти в оружейный магазин, попросить револьвер и застрелиться.

Когда изможденный, в оборванной одежде Шаляпин уже взялся за ручку (двери, не револьвера), его окликнули. Радушный италь­янец Понте, знакомый Федору по труппе Семенова-Самарского, схватил самоубийцу под мышки и привел домой, где его жена накормила Шаляпина макаронами. Понте разрешил молодому человеку жить у него сколько душе угодно. Отъевшись и отоспавшись, Федор нашел небольшой заработок - пел за два рубля в саду.

Первая шуба

Не только профессиональная, но и личная жизнь налаживалась. Шаляпин быстро приобрел известность как любитель дам, причем совершенно разных. Его богатырской энергии хватало и на горничных, и на их хозяек. Благо с внешностью ему повезло: высокий, стройный блондин огромной силы. А сила была весьма кстати: Шаляпин постоянно попадал в драки - то из-за своих связей с чужими женщинами, то из-за собственного горячего норова.

Там же, в Тифлисе, Шаляпин встретил первого своего серьезного учителя - бывшего солиста Императорских театров профессора Дмитрия Андреевича Усатова. Пожилой щеголеватый человечек, вечно окруженный лающими мопсами, согласился послушать Федора. Сказал: «Ну что ж, давайте покричим». Сев за рояль, Усатов внимательно слушал Шаляпина. «Но, когда я, взяв высокую ноту, стал держать фермату, профессор, перестав играть, больно ткнул меня пальцем в бок». На робкий вопрос Федора, можно ли ему учиться музыке, Усатов твердо ответил: «Должно!» И назначил из своего кармана стипендию в десять рублей.

Усатов учил Шаляпина не только пению. Сажал за свой шикарный стол, где лежала не одна ложка, а несколько приборов, подавали странные блюда вроде зеленой жидкости с плавающей в ней яйцом. Однажды профессор заявил подопечному: «Послушайте, Шаляпин, от вас дурно пахнет. Вы меня извините, но это нужно знать. Жена моя даст вам белья и носков - приведите себя в порядок!»

Именно Усатов отвел Шаляпина в оперный театр Тифлиса, где ученику уважаемого профессора быстро стали поручать главные басовые партии. Шаляпин блистал аж в двенадцати ролях, из которых зрителю более всего полюбились партии Мельника в «Русалке» и Тонио в «Паяцах». Закончив сезон 1894 года, Шаляпин отправился покорять Петербург.

Федор заселился в гостиницу «Пале-Рояль», купил соболью шубу, начал посещать рестораны, обзавелся богемными друзьями. Художник Константин Коровин, написавший книгу о своей дружбе с Шаляпиным, вспоминал, что, когда первый раз увидел Федора на сцене в костюме Мефистофеля не по размеру, его поразил тембр голоса певца - «необычайной красоты и какой-то грозной мощи». Познакомился Шаляпин и с Алешей Пешковым, больше известным как Максим Горький. Федор и Алексей быстро сблизились и долгие годы были лучшими приятелями. Во время очередной посиделки Пешков рассказал, как его приняли в хор Казанского театра. «Так это был ты!» - проревел Федор, вспомнив обошедшего его на прослушивании долговязого паренька с говором.

В Мариинском театре не было недостатка в басах и бюрократах. Из-за обилия первых Шаляпин едва ли часто выходил на сцену, вторые не давали ему творческой свободы. Мариинский театр глубоко разочаровал Шаляпина.

Становление гения

То ли дело Мамонтовский театр, в котором певец пел в межсезонье! Савва Мамонтов, миллионер и меценат, не отказывал Шаляпину ни в чем - ни в ролях, ни в деньгах. Мамонтов зазывал Федора в Москву, обещая огромное жалованье и свободу творчества. Серый осенний Петербург и цензура Императорских театров после великолепия театра Мамонтова убивали. К тому же в мамонтовской труппе имелась прелюбопытная балерина - немного печальная и крайне загадочная итальянка с мелодичным именем Иола Торнаги.

Несмотря на свой обширный опыт с женщинами, 23-летний Шаляпин был сражен такой экзотикой. Он подсаживался к Торнаги и с жаром повторял ей единственные известные ему итальянские слова: «Allegro, andante, religioso, moderato!» Выбор между театрами был сделан. Мамонтов заплатил неустойку Мариинскому театра - гигантскую сумму в 3600 рублей. Федор стоил того: московская публика валом валила на мощный голос красавца Шаляпина. А летом 1898 года в деревне Гагино Шаляпин и Торнаги обвенчались. Проливной дождь не позволил молодым и их друзьям поехать праздновать после венчания, и веселая компания выпила весь кагор в доме священника.

Супружеское счастье не помешало Шаляпину продолжать жить полной жизнью: блистать на сцене, пить запойно, крутить романы. Успех Федора в Москве отрезвил руководство Мариинского театра, и оно стало бороться за возвращение баса, на этот раз уже в качестве ведущего солиста. Когда перед выходом в роли Сусанина в Мариинке Шаляпин швырнул гардеробщику красные сапожки и велел принести лапти, приказание выполнили безропотно.

Шаляпин получал огромные деньги. Но ему всегда было мало, отчего многие знакомые упрекали солиста в скупости. Друзья, зная эту черту Федора, подшучивали над ним. Уговаривали официанта в ресторане внести в счет поросенка и затем с серьезными лицами доказывали вспотевшему от волнения Шаляпину, что да, был поросенок: «Ты же его сам съел, Федя. Не помнишь?» Официант не выдерживал взволнованного вида певца и, сжалившись над ним, восклицал: «Это они шутить изволят, Федор Иванович!»

Голодное детство и юность научили Шаляпина держаться за каждый рубль. Справедливости ради надо сказать, что деньги эти он брал за дело. Не было в Мариинском театре человека, который серьезнее бы относился к своей работе. Он, в частности, объявил, что неписаный закон театра репетировать с одиннадцати утра до часу дня, и ни минутой больше, - вздор. Если надо, репетировать следует целый день. Он ссорился с хором, с дирижером, с рабочими сцены, требуя от всех максимальной отдачи. Этим, конечно, Шаляпин не мог не раздражать людей. Зато каждая его роль была успехом, будь то Досифей в «Хованщине» или Сальери в «Моцарте и Сальери».

Как-то раз перед выступлением певца в образе Бориса Годунова в его гримерную зашел великий князь Владимир Александрович. Уже обласканный вниманием публики и власти, Шаляпин продолжил гримироваться. На вопрос великого князя, учит ли Федор Иванович какие-то новые партии, Шаляпин, вздохнув, ответил: «Некогда, ваше высочество… У меня француженка, ваше высочество, и какая!» Посмеиваясь, великий князь поинтересовался, давно ли с ним приключилась эта француженка. «На днях…» - мечтательно ответил солист. Уже через минуту, готовясь к выходу, Шаляпин нашептывал другой балетной танцовщице: «Если бы я не был женат… Вы так прекрасны!» И тут же, вмиг приняв облик обреченного царя, шагнул на сцену со словами: «Чур, чур, дитя! Не я твой лиходей…»

Кутила, скандалист, кумир

Частые поездки за границу навели на Федора лоск. Но все же недостаточный. Как-то сидя рядом с Врубелем на званом обеде, Шаляпин к рыбе велел налить себе красного вина. Врубель поморщился, налил соседу белого и отчеканил: «В Англии вас никогда бы не сделали лордом. Надо уметь есть и пить, а не быть коровой. С вами сидеть неприятно рядом». Если Шаляпин и не накинулся тут же на Врубеля, то только потому, что испытывал трепет перед уважаемыми людьми искусства. Зато в драку с обыкновенным людом лез с удовольствием и почти всегда выходил победителем благодаря своей огромной силе.

Однажды на глазах у Коровина толпа, завидев Шаляпина, решила качать своего кумира. «Двое, подбежав, схватили Шаляпина - один поперек, другой за ноги, - вспоминал Коровин. - Шаляпин увернулся, сгреб какого-то подбежавшего к нему парня и, подняв его кверху, бросил в толпу. Парень крякнул, ударившись о мостовую». В драки Шаляпин влезал и добровольно, и по принуждению, и трезвый, и пьяный. Больше, конечно, пьяный. «Трактир с детства был для меня местом, где люди всегда интереснее, веселее и свободнее, чем дома», - признавался Шаляпин.

С приходом славы посещение трактиров становилось затруднительным: малознакомые поклонники шаляпинского таланта рвались с этим талантом расцеловаться. Шаляпин, конечно, отказывался - «хотя бы под тем предлогом, что он (желающий целоваться. - Прим. ред.) не женщина». Считавший себя оскорб­ленным проситель требовал сатисфакции. Завязывалась драка. Петербургские, московские, а вслед и заграничные газеты без устали перепечатывали скандальные истории о Федоре Ивановиче. Были среди них и правдивые. В ресторане «Эрмитаж» Шаляпин снял со своего друга котелок, велел половому принести яиц и спиртовку и поджарил на глазах у аристократической публики в дымящемся котелке яичницу. В другой раз вместе с Коровиным разыграл их общего друга - архитектора Мазырина по прозвищу Анчутка. Мазырин приехал погостить в деревню Коровина, где уже отдыхал Шаляпин, и принялся рассказывать приятелям о своем последнем страстном увлечении - спиритизме. И тогда Шаляпин с Коровиным решили подговорить мужика Герасима поджечь ночью за курганом, близ дачи, сухой спирт, обмотаться в простыню и качаться из стороны в сторону. В полночь Шаляпин с Коровиным вызвались показать Анчутке нехороший, по их уверениям, курган. Когда собрание приблизилось к кургану, за ним вырос белый светящийся призрак, навстречу которому бесстрашно пошел Шаляпин. На Анчутку этот эпизод произвел колоссальное впечатление. Он тут же написал в Швейцарское общество медиумов о том, что Федор Шаляпин их человек. Новость обошла все газеты, была даже издана брошюра «Таинственный случай с Ф. И. Шаляпиным», которую вмиг раскупили. Когда изнемогавшие от смеха Шаляпин с Коровиным открыли Анчутке правду, тот смертельно на них обиделся. Война и последовавшая революция положили конец этой веселой жизни.

Мало людей обладают таким обаянием,

как Шаляпин. В его существе живет

странная волшебная сила, и когда он гово-

Шведская газета "Stokholms dagblad" (9.05.1930)

ных обсуждений знатоков, критиков, журналистов, коллег и про-

сто восторженных почитателей его таланта, то о речевом голосе

великого певца в литературе встречаются лишь немногие упоми-

нания. Судя по ним (см. эпиграф), Шаляпин обладал удивительно

тельному певческому звуку. К счастью, одна единственная запись

хранилась. Это стихотворение С. Надсона «Грезы»", в котором

речь идет о певце (паже), покорившем своим пением королеву и

толпу придворных.

Почему Шаляпин избрал именно это стихотворение для применения

своего гениального артистического таланта к речевой декламации?

Здесь, по-видимому, было несколько причин психологического свойст-

ва, и объясняются они близостью содержания стихотворения «Грезы»

личностным переживаниям и жизни самого Шаляпина. Ведь Шаляпин в

прошлом - как бы такой же «безвестный паж», которого когда-то даже

не приняли в хор, по его собственному признанию, а ныне (1922-й год)

триумфально покоряющий толпы любителей вокала. В 1901 г., будучи

еще совсем молодым, он уже покорил главную «цитадель» вокального

искусства- взыскательнейшую публику театра «Ла Скала» и теперь

покоряет Америку и сцены всего мира... Его пение также вызывает

восторг и слезы умиления на глазах слушателей, а мощный голос спо-

собен сотрясать и сердца и люстры («И люстра из подвесков хрусталя

на серебре цепей, померкнув задрожала!», - декламирует Шаляпин

Наконец, есть еще слова в стихотворении Надсона, близкие сердцу

Шаляпина: «О, Родина моя! Прими меня, я твой!». Волнующее вос-

клицание, с которым буквально выкрикивает эти слова Шаляпин, о

многом говорит. Он - плоть от плоти русского народа - обречен жить

и петь на чужбине. И всю оставшуюся жизнь мечтать вернуться на

Родину, - «...мечтать, - как пишет И.С. Козловский, - с такой любо-

вью, с таким страданием...» и не иметь возможности вернуться... Это

величайшая психологическая драма певца земли русской. И недаром

Шаляпин, не имея возможности приехать в Россию, но горя желанием

для исследований пластинок с записью речевой декламации Ф.И. Шаляпиным стихотворе-

ния «Грезы».

124 _____________________ В.П. Морозов_____________________

петь для русских, уже в конце жизни в возрасте за 60 все же соверша-

ет далекое путешествие в Китай и Японию, чтобы увидеть, если не

русские земли, то лица русских людей, обосновавшихся там в эмиг-

рантских поселениях, и петь для них: «Пятнадцать лет я пел на рус-

ском языке перед иностранными аудиториями, - заявил великий ар-

тист, - а теперь с энтузиазмом и особым наслаждением буду петь в

Харбине перед русской аудиторией!». <...> «От Харбина у меня впе-

чатление такое, будто я попал в чисто русский город, с русскими ли-

цами, русским кондовым бытом. Когда я третьего дня совершал про-

гулку по вашей «5-й Авеню» - Китайской улице, меня несказанно ра-

довали русские вывески русских же магазинов; навстречу то и дело

попадались русские лица; мне на минуту показалось, что я попал в

российские края» (цит. по: Мелихов, 1998).

Но давайте включим проигрыватель и послушаем, как Шаляпин

читает стихотворение «Грезы».

Когда еще дитя, за школьною стеной С наивной

дерзостью о славе я мечтал, Мне в грезах виделся

пестреющий толпою Высокий мраморный

залитый светом зал. Был пир... веселый пир в

честь юной королевы...

Слышим мы величественные звуки знакомого шаляпинского

хорошо резонирующий в грудном и верхних резонаторах звук «на

опоре», безупречную, как и в пении, четкость дикции и орфоэпии.

Как раскаты грома, нарастает и ниспадает сила звука, волнами пе-

рекатывается, то повышаясь, то понижаясь, интонация. Меняются

тины происходящего в королевском замке...

стихотворение «Грезы», проанализировала И.И. Силантьева и за-

фиксировала ее в нотной записи (см. рис. 38). При этом она дает

свои интересные комментарии.

И. Силантьева: «Ф. Шаляпин наполняет интонации психологиче-

Взлетающая и опадающая, как легкий шарф, интонация, заключенная

в словах «безвестный паж», - это исполненный сожаления глубокий

вздох; но упрямо повторяющиеся последующие звуки и впрямь твер-

дят: «я властвую толпой!». Изящная, грациозная интонация воспроиз-

водится Шаляпиным в словах «как королева ниц склонилась»; толпу

рыцарей декламатор изображает рядом повторяющихся звуков одина-

ковой длительности. Очи дев воздеты - и интонация увлекает вообра-

жение вверх; слезы их бегут долу - и интонация никнет. Кульминация

на словах «и льется песнь моя широкими волнами» достигает звука

«ре» - того самого звука, который венчал вздох пажа, звука, который

Искусство резонансного пения 125

на полтона выше «королевского», - ведь паж победил свою госпожу!

Целотонный нисходящий звукоряд - поступь утвердившегося в своем

искусстве безвестного певца - следует после кульминационного звука,

вознесенного на чистой квинте, и эта волна возвращается к своему бе-

регу - тонике, чтобы начать новый разбег - новую строфу».

Рис. 38. Звуковысотная интонация речевого голоса Ф.И. Шаляпина при декламации

стихотворения «Грезы» (по: Силантьева, 2001).

Проведенный нами компьютерный анализ звуковысотной ин-

совпадения с нотной записью И.И. Силантьевой. На рис. 39 по-

при чтении фрагмента стихотворения, представленного в нот-

ной записи И. Силантьевой. Как показывает гистограмма, наи-

более часто встречающаяся (доминирующая) высота речевого

re до re1, то есть немного больше одной октавы. Таким образом,

Шаляпин в речи использует лишь часть своего более чем двух-

октавного диапазона, но этого вполне достаточно, как мы слы-

шим, для подчеркивания всех эмоционально-художественных

нюансов стихотворения «Грезы».

126 В.П. Морозов

Рис. 39. Гистограмма распределения высоты речевого голоса Ф. Шаляпина при чтении

стихотворения С. Надсона «Грезы». Высота столбиков показывает относительное чис-

ло звуков (%), произнесенных с той или иной высотой (обозначена внизу нотными

знаками и в Гц).

Обратимся теперь к рассмотрению спектральных особенностей

О, выделенной в слове «грозО ю» во фразе «И мощною грозО ю

гремит». Хорошо видно, что в данном речевом звуке имеется мак-

симум F7 на частоте 2418,8 Гц, практически соответствующий

высокой речевой форманты (ВРФ, назовем ее так) Шаляпина в

данном звуке достигает весьма большой величины (37,1%; см.

при выражении гнева (на рис. 36).

Но зададим себе вопрос: может быть и в других хороших ре-

Для ответа на этот вопрос мы проанализировали голос нашего

выдающегося диктора радио Юрия Левитана. Его могучий, вели-

чественный, необычайно красивого тембра бас часто звучал по ра-

дио во время Великой Отечественной войны, передавая последние

известия с фронта, обращения верховного главнокомандующего

Сталина к народу и армии, вселял в сердца людей уверенность в

победе. Недаром Гитлер, говорят, обещал 100 тысяч марок за жи-

вого или мертвого Левитана, настолько велика была сила психоло-

победу над врагом.

Искусство резонансного пения 127

Рис. 40. Ф. Шаляпин, «Грезы» С. Надсона. Гласная О в слове «грозО ю», во фразе «И

мощною грозО ю гремит...». Высокая речевая форманта F7 (отмечена затенением)

имеет относительный уровень 37,1% и расположена в области 2428,8 Гц, что соответ-

Рис. 41. Диктор радио, Юрий Левитан, гласная А в слове «друзьЯ ». Хорошо выражен-

н а я в ы с о к а я р е ч е в а я ф о р м а н т а (о т н о с и т е л ь н ы й ур о в е н ь 31,9% и ча с т о т а

Fmax= 1439,7) не соответствует частоте ВПФ п е в ч е с к о г о голоса.

Рис. 42. Сопоставление интегральных спектров речевых гласных Ф. Шаляпина и Ю. Левитана.

Гласные Шаляпина А и О в словах пА ж, толпО й, кристАльна, чистА , и льЁ тся, грозО ю из стихо-

творения С. Надсона «Грезы». Гласные Левитана А и О в словах госудА рства, вклА д, брА тский,

нарО дов, истО рией. О н, ПО льши, плО д, стрА н, завоевания, из зачитанного им по радио текста

последних известий. Важное отличие: высокая речевая форманта (ВРФ) Шаляпина располагает-

ся в области около 2300 Гц (что близко к ВПФ в его певческом голосе), а ВРФ Ю. Левитана в об-

ласти около 1400 Гц, что почти на 1000 Гц ниже ВРФ Шаляпина. ВРФ указаны стрелками.

128 В.П. Морозов

«левитановский» тембр. Но вершина ее располагается значительно

ниже (почти на 1000 Гц), чем ВРФ в речевом голосе Шаляпина.

Среднестатистические исследования спектров гласных в разных

закономерность. Таким образом, исследования показывают, что

обязательно соответствует формантной структуре другого рече-

дио Ю. Левитана).

Проведенные нами аналогичные исследования голоса известного

драматического артиста народного артиста СССР Олега Баси-

лашвили (см. альбом спектров в Приложении 2) показали также

хорошо выраженную в его спектре ВРФ в области около 1600 Гц,

что близко в ВРФ Левитана, но также существенно ниже ВРФ Ша-

ляпина, кроме того, подобные результаты были получены при ис-

(В. Качалов, И. Прудовский и др.).

Что касается происхождения ВРФ, то совершенно очевидно,

что оно связано с активностью резонансной системы голосового

аппарата (как и все формантные области), однако различия в час-

тоте ВРП и ВПФ столь же очевидно свидетельствуют о том, что

при образовании этих формант резонансная система у разных об-

следованных нами певцов и артистов работает по-разному.

Таким образом, нам нужно подчеркнуть здесь важную законо-

е г о вы с о к а я р е ч е в а я ф о р м а н т а, п р ак т и ч е ск и с о о т в е т -

ствует по частоте высокой певческой форманте его

же сопоставлением данных двух частей таблицы 6: верхней части,

на которой приведены результаты определения относительного

уровня ВРФ (%) и ее частотного положения (Гц) в различных ре-

чевых гласных Шаляпина, и нижней части, на которой представ-

лены относительные уровни ВПФ (%) и ее частотное расположе-

ние (Гц) уже в его певческих гласных, выделенных из различ-

ных вокальных произведений.

Сопоставление показывает, что средние значения частотного

расположения высоких формант в речевых и певческих гласных

Искусство резонансного пения 129

Шаляпина оказываются весьма близкими (2354,9 Гц и 2513,0 Гц

соответственно в речевых и певческих гласных), т.е. практически

совпадающими, поскольку в певческих гласных Шаляпина встре-

чаются и такие значения, как в его речевых (см.: «О, если б мог

выразить в звуке...», нижняя часть табл. 6).

Таблица 6

Сопоставление характеристик форманты в речевом (ВРФ)

гласи фраза ВРФ, % ВРФ, Гц

А .. .безвестный пА ж... 12,4 2361,5

О ...я властвуютолпО й... 20,0 2411,6

А ... кристальна и чистА ... 21,8 2293,5

А ... кристА льна и чиста... 25,8 2306,5

О ...и льЁ тся песнь моя... 28,5 2337,6

О .. .и мощною грозО ю гремит... 37,1 2418,8

Среднее значение 24,3 2354,9

гласи фраза Произведение ВПФ, % ВПФ, Гц

А дА и та со мной Ноченька 58,5 2667,0

А за КудеЯ ра- Легенда о 12 разбойниках 41,4 2502,0

О за Кудеяра-разбО йника Легенда о 12 разбойниках 57,8 2527,0

А рА збила ты сердце мое О если б мог выразить в звуке 29,1 2371,0

О КакО й я мельник?! Мельник в «Русалке» 27,9 2498,0

Среднее значение 42,9 2513,0

Обозначения: ВРФ, % - относительный уровень высокой форманты в речевых

гласных; ВРФ, Гц- частотное расположение высокой речевой форманты (ВРФ) в

спектре речевых гласных; ВПФ, % - относительный уровень высокой певческой

форманты в спектрах вокальных гласных; ВПФ, Гц - частота ВПФ в спектрах во-

кальных гласных.

3.4.8.9. Основные выводы

высокая певческая форманта (ВПФ) (группа высоких обертонов),

придающая тембру приятную на слух звонкость и полетность, т.е.

ные залы, преодолевать маскирующее влияние музыкального со

высоких обертонов, близкая по частоте к высокой певческой фор

манте (высокая речевая форманта, ВРФ).

130 _____________________ В.П. Морозов____________________

3. Совпадение частотных значений высоких формант (высокой

речевой форманты и высокой певческой форманты) в речевом и

4. Физиологическая природа явления в свете развиваемой ав

тором резонансной теории вокальной техники (Морозов, 1996,

1998, 20016) состоит в том, что резонаторы голосового аппарата

Шаляпина по своим природным свойствам (размеры, форма)

были так устроены и функционировали, что уже в речевых

гласных образовывали высокую речевую форманту, близкую по

частоте к высокой певческой форманте и соответствующую ти

5. Вследствие этого Шаляпину приходилось не слишком много

перестраивать механизм образования своего речевого голоса, что

бы получить хороший певческий звук.

также и высказывания таких мастеров пения как Тоти Даль Монте

знания самого Шаляпина.

Ф. Шаляпин: «В мои первые годы в искусстве я занимался у учи-

телей, считавшихся блестящими. Они действительно сделали много

для моего художественного вкуса и понимания. Но методы, вырабо-

танные их «системой», не привились к моему горлу. Я обнаружил

вдруг, что мне трудно петь. Тогда я вернулся к своим методам, кото-

рыми я пользовался с тех пор, как впервые обнаружил свой голос, и -

добился естественности.

ренностью могу сказать, что лучшим является тот, который сам певец

считает - вернее, чувствует - для себя наиболее натуральным. Но

когда певец начинает ощущать, что продолжительное пение утомляет

его горло, значит, тут были применены неправильные методы, непра-

вильное преподавание».

7. В целом объективные исследования показали, что уникальная

художественно-исполнительская одаренность великого Шаляпина

сочеталась в нем со столь же уникальной вокальной одарен

8. Практическое значение феномена состоит в том, что наличие

щей по частотному положению высокой певческой форманте

казателей природной вокальной одаренности данного певца (см.

следующий параграф).

Искусство резонансного пения 131

Уникальность голоса Шаляпина

Широко распространено мнение, будто секрет шаляпинского воздействия на слушателей -- в небывалой мощи и красоте его певучего баса. Это не совсем верно. И мировая, и русская сцена знали голоса куда более мощные, чем шаляпинский. И немало было очень красивых басов. Но не было в мире голоса, который был бы наделен таким разнообразием тембров и красок. „Мощь шаляпинского голоса, -- пишет певец С. Левик, неоднократно выступавший в спектаклях вместе с Шаляпиным, -- была не природной, а следствием его умения распределять свет и тени..." Иначе говоря -- менять и разнообразить тембры. „Чисто физиологически голос Шаляпина не был феноменом, но как художественный феномен этот голос неповторим".

Свой голос Шаляпин подчинил себе до пределов возможностей. Вот почему он звучал у него и мощнее, и звучнее, и шире, чем у других певцов, наделенных от природы более мощными голосами. И воспринимался как голос небывалый, неповторимый, единственный.

Говорили о школе, которую он прошел в Тифлисе у своего первого и, по существу, единственного учителя Д. Усатова. Однако это не может вполне объяснить вокального совершенства Шаляпина, ибо он усвоил все лучшее из того, что ему приходилось слышать, -- элементы всех школ -- и растворил их в „горниле своего пения" до такой степени, что они даже и не угадывались в его исполнении.

Шаляпин не мог бы достигнуть этого, если бы не был наделен даром гениального музыканта. Этот дар заключается в умении передавать не один лишь музыкальный текст, а заложенное внутри его содержание. „Ноты -- это простая запись, -- говорил Шаляпин,-- нужно их сделать музыкой, как хотел композитор".

Готовясь к выступлению в опере Демон, он на генеральной репетиции обратился к дирижеру Альтани с просьбой разрешить ему продирижировать со сцены всю свою партию. Альтани протянул ему палочку, и Шаляпин запел, показывая оркестру, чего он от него хочет. Когда он дошел до кульминации и заключительной арии, оркестранты пришли в такой восторг, что сыграли Шаляпину туш.

Деятели искусств о Шаляпине

Замечательный дирижер Фриц Штидри, концертировавший в Советском Союзе в 20--30-х годах, говорил, что плохой дирижер показывает то, что обозначено в партитуре, а хороший -- то, что ему дает партитура на его свободное художественное усмотрение. Шаляпин широко пользовался этими заложенными в партитуре возможностями.

Шаляпин даже не может быть назван в обычном смысле исполнителем вокальной партии потому, что каждый раз -- в большей или меньшей степени -- был сотворцом композитора. И тут правомерно сопоставить его с такими художниками, как, скажем, великий пианист Ферруччо Бузони, который привносил свои представления в трактовку Баха, Моцарта, Бетховена, хЛиста, Шопена. Или со скрипачом Эженом Изаи. Или с пианистом Леопольдом Годовским.

Музыковед Л. Лебединский как-то сравнил граммофонную запись одной из сцен Бориса Годунова в исполнении Шаляпина с музыкальным текстом Мусоргского. И выяснил, как далеко отошел Шаляпин от прямой передачи этого текста. Об этом же рассказывал В. Мейерхольд драматургу А. Гладкову. „Шаляпину в сцене „бреда", -- вспомнил он, -- было нужно время для замечательной актерской импровизации: он тут целый кусок играл без пения,-- а музыки не хватало. Тогда он попросил повторить в этом месте так называемую музыку „курантов". Те, кто слышал и видел его в этой роли, должны признать, что получилось замечательно". „Я не думаю,-- продолжал Мейерхольд, -- что сам Мусоргский стал бы с ним спорить. Но, разумеется, нашлись знатоки партитуры, которые были возмущены. Как-то я слушал по радио Бориса и поймал в сцене „бреда" те же „куранты". Значит, это стало традицией. Вот так бывает всегда. Сначала ты самоуправный новатор, а потом -- убеленный сединами основатель традиции".

И, действительно, многие шаляпинские открытия стали такими же каноническими, как листовские или бузониевские редакции фортепианной литературы. Это не значит, что каждый певец или пианист может вторгаться в авторский текст. Нет и нет! На это может пойти только гениально одаренный художник, завоевавший творческое право на это!

Известный советский виолончелист, профессор Московской консерватории Виктор Кубацкий вспоминает, как в 1920 году, во время сценических репетиций в Большом театре, чуть выдавалась свободная от пения минута, Шаляпин выходил на авансцену и, прикрывая ладонью глаза от острого света, вслушивался в игру виолончельной группы. Будучи концертмейстером группы, Кубацкий предположил, что Шаляпин не доволен звучанием и задал ему этот вопрос.

„Нет, -- ответил Шаляпин. -- У виолончелей я учусь петь". Сказать это мог только очень большой музыкант.

Шаляпин был глубоко убежден, что вся сила его пения заключена в точности интонации, в верной окраске слова и фразы. И вспоминал, как ощутил он это впервые, когда в молодые годы разучивал партию Мельника. Он работал упорно, а образ получался ненатуральным.

Недовольный собой, он обратился к знаменитому трагику Мамонту Дальскому. Дальский велел не петь, а прочесть ему по книге пушкинский текст. И когда Шаляпин прочел -- с точками, запятыми, передыханиями, -- Дальский обратил внимание на интонацию. „Ты говоришь тоном мелкого лавочника, -- заметил он, обращаясь к Шаляпину,-- а мельник -- степенный мужик, собственник мельницы и угодьев". „Как иголкой, насквозь, прокололо меня замечание Дальского, -- вспоминает Шаляпин. -- Я сразу понял фальшь моей интонации, покраснел от стыда, но в то же время обрадовался тому, что Дальский сказал слово, созвучное моему смутному настроению. Интонация, окраска слова -- вот оно что! Значит. .. в правильности интонации, в окраске слова и фразы -- вся сила пения".

И много раз в воспоминаниях своих Шаляпин говорил об интонации, как о способе проникновения в существо роли, в никем до него не раскрытые глубины романсов и песен. „Я нашел их единственную интонацию", -- пишет он о романсах и песнях Мусоргского. „Интонация одной фразы, правильно взятая, превратила ехидную змею в свирепого тигра", -- вспоминает Шаляпин другой момент, когда Мамонтов на репетиции Псковитянки подсказал, чего недостает ему в характере Грозного. „Холодно и протокольно звучит самая эффектная ария, -- пишет Шаляпин далее, -- если в ней не разработана интонация фразы, если звук не окрашен необходимыми оттенками переживаний".

И надо сказать, что чуткие музыканты, слушавшие Шаляпина, всегда отмечали значение интонационного мастерства в общем впечатлении от его гениальных спектаклей. И еще отмечали глубокий внутренний ритм.

„Мне всегда казалось, -- пишет Б. Асафьев,---что источники шаляпинского ритма, как и его глубоко реалистического интонационного пения, коренятся в ритмике и образности русской народной речи, которой он овладел в совершенстве".

И в этом не было разноречия у всех, кто вспоминал искусство Шаляпина как синтез „голосового дара", интонации, ритма, слова, сценической пластики. Наиболее чуткие отмечали при этом удивительное проникновение Шаляпина в строй русского языка, шаляпинское произношение, чувство слова, присущее ему органически.

„Фокус Шаляпина -- в слове, -- утверждал К. Станиславский.-- Шаляпин умел петь на согласных. Мне много пришлось разговаривать с Шаляпиным в Америке. Он утверждал, что можно выделить любое слово из фразы, не теряя при этом необходимых ритмических ударений в пении. . . Не обладая силой звука, например, баса [В. Р.] Петрова [он] производил несравненно большее впечатление благодаря звучности фразы".

Действительно, вокалистам известно, что Шаляпин умеет окрашивать слог, „сжимать" и „растягивать" его, не нарушая ни словесной, ни музыкальной структуры. И мало кто из русских актеров так понимал стих, как Шаляпин. Когда он поет пушкинского Пророка с несколько холодноватой музыкой Римского-Корсакова, то потрясает проникновением в библейский строй пушкинской речи, торжественность и образность пушкинского стиха. шаляпин голос оперный театр

И объяснение этого удивительного действия заключается прежде всего, как я думаю, в понимании соразмерности всех элементов, важности гласного слова, в умении донести рифму, окрасить в передаче каждый звук, каждый слог.. .

Слияние музыки с пластикой слова Шаляпин умел передать не только на русском, но и на других языках. Так, исполняя в Милане партию Мефистофеля в опере Бойто по-итальянски, он поразил итальянскую публику не только пением, не только игрой, но и своим итальянским произношением, которое великий певец Анжело Ма-зини назвал произношением „дантовским".

„Удивительное явление в артисте, -- писал Мазини в редакцию одной из петербургских газет, -- для которого итальянский язык -- не родной". Французская пресса неоднократно отмечала тонкое владение Шаляпина речью французской. Впрочем, и тогда, когда Шаляпин пел за границей по-русски, он потрясал самую искушенную публику.

В 1908 году, когда Париж готовился впервые увидеть Бориса, на генеральной репетиции, на которую были приглашены все замечательные люди французской столицы, Шаляпин пел в пиджаке (костюмы оказались нераспакованными). Исполняя сцену галлюцинации, после слов „Что это? Там!... В углу... Колышется!..." он услышал вдруг страшный шум и, косо взглянув в зал, увидел, что публика поднялась с мест, а иные даже встали на стулья, чтобы посмотреть, что там такое --- в углу? Не зная языка, публика подумала, что Шаляпин что-то увидел там и испугался внезапно.

„Сальвини!" --кричали Шаляпину в Милане после успеха в опере Бойто, сравнивая его с одним из величайших трагических актеров XIX столетия.

Детство Федора Шаляпина

Отец работал архивариусом в земской управе. Мать Федора – Евдокия Михайловна была обычной крестьянкой из села Дудинцы.

Уже в детстве стало ясно, что у маленького Федора музыкальный талант. Обладая красивым дискантом, он пел в слободском церковном хоре и на деревенских праздниках. Позже мальчика стали приглашать петь и в соседние церкви. Когда Федор с похвальной грамотой окончил 4 класс, его отдали в учение к сапожнику, затем к токарю.

В 14 лет мальчик начал работать в земской управе Казанского уезда писарем. Зарабатывал 10 рублей в месяц. Однако о музыке Шаляпин никогда не забывал. Научившись нотной грамоте, Федор старался все свое свободное время посвящать музыке.

Начало творческой карьеры певца Федора Шаляпина

Наконец в 1889 году его принимают статистом в престижный хор Серебрякова. До этого Шаляпина в хор не приняли, а взяли какого-то долговязого, страшно окающего юношу. Через несколько лет, познакомившись с Максимом Горьким, Федор рассказал ему о своей первой неудаче. Горький усмехнулся и сказал, что этим окающим юношей был он, правда и его быстро изгнали из хора ввиду полного отсутствия голоса.

А первое выступление статиста-Шаляпина закончилось провалом. Ему была поручена роль без слов. Кардинал, которого играл Шаляпин, вместе со свитой должен был просто пройти по сцене. Федор очень волновался и постоянно повторял свите: «Делайте все как я!».

Едва вступив на сцену, Шаляпин запутался в красной кардинальской мантии и упал на пол. Свита, помня о наставлениях, последовала за ним. Кардинал так и не смог подняться и пополз через всю сцену. Едва ползущая свита во главе с Шаляпиным оказалась за кулисами, режиссер от всей души дал пинка «кардиналу» и спустил его с лестницы!

Первую сольную роль - роль Зарецкого в опере «Евгений Онегин» -Шаляпин исполнил в марте 1890 года.

В сентябре того же года Шаляпин переезжает в Уфу и начинает петь в местной опереточной труппе Семенова-Самарского. Постепенно Шаляпину стали поручать небольшие роли во многих спектаклях. После окончания сезона Шаляпин присоединился к странствующей труппе Деркача, с которой он гастролировал по городам России, Средней Азии и Кавказа.

Жизнь Федора Шаляпина в Тифлисе

ЭЙ, УХНЕМ! Русская народная песня. Исполняет: ФЁДОР ШАЛЯПИН.

Через год все партии для баса в тифлисской опере исполнялись Шаляпиным. Именно в Тифлисе Шаляпин приобрел славу и признание, и из певца-самоучки превратился в профессионального артиста.

Расцвет творчества Федора Шаляпина

Встреча с известным меценатом Саввой Мамонтовым положила начало расцвету творчества Шаляпина. Мамонтов пригласил певца на работу в Московскую частную оперу с окладом в три раза превышавшим зарплату в Мариинском театре.

В частной опере по-настоящему раскрылся многогранный талант Шаляпина, а репертуар пополнился многими незабываемыми образами из опер русских композиторов.

В 1899 году Шаляпина пригласили в Большой театр, где он имел ошеломляющий успех. Сценическая жизнь певца превратилась в грандиозный триумф. Он стал всеобщим любимцем. Современники певца так оценивали его уникальный голос: в Москве есть три чуда – Царь-колокол, Царь-пушка и Царь-бас – Федор Шаляпин.

Федор Шаляпин. Элегия. Романс. Old Russian Romance.

Музыкальные критики писали, что, видимо, русские композиторы XIXвека «предвидели» появление великого певца, поэтому написали столько замечательных партий для баса: Иван Грозный, Варяжский гость, Сальери, Мельник, Борис Годунов, Досифей и Иван Сусанин. Во многом благодаря таланту Шаляпина, включавшего в свой репертуар арии из русских опер, композиторы Н.А.Римский-Корсаков, А.С.Даргомыжский, М.Мусоргский, М. Глинка получили мировое признание.

В эти же годы певец получает европейскую известность. В 1900 году его приглашают в знаменитый миланский La Scala. Сумма, которая выплачивалась Шаляпину по контракту, на тот период являлась неслыханно высокой. После пребывания в Италии певца стали каждый год приглашать на гастроли за рубеж. Мировая война, революции и гражданская война в России на долгих 6 лет «поставили крест» на зарубежных гастролях певца. В период с 1914 по 1920 годы Шаляпин не выезжал из России.

Период эмиграции

В 1922 году Шаляпин отправляется на гастроли в США. В Советский Союз певец больше не вернулся. На Родине, в свою очередь, приняли решение о лишении Шаляпина звания Народного артиста. Путь в Россию был окончательно отрезан.

За границей Шаляпин пробует силы в новом искусстве – кино. В 1933 году он снимается в фильме «Дон Кихот» режиссера Г.Пабста.

Личная жизнь Федора Шаляпина

Позже, не расторгнув первого брака, Шаляпин сближается с Марией Петцольд. У женщины на тот момент уже было двое детей от первого брака. Они долго тайно встречались. Официально брак был зарегистрирован лишь в 1927 году в Париже.

Память

Повторные похороны прошли со всеми почестями.

А через 57 лет после смерти артиста ему посмертно вернули звание Народного артиста СССР.

Так, наконец, состоялось возвращение певца на Родину.

21-07-2005

Отступление от основного текста. Представляется глава из книги Джакомо Лаури- Вольпи “Вокальные параллели”. Название главы: Параллель де Лючиа (1860 – 1925) - Карузо (1873 – 1921)”.

Из предисловия к книге, написанного Ю. Барсовым, зав. кафедрой сольного пения Ленинградской консерватории.

Автор книги Джакомо Лаури-Вольпи (1892-1979) - известный итальянский оперный певец. Получил образование на юридическом факультете Римского университета и в Музыкальной академии “Санта-Чечилия в классе Антонио Котоньи – в прошлом профессора Петербургской консерватории и одного из величайших певцов-баритонов Х1Х века.

Феноменальный диапазон, умение преодолеть любые тесситурные трудности позволяли певцу исполнять как лирические, так и драматические теноровые оперные партии.

Дж. Лаури-Вольпи. Параллель де Лючиа – Карузо (с незначительными сокращениями)

В Неаполе величайшим тенором всех времен и народов всегда считался Фернандо де Лючиа, тогда как во всей остальной Италии, в Европе, в Америке пальма первенства навечно досталась Энрико Карузо. Так называемая ^старая школа^, питомцем которой был де Лючиа, восторжествовала в неаполитанском театре “Сан-Карло” в тот вечер, когда другой неаполитанец, Энрико Карузо, пел на ее сцене Неморино в “Любовном напитке”. Да, да именно Карузо, основатель новой, ^веристской^ вокальной традиции, с его темным звуком, поддержанным нижебрюшным дыханием, с его матово-теплым виолончельным тембром! Какой ошибкой с его стороны было взять оперу старого репертуара в качестве ^пробного камня^!

Дон Фернандо, опытный мастер оттенков, умевший где нужно сэкономить, хитроумный профессор неожиданных эффектов…, владевший тайнами виртуозных переходов и связностью стиля, оставил неизгладимые воспоминания об этой опере. В Неаполе процветала его школа пения, бесчисленные друзья и поклонники блюли культ его искусства с фанатизмом, свойственным южанам по отношению к своим здравствующим кумирам. Все помнили “Кармен, Искателей жемчуга”, “Ирис”, “Тоску”, петых доном Фернандо, и его чуть жеманную манеру артикулировать, которая позднее была подхвачена Алессандро Бончи, расцвела пышным цветом и некоторое время служила образцом как для дилетантов, так и для педантов. Сила и бережливость, мецца воче и неожиданные вокальные взрывы, засурдиненный говорок и вспышки страсти характеризовали пение де Лючиа, чье мастерство было бы совершенным, если бы на верхах он не злоупотреблял гласной ^е^ вплоть до полного искажения слова…. И это вовсе не потому, что он, обладавший прекрасным произношением, не владел той или иной гласной – просто он находил менее обременительным для себя и лучше резонирующими ноты, артикулированные на ^е^, гласную, которая легче остальных поддается посылу в ^маску^ (о ^посыле в маску^ см. выше замечание П. Клюшина – Я. Р.).

Так вот, в этот вечер, исполняя Любовный напиток”, Энрико Карузо со своим особым, присущим ему стилем и веристской техникой сообщил скромному деревенскому парню Неморино весомость и величие, совершенно не вяжущееся с этим образом. Романс Una furtiva lagrima в устах Карузо приобретал необычную для публики широту и страстность. Все его предшественники делали из этой популярной мелодии этакую миниатюру, искусно сотканную из изящных, но чисто умозрительных вздохов. Вместо этого из горла Карузо на фразе M"ama, si m"ama, lo vedo вылетел каскад полнокровных нот, заполнивший театр и заставивший публику в изумлении переглянуться. Но критика соблазну не поддалась. На следующий день барон Прочида–старший в своей газете разнес удивительный голос в пух и прах, со вздохом помянув ^достославного, находящегося в отсутствии де Лючиа^. ^Старая школа^ не желала складывать оружия. Неаполь не принимал ^американца^. Карузо до конца своих дней не забыл пережитого унижения и поклялся никогда не возвращаться в Неаполь. ^Ясли хороши, но пастухи…^, неизменно повторял он, вспоминая об этом безрадостном эпизоде. Неаполитанцы мотали эти слова на ус. В Неаполе вы не найдете даже самой захудалой мемориальной доски, даже переулка, носящего имя Карузо.

Что же касается ^яслей^, то он возвращался в них довольно часто, а в последний раз для того, чтобы, в соответствии с поговоркой, увидеть Неаполь и после этого умереть. Гораздо моложе де Лючиа, он переселился в лучший мир первым. Ему устроили торжественные похороны, и соперник пел на них среди всеобщего умиления и скорби.

… Голос Энрико Карузо, как и его стиль, останется уникальным явлением в истории вокала. Единствен и неповторим его баритональный тембр, неповторима вокальная манера, сердечная и человечная. Казалось, что его голосовые связки размещались не в гортани, а где-то в недрах сердечной мышцы, между предсердиями и желудочками и приводились в действие не воздухом, а кровью, бьющейся в ритме пульса. Критическим умам следовало бы воздержаться от суждений о том, что говорится и поется сердцем. Вместо этого ученые умники и самонадеянные невежды наперегонки стали суесловить относительно качеств этого необыкновенного голоса, потаенная драматичность которого на сцене, как правило, выражалась через сгущенный полновесный звук, сопровождавшийся огромным душевным напряжением. Тому и другому суждено было позднее подточить и затем сокрушить жизненные силы этого колосса. Звук виолончели, мы уже упоминали об этом, не давал покоя фантазии Карузо. И с той поры, как неурядицы его семейной жизни стали его одолевать, он стал практиковать концентрацию звука, голосовой нажим, стараясь приблизиться к той звуковой широте и объемности, которая присуща виолончели под смычком больших музыкантов. И воспроизводя эту манеру, Карузо добавлял к ней те специфические портаменто и ту упругую гибкость, благодаря которым его вокал не спутаешь ни с чем. Когда он пел, с его сердцем сотрудничало все его тело – легкие, диафрагма, ребра, мускулы брюшины. Давление, развиваемое всеми этими органами, скажем, на знаменитых фразах “Паяцев” и “Манон” обычно вызывало у него прилив крови к голове, гиперемию шеи и лица. При этих обстоятельствах оказалось достаточно обыкновенной простуды, подцепленной во время исполнения “Любовного напитка” в Бруклинской музыкальной академии, чтобы его легкие, постоянно подвергавшиеся огромному напряжению, воспалились и чтобы воспаление привело к абсцессу, развившемуся в злокачественную форму и, как следствие, к преждевременной смерти.

В театре Карузо слишком злоупотреблял мощью дыхания. Своим нижним регистром он так гордился, что включал в свои концерты и даже напел на пластинку басовую арию Коллена из “Богемы”… В дни спектсклей он с утра пораньше подвергал свою непластичную гортань тяжелому испытанию – пропевал от начала и до конца партию, которую должен был исполнять вечером. Легкое вхождение в рабочее состояние не числилось среди достоинств, присущих этому уникальному вокалисту.

Огромной популярности Карузо способствовали два немаловажных фактора – изобретение звукозаписи и триумфально встреченные публикой “Паяцы” Леонкавалло. На всей земле не было уголка, в котором из граммофонного рупора не прозвучало бы aриозо “Смейся, паяц!” в исполнении Карузо…. Встреча оперы, голоса и механического аппарата положила начало мифу о теноре неаполитанском. Удача и одаренность порой дополняют друг друга самым неожиданным образом. Голос Карузо и музыка Леонкавалло оказались словно созданными друг для друга. А резец звукозаписывающего аппарата втиснул в бороздки воскового диска голос, более всех остальных подходивший для этой цели – матово-мягкий, разливистый, мясистый и упругий…

Фернандо де Лючиа был продуктом другой эпохи и другой среды; хотя он и пел “Кармен”, “Ирис” и “Сельскую честь”, его голос по тембру и характеру не отвечал требованиям и канонам веристской мелодрамы. Его артистический инстинкт толкал его на симуляцию тех самых страстей, которые Карузо глубоко ощущал как истинные и переживаемые сию минуту. Эти страсти и сожгли в конце концов великого певца.

Выполненное Лаури-Вольпи сравнение искусства пения двух великих певцов помогает воспринимать события столетней давности как недавно происходившие, а если при этом еще прослушать соответстветствующие записи, то можно мысленно перенестись в ту золотую эпоху.

Позволю себе некоторые комментарии к тексту, написанному Лаури-Вольпи..

Описанные в неаполитанском театре Сан-Карло события происходили в конце 1901 года, а годом раньше Карузо с большим успехом спел в “Любовном напитке” несколько спектаклей в миланском театре Ла-Скала. Eго выступление в Неаполе, в действительности, не было провалом: ^Уже в ходе первого представления “Любовного напитка” он бисировал все основные фрагменты своей партии, и в конце публика не менее десяти раз вызывала его на авансцену. В общей сложности Карузо спел в Сан-Карло десять спектаклей, и все они сопровождались шумными овациями и неизменными бисами^ (из книги Ю. Ильина и С. Михеева “Великий Карузо”, СПБ 1995, стр. 88).

О ^веристской^ технике Карузо. То, что Карузо был прекрасным исполнителем партий в операх композиторов-веристов Леонкавалло, Масканьи и Пуччини не нуждается в доказательствах. Но он ничуть не хуже пел в операх Верди и многих других композиторов Х1Х века. И, как уже отмечалось, прекрасно пел сугубо лирические фрагменты в драматических партиях. Поэтому клеить Карузо ярлык ^веристского^ певца, как это делают некоторые музыковеды, на мой взгляд, совершенно несправедливо. Это, пожалуй, примерно то же самое, что причислять великого Джакомо Пуччини к стопроцентно веристским композиторам. Они оба имели отношение к веризму, но их искусство преодолело это узкое направление и относится к общечеловеческому.

Среди названных в тексте известных опер указана ныне забытая опера “Ирис”, сочиненная композитором-веристом Пьетро Масканьи, автором исключительно популярной “Сельской чести^. Опера “Ирис” из японской жизни, и Ирис – это имя героини (с ударением на первом слоге). От оперы Ирис”, по существу, осталась лишь одна исполняемая тенорами великолепная серенада Apri la tua finestra, записанная и Карузо и де Лючиа. Но с этой оперой связана одна любопытная история, имеющая отношение к Фернандо де Лючиа.

Из книги Дж. Сбырча и Й. Хартулари-Даркле “Даркле”, Бухарест 1963, стр. 178-179: (Хариклея Даркле – великая румынская певица прошлого, пением которой восторгались Верди и Пуччини):

^“Ирис” Масканьи после блестящего успеха… в Риме… был поставлен (в 1899 году) в Милане. В заглавной роли выступила Даркле, сыгравшая ее и на премьере в Риме. Но все дело чуть было не испортил тенор де Лючиа, вызвавший антипатию публики театра “Ла Скала”. Возможно, это случилось и потому, что, не слишком хорошо владея высокими нотами, он попросил транспонировать все арии, которые он должен был петь в опере, на тон или два ниже.

Как бы то ни было, во время спектакля с галереи вруг раздался какой-то голос, предложивший артисту взять гитару и пойти услаждать своим пением неаполитанцев из квартала Санта Лючиа, откуда он был родом..

Скандал мог бы разрастись и, возможно, даже сорвал бы спектакль, если б Хариклея Даркле с характерным для нее присутствием духа не спасла положение, сделав решительный шаг к рампе еще за несколько минут до начала своей партии…

Когда на следующий день Верди встретил артистку, он поспешил к ней с распростертыми объятиями и воскликнул: ^Благодарю вас за то, что вы сделали для нашего великого театра…!^

О транспонировании вокальных фрагментов в операх певцами, в основном, тенорами.

В операх, написанных композиторами Х1Х и ХХ веков, транспонирование, или понижение композиторской тональности, в принципе, не допускалось. Иногда это делали ведущие певцы в отдельных ариях по согласованию с дирижером. Этого никогда себе не позволяли русский певец Дмитрий Смирнов и шведский певец Николай Гедда. Они пели и записали в оригинальной тональности даже те арии, которые по традиции тенорами исполнялись на тон ниже: арию Германа Что наша жизнь” из “Пиковой дамы”, романс Рауля из “Гугенотов”, романс Надира из “Искателей жемчуга”.

Но Фернандо де Лючиа не считался с правилами и позволял себе исполнять не только арии, но и любые оперные фрагменты в тональностях, которые он считал удобными для своего голоса. Об этом свидетельствуют не только многие записанные в его исполнении оперные арии, но и записанная почти целиком с его участием опера “Севильский цирюльник”. В этой записи, изданной на двух долгоиграющих пластинках, есть специальное вложение, в котором подробно по фрагментам указана величина понижения оригинальной тональности.

Несколько лет назад в серии Bel Canto. The Tenors of the 78 Era на видео-записи Volume Four было представлено искусство Ивана Козловского, и в числе ведущих был немецкий музыковед Юрген Кестинг. Ему принадлежит любопытная фраза: ^More than any other tenor in this century, Ivan Kozlovsky continued the bel canto tradition of Fernando De Lucia^. А еще до него подобную мысль высказал американский музыковед Джон Ардоин в большой статье о Козловском в журнале THE OPERA QUARTERLY.

Tакое сравнение безусловно является лестным для великого русского певца.

То, что Иван Козловский, - это ярчайший прдставитель бельканто, у меня нет сомнений. Но их вокальная техника и манера звукоизвлечения совершенно несопоставимы. И исполнение партии Альмавивы в “Севильском цирюльнике” - яркий этому пример. Несмотря на транспонирование почти всех вокальных фрагментов, исполнение доном Фернандо, на мой взгляд, является фантастически гениальным в смысле использования мелкой вокальной техники в финальных дуэтах с Фигаро в финале первого акта и в других фрагментах оперы. Ничего подобного нет у моего любимого Козловского. Его исполнение это выдающиеся находки в ^заоблачных^ высотах главных арий, но не совсем то, что у композитора.

Известно, что в дальнейшем Фернандо де Лючиа подружился с Карузо, а на его похоронах пел арию Pieta, Signore. Эта божественной красоты религиозная ария была записана обоими певцами и особенно хорошо звучит в исполнении Карузо. Во времена Карузо и до недавнего времени композитором, написавшим эту арию, считался Alessandro Stradella (1644 – 1682). Музыка Страделлы исполняется до сих пор, а немецкий композитор итальянского направления Фридрих Флотов (1818-1883) – автор популярной и теперь оперы “Марта”, даже написал оперу “Алессандро Страделла”.

Имя же композитора, написавшего арию Pieta, Signore, Abraham Louis Niedermeyer (1802 – 1861), и о его других сочинениях ничего не известно.

В написанном о ^знаменитых фразах “Паяцев” и “Манон”^ мне представляется неточность, касающаяся лирической оперы Массне. На мой взгляд, Лаури-Вольпи имел

в виду мелодраматическую оперу Пуччини “Манон Леско”, в которой Карузо часто пел.

О стремлении Карузо петь виолончельным звуком. Мне известно от одного альтиста из оркестра Ленинградской филармонии, что профессор-скрипач Михаил Вайман, у которого тот обучался, рекомендовал своим студентам стараться играть так, как пел Карузо. Для тренировок он особенно рекомендовал вслушиваться в карузовское исполнение арии Bois epais из оперы Ж.-Б. Люлли “Амадис”.

Карузо действительно спел и записал басовую арию Коллена из “Богемы” после того, как в 1913 г. выручил в спектакле своего внезапно охрипшего коллегу, баса Андре де Сегуролу (см. на стр. 151 упомянутой книги Михеева и Ильина о Карузо).

Но Карузо был перегружен работой в спектаклях Метрополитен-оперы, и сомнительно, чтобы он еще более насиловал свой голос, исполняя в концертах баритональные или басовые арии. Карузо ^всегда был тенором и только тенором^ также написано на стр. 151.

Помимо указанных в тексте книг о Карузо, рекомендуются также и следующие:

• -“Энрико Карузо на сцене и в жизни”, M. 2002.
  Эта книга-сборник, на мой взгляд, наиболее интересная из всех книг о Карузо, изданных на русском языке.
  Содержание

1. Т. Ибарра. Энрико Карузо - Биографический очерк.
2. Д. Карузо. Энрико Карузо. Его жизнь и смерть - Мемуары, написанные Дороти, вдовой певца.
3. Х. Драммонд, Д. Фристоун. Дискографическое наследие Энрико Карузо. Указаны все известные записи певца с краткими аннотациями к каждой записи (их 267 и эта цифра включает примерно 20 утерянных записей)
4. М. Мальков. Достойный своего великого таланта. - Послесловие-эссе редактора книги

• -Francis Robinson. CARUSO. His Life in Pictures. New York
• -METROPOLITAN OPERA ANNALS by William H. Seltsam. New York.
  В этом справочнике отражены все спектакли и концерты Метрополитен-оперы с 1883 по 1947 г. Указаны имена исполнителей опер и концертов.
• -Irving Kolodin. The Metropolitan Opera 1883-1966. New York.
  Даны характеристики спектаклей и исполнителей.

Федор Шаляпин (1873 – 1938)

Об искусстве Шаляпина из книги Дж. Лаури-Вольпи “Вокальные параллели”:

^…Шаляпин заставил о говорить о себе столько, сколько не говорили ни об одном басе. Причиной было не только его пение, но также и перипетии личной жизни и огромный рост… Шаляпин получил все, чего он желал. В течение четверти века он господствовал на сцене и в жизни, вызывая повсюду страстное любопытство и бурные симпатии. Для него голос был лишь средством, лишь послушным (а иногда коварным) инструментом его воли и его фантазии. Он был и тенором, и баритоном, и басом по желанию, ибо располагал всеми красками вокальной палитры. Среди басов он представляет собой историческую фигуру как благодаря своей бурной и насыщенной жизни, так и благодаря не менее баснословным гонорарам. В Италии этот гигант впервые появился в “Мефистофеле” в “Ла Скала”. Публика была загипнотизирована пластичностью движений этого скульптурного тела и поистине сатанинским взглядом артиста до такой степени, что… Карузо и тосканиниевский оркестр словно исчезли, заслоненные этим чудовищным певцом… Без сомнения, на сцене никогда еще не появлялось существо столь таинственное, артист столь сложный. Его гениальная изобретательность не считалась с теми ограничениями, которые выдвигались дирижерами, и часто многие и лучшие из них, наиболее авторитетные и властные, очищали поле битвы. Но публика не обращает внимания на то, кто дирижирует, когда столь яркая личность появляется на сцене. Достаточно бывало одной фразы, одного штриха, короткого смешка, едва заметного жеста… и…. Шаляпин, как говорят в театре, ^клал публику себе в караман^. Тайна этого волшебного актера-певца состояла в умении добиваться тонких оттенков. Он добивался их с помощью голосовых ^эхо^… Шаляпин знал этот драгоценнейший секрет вокального эха и пользовался им с поразительным умением, снабжая свой звук далекими и как бы приглушенными ответными отзвуками. Отзвуки эти всегда производили эффект и позволяли мудро экономить вокальные средства. В оттенках его пения чувствовалась внутренняя сущность его личности… Шаляпин остается одиноким гигантом. Он создал басам такое реноме, такой авторитет, о котором они не могли даже мечтать. Подобно Карузо среди теноров и Титта Руффо среди баритонов, Шаляпин стал басом-эталоном, и его имя облетело континенты^.

Из “Воспоминаний” Джералда Мура (М. 1987):

^У меня захватило дух, когда я получил приглашение аккомпанировать Шаляпину. Предстоящая работа наполнила мое сердце страхом. В опере, бросая свирепые взгляды на дирижера, Шаляпин часто начинал дирижировать сам, если ему не нравился темп. В концертных выступлениях с пианистом его поведение бывало еще хуже. Не довольствуясь отбиванием ритма на крышке рояля в середине своего концерта в Ройял-Альберт-Холле, он подошел к аккомпаниатору и начал хлопать его по плечу…

Мои друзья замирали от ужаса, когда слышали, что я собираюсь аккомпанировать русскому басу. Мне рассказывали о скандале во время репетиции “Моцарта и Сальери”

Римского- Корсакова, когда дирижер, раздраженный поведением Шаляпина, положил свою палочку на пюпитр со словами: ^Пожалуйста, не забывайте, что я тут дирижер!^

Ответ последовал незамедлительно: ^В саду, где нет певчих птиц, и жаба – соловей!^

Репетиция на этом завершилась, так как дирижер покинул театр.

… Шаляпин не был первоклассным исполнителем Lieder. Песни Шуберта и Шумана искажались до неузнаваемости его своевольным ритмом и интерпретацией. В песне “Смерть и девушка” смерть представала грозным и зловещим призраком вместо величественного утешителя, как явствует из слов Клаудиуса и музыки Шуберта.

Гренадер в музыке Шумана и стихах Гейне, умирающий при звуках Марсельезы, превращался в бодрого вояку, и когда я играл заключение, изображающее тихую кончину солдата, музыки не было слышно из-за взрыва аплодисментов, вызванных Шаляпиным. Он кланялся во все стороны, пока я играл, и уходил со сцены, не дожидаясь завершения баллады (“Два гренадера” – Я. Р.). И все же даже самые верные поклонники Шуберта и Шумана могли быть вопреки своей воле побеждены актерским мастерством и магнетизмом этого человека… я понимал, что мало кто может увлечь публику так, как этот великий певец. Он был самым захватывающим из всех артистов, кому мне приходилось играть^.

В этой же книге Джералд Мур очень образно сравнивает поведение на сцене великой английской певицы-актрисы Дженет Бейкер с поведением Шаляпина:

^Никто лучше Дженет не умеет проявить себя, когда по ходу оперы кто-нибудь из ее партнеров должен овладеть вниманием зала. Она обычно стоит, как статуя, спиной к публике, чтобы не отвлекать внимания от певца, ведущего действие в этот момент. Вот пример настоящего актерского уважения к коллегам… Кстати, это было совершенно немыслимо для … Шаляпина. Он притягивал глаза всех сидящих в зале. На сцене могло быть несколько ведущих певцов, хор из шестидесяти человек мог петь – и весьма громко, но все видели только Шаляпина. В половецких плясках в “Князе Игоре” на сцене было полно народу – и хор, и балет, - но все смотрели только на Кончака, хотя он сидел на своем троне сбоку: ведь балету все-таки нужна была сценическая площадка. Я могу судить об этом, так как тоже поддался общему гипнозу и смотрел только на Шаляпина с восторгом и восхищением. С упоением я вспоминаю каждый миг, когда я видел и слышал этого гиганта на сцене, но он не умел делать того, что умеет Бейкер: ничего не делать на сцене – изящно и с достоинством^.

Из книги Дитриха Фишера-Дискау “По следам песен Шуберта (в сборнике “Исполнительское искусство зарубежных старан”, выпуск 9, М.1981):

^… интерпретация шубертовских песен русской звездой, басом Федором Шаляпиным, известная удивленным потомкам по двум пластинкам (“Смерть и девушка” и “Двойник” – Я. Р.), может быть воспринята только как курьез. Даже на рубеже нашего века, когда в песенном исполнительстве господствовала наибольшая свобода выразительности пения, обычно старались избегать подобных преувеличений^.

Я привел некоторые мало известные позитивные и негативные оценки искусства Шаляпина из книг выдающихся иностранных музыкантов, переведенных на русский язык. В книгах и очерках русских авторов о Шаляпине, написанных до начала тридцатых г.г., тоже можно встретить материалы, объективность которых не вызывает сомнений. В более позднее время советской пропагандой был навязан культ Шаляпина и появились служители этого культа. В своих книгах они вещали, что лучше Шаляпина никто никогда не пел и что лучше, чем он пел, петь невозможно. В современных книгах и статьях о Шаляпине его культ цветет пышным цветом.

Шаляпин-гениальный вокалист

Безусловно, Шаляпин был гениальной личностью и, в первую очередь, - гениальным вокалистом. К гениальным певцам я его не отношу из-за некоторых недостатаков, связанных с голосовым диапазоном, из-за подчас неоправданно вольного отношения к композиторскому тексту, из-за не всегда успешного пения в ансамблях с партнерами

(Эти тонкости – всего лишь условности, но Карузо, в отличие от Шаляпина, на мой взгляд, был гениальным певцом, поскольку у него не было указанных недостатков).

Естественно, что все суждения и рассуждения о гениальности понятия весьма условные, и здесь каждому и всякому позволено иметь свое мнение. Я как-то предложил одному редактору поместить в его газету мою статью о Шаляпине, на что он мне ответил: ^Ну кому сейчас интересен Шаляпин? Напишите лучше о Баскове!^

А когда мой приятель-музыкант прочел мою статью о Дитрихе Фишере-Дискау, которого я назвал гениальным певцом-музыкантом двадцатого столетия, то он заметил, что гениями можно называть лишь творцов-созидателей, а не исполнителей. Тогда я спросил его, считает ли он гением своего любимого Шаляпина? На это мой музыкант ответил, что считает Шаляпина великим певцом, но гением не считает.

Я с ним не согласился по ряду причин: во-первых, потому что сочетание слов ^Шаляпин^ и ^гений^ является для меня привычным чуть ли ни с детства; во-вторых, потому что сам считаю Шаляпина гением, и в-третьих, потому что в прошлом тоже были исполнители, которых их современники величали гениями (Паганини, Лист, Кин). При этом, гениальные исполнители в ХХ столетии получили возможность сохранить для будущих поколений свидетельства их гениальности, благодаря звуковым и видео-записям.

Интересно, что подчас выдающиеся исполнители, не почитаемые в качестве гениев, оставляют гениальные памятники своего искусства. Такими памятниками, на мой взгляд, могут быть названы записанные Иваном Козловским романсы Мусоргского

“Полководец” и Рахманинова “Христос воскрес!”, а также партия Вертера в одноименной опере Массне. (Кстати, у ^негениальных^ композиторов иногда появлялись стопроцентно гениальные образцы, как “Смейся, паяц! у Леонкавалло, или, наоборот, причисленный к гениям советский композитор-коммунист Шостакович в угоду правившей банде наворачивал огромные массы музыкальной макулатуры для оболванивания людей, интересующихся музыкой). В конечном счете, надо полагать, что понятия ^гений^ и ^гениальный^ являются спорными и, в значительной степени, зависят от знаний, интересов и интуиции автора, оценивающего выдающегося представителя искусства или его деяния.

Известный музыкальный критик Ю. Энгель писал в 1889 г. о голосе Шаляпина (из сб.“Шаляпин”, т.2, М. 1958):

^Голос певца один из самых симпатичных по тембру, какие нам приходилось слышать. Он силен и ровен, хотя по самой своей природе (бас-баритон, высокий бас) звучит на очень низких нотах менее полно, устойчиво и сильно, чем на верхних,… на верху он способен к могучему подъему, к редкому блеску и размаху… Но что представляет характернейшую особенность этого голоса, что возвышает его над десятками других таких или даже лучших по материалу голосов, - это его… внутренняя гибкость и проникновенность^.

В 1904 г. Энгель писал о Шаляпине (из словаря А. Пружанского Отечественные певцы”, ч. 1, М.1991):

^…главным недостатком этого поразительного артиста является некоторая неточность интонации на низких нотах, к сожалению, не исчезающая с годами…^.

А вот характеристика С. Левика из книги “Записки оперного певца”, M. 1962:

^При малозвучных, своеобразно как-будто чуть-чуть сипловатых низах голос Шаляпина… шел вверх, наполненный ^мясом^ до предела, то есть был максимально полнокровным в габаритах именно басовой тесситуры^. Но затем Левик отметил:

^…ноты ФА и МИ (верхние – Я.Р.) при всей их замечательной звучности ему иногда, при малейшем недомогании, не удавалось держать на должном количестве колебаний, и они, случалось, звучали чуть-чуть ниже. Полнозвучными двумя октавами… Шаляпин не располагал^.

^… интуитивным певцам удавалось иногда почти из ничего добиваться широкого диапазона, из глухих голосов делать яркие и звучные, умело заполнять пробелы в голосе (переходные ноты), устранять трудности исполнения и демонстрировать музыкальное совершенство до преклонного возраста (как известно, к числу гениальных ^интуитивных^ певцов К. Станиславский относил Ф. Шаляпина)^.

Добавлю, что к ^интуитивным^ певцам следовало бы отнести и великого русского певца Николая Фигнера.

Метод парадоксального дыхания в пении Шаляпина

Характеризуя Шаляпина как гениального вокалиста, я позволю себе связать это определение с использованием им в певческом процессе парадоксального дыхания.

Отталкиваясь от приведенных выше оценок природы и качества голоса Шаляпина

(Ю. Энгель, С. Левик, К. Станиславский), утверждения Н. Ходотова о том, что ^шаляпинский тембр… получил свою обработку у Мамонта Дальского^ (в сб. “Шаляпин”, т.1, М. 1957), а также слушая ныне опубликованные записи Шаляпина, которые он после прослушивания запрещал выпускать (к примеру, три монолога Сальери из оперы Римского-Корсакова “Моцарт и Сальери”, можно сделать некоторые выводы:

• -Во-первых, голос Шаляпина с его редкой красоты тембром природным не был, а был выработан им самим.
• -Во-вторых, его голос не всегда был послушным инструментом, но иногда и коварным (Лаури-Вольпи).
• -В-третьих, когда Шаляпин был болен, а болел он часто (см. “Дневники директора императорских театров” В. Теляковского, М. 1998 и “К. Коровин вспоминает…”, M. 1971), то петь он не имел права, поскольку тембр его голоса терял красоту и переставал быть ^шаляпинским^. Но иногда Шаляпин петь отказывался, не будучи больным (см. “Дневники” В. Теляковского). Почему он так поступал?

П. Клюшин утверждал, что Шаляпин отказывался петь, когда ему не удавалось перед спектаклем (концертом) добиться органического (телесного) звучания голоса даже после выполнения специальных дыхательных упражнений, настраивавших организм для пения с применением парадоксального дыхания.

Теперь, наконец, можно ответить на вопрос: чем для Шаляпина был метод пения с использованием приемов парадоксального дыхания? Ответ этот метод пения для Шаляпина был не только основой его вокального и сценического искусства, но также, на мой взгляд, в значительной степени оказывал влияние на его поведение на репетициях, на сцене и в жизни. Используя упражнения этого метода, Шаляпин добивался органического (телесного) звучания голоса. Неповторимый шаляпинский тембр и возможность тембрирования были атрибутами только телесного звучания.

Сам процесс пения, в котором механизм дыхания был автоматизирован, обеспечивал ему полную свободу сценического поведения, рождал в нем непоколебимую уверенность, и он мог чувствовать и чувствовал себя абсолютным хозяином и властелином, которому все должны были повиноваться. А основой способности

Шаляпина гипнотизировать аудиторию одним своим появлением и поддерживать внимание к собственной персоне в ущерб коллегам-артистам, помимо его гигантского роста и выдающегося умения гримироваться, также, на мой взгляд, было и сознание своей вооруженности особым методом пения, недоступным другим певцам, и в первую очередь, поющим на русском языке. И еще одно важное обстоятельство. Как мне представляется, вокальная и сценическая агрессивность Шаляпина, его склонность к постоянным конфликтам могли быть побочным следствием использования в пении метода парадоксального дыхания. П. Клюшин утверждал неоднократно, что после интенсивных дыхательных упражнений, вырабатывающих органическое (телесное) |звучание голоса, ему всегда хотелось подраться.

Шаляпина, на мой взгляд, следует считать гениальным вокалистом не только потому, что он блестяще овладел методом пения с использованием парадоксального дыхания, а главным образом, потому что он блестяще применил этот, по существу, итальянский метод и итальянскую манеру пения в пении на русском языке.

(В дальнейшем я позволю себе называть метод пения с использованием парадоксального дыхания Методом Пения Карузо-Шаляпина, или сокращенно МПКШ).

Когда Шаляпин овладел МПКШ?

После внимательного прослушивания всех опубликованных шаляпинских записей: арий из опер, романсов и песен, 1901-2 г.г. (8 номеров), 1907 г. (6 номеров), 1908 г. (8 номеров), а также выборочно 1910 г. (5 номеров), мною было установлено, что Шаляпин начал использовать МПКШ с 1908 г., а начиная с 1910 г., все его записи (за исключением забракованных им самим) – это яркие свидетельства использования МПКШ (Шаляпин не записывался в 1903-6 г.г. и в 1909 г.). И поэтому, я позволю себе утверждать, что 1908 год явился переломным как для жизни, так и для искусства Шаляпина, и невзирая на все предшествующие успехи, настоящий ШАЛЯПИН, или Шаляпин как гениальный вокалист проявился лишь после 1908 г. Для большей убедительности мне придется рассмотреть и, может быть, несколько по иному оценить некоторые события в жизни и искусстве Шаляпина предшествовавшего десятилетнего периода.

Созревание Шаляпина (1898-1908)

В 1898 г. музыкальный критик В. Стасов в статье “Радость безмерная” (в сб. “Шаляпин”, т. 2, М. 1958) пропел аллилуйю двадцатипятилетнему Шаляпину и его татральному искусству. Следует отметить, что Стасов особой объективностью не отличался, и Антон Чехов заметил по этому поводу (хотя и не в связи со статьей о Шаляпине), что Стасову ^…природа дала редкую способность пьянеть даже от помоев^ (цитата из письма Чехова Суворину, номер 320). Значение этой статьи для Шаляпина, на мой взгляд, было двойственным: положительным – дала ему огромную уверенность в своих возможностях, отрицательным парализовала его деятельность в части совершенствования вокального мастерства. Положительный фактор способствовал грандиозному успеху Шаляпина в Италии в 1901 г., отрицательный фактор имел отношение к гастролям в США в 1907-8 г.г.

Рассмотрение и оценка записей вокальных произведений, сделанных Шаляпиным в промежутке между итальянскими и американскими гастролями, позволяет мне высказать некоторые соображения, имеющие отношение к самим гастролям. Но сначала – о записях.

Среди 14-ти записей этого периода несомненный интерес представляют три романса, записанные в 1901-2 г.г.: “Ах, ты солнце, солнце красное” Слонова, “Элегия” Корганова и “Разочарование” Чайковского, поскольку их Шаляпин больше никогда не записывал. Остальные 11 вокальных номеров Шаляпиным перезаписывались многократно, а качество исполнения было заначительно улучшено. Т. е., ранние записи (11) могут представлять интерес лишь для коллекционеров и тех, кто изучает творчество Шаляпина.

Несколько слов о качестве исполнения. В некоторых записях 1901-2 г.г. можно обнаружить недостатки музыкальности, выразительности и вокальной техники (ария Сусанина, куплеты Мефистофеля из “Фауста”). В записях 1907 г., несмотря на некоторое улучшение вокальной техники, можно услышать звучание голоса менее красивого тембра, чем в записях 1901-2 г.г., при несколько вульгарной манере исполнения и недостаточной музыкальности (куплеты Мефистофеля из “Фауста”, ария из пролога к “Мефистофелю”). Во всех записях 1901-7 г.г. нет и намека на использование МПКШ, согласные звуки в концах фраз ^проглатываются^.

Напрашиваются некоторые выводы:

Во –первых, в вокальном искусстве Шаляпина периода 1901-7 г.г. были серьезные недостатки и не было значительного прогресса за период.

Во-вторых, уровень записей этого периода позволяет предположить, что грандиозный успех Шаляпина в Милане в роли Мефистофеля в опере Арриго Бойто “Мефистофель”, в значительной степени был связан не с его вокальным искусством, а с другими его талантами: умением гипнотизировать аудиторию, выдающимся умением гримироваться и изображать любые персонажи.

В-третьих, если качество шаляпинского пения в Америке в “Мефистофеле” и “Фаусте” (с ноября 1907 г. по февраль 1908 г.) было таким же, как и в записях фрагментов из этих опер, сделанных в сентябре 1907 г., то немудрено, что реакция музыкальных критиков не была единодушно восторженной.

В воспоминаниях специалистов в области вокала и друзей Шаляпина можно найти утверждения, что Шаляпин никогда серьезно не работал над совершенствованием своей вокальной техники, поскольку гениальность его натуры давала возможность ему во многом быстро добиваться блестящих результатов. Но для высших достижений в вокальном искусстве одного сверхталанта недостаточно, необходимы ежедневные многочасовые занятия на протяжении многих лет.

Артуро Тосканини (из книги Вальденго “Я пел с Тосканини”):

^Только занятиями можно преодолеть…трудности… де Лючиа подыскивал себе пианиста с терпением Христа, чтобы повторять до бесконечности некоторые пассажи, которые он учил и непрестанно шлифовал, стремясь достичь совершенства… Вокализы помогают совершенствовать голос, сохранять его свежим и гибким^.

Сергей Левик (из книги “Записки оперного певца”):

^Шаляпин родился с голосом, от природы хорошо поставленным. Ему не нужно было годами петь экзерсисы, чтобы научиться делать трель с четкостью колоратурного сопрано, легко делать пассажи, оттачивать любое стакатто, филировать любую ноту и. т. д…. о том, чтобы он годами работал над своей техникой, мы… никогда не слышали^.

Коонстантин Коровин (из книги “Шаляпин. Встречи и совместная жизнь”, M. 1971):

^Я не видел Шаляпина, чтобы он когда-либо читал или учил роль. И все же – он все знал, и никто так серьезно не относился к исполнению и музыке, как он. Какой-либо романс он проглядывал один раз и уже знал его и пел^.

Прочитав высказывания Левика и Коровина, можно предположить, что предварительной (домашней) подготовкой к спектаклям и концертам Шаляпин не занимался, и вся небходимая подготовительная работа переносилась им на репетиции.

Мнение Левика о том, что Шаляпин в экзерсисах не нуждался, на мой взгляд, глубоко ошибочно, поскольку пассажи в шаляпинских записях арий из “Сомнамбулы”, “Лукреции Борджа” и “Дона Джованни” образцами совершенства не являются. О том, как Шаляпин выпевал трели судить невозможно, так как в его записях оные не встречаются. Но коль скоро Шаляпин систематически не пел экзерсисы, либо из-за нежелания, либо из-за постоянного цейтнота от общения с огромным числом разных людей: ^…именной указатель лиц, встретившихся Шаляпину в течение его жизни, составляет несколько тысяч…^ (из книги И. Дарского “Народный Артист Его Величества… Шаляпин”, New York, 1999), то ему не удалось избавиться от недостатков в нижнем и верхнем регистрах звучания голоса. И это ограничивало его возможности при выборе репертуара. Да и не только это. Из-за пренебрежения вокальными упражнениями для шлифовки голоса (надо полагать, что МПКШ он никогда не пренебрегал, иначе изчез бы ШАЛЯПИН) Шаляпин иногда терял достигнутое в партиях, которые он пел на протяжении всей жизни (в связи с этим, см. далее об инцидентах при записи сцен из “Фауста” с дирижером Юджином Гуссенсом).

Продолжение следует