Искусство нидерландов 15 16 вв основные мастера. Нидерландская живопись XV в

Живопись северного Возрождения. Общепринятое, но условное понятие "Северное Возрождение" (ок.1500 - между 1540 и 1580) применяется по аналогии с итальянским Возрождением к культуре и искусству Германии, Нидерландов, Франции; одной из главных особенностей художественной культуры этих стран является его генетическая связь с искусством поздней готики.

В 15 в. главенствующее место среди североевропейских художественных школ заняла нидерландская живопись: произведения Р. Кампена, Яна ван Эйка, Д. Баутса, Хуго ван дер Гуса, Рогира ван дер Вейдена, Х. Мемлинга отмечены пантеистическим мировосприятием, пристальным вниманием к каждой детали и каждому явлению жизни; таящийся за ними глубокий символический смысл лежит в основе широчайших по обобщению картин Питера Брейгеля Старшего и Иеронима Босха.

Самостоятельное развитие получили в нидерландском искусстве Возрождения портрет (А. Мор, Я. ван Скорел), пейзаж (И. Патинир), бытовой жанр (Лука Лейденский). Своеобразным явлением стал романизм, мастера которого пытались соединить художественные приемы итальянского искусства с нидерландской традицией.

В Германии первые черты нового искусства появились в 1430-е гг. (Л. Мозер, Х. Мульчер, К. Виц), а собственно Возрождение, на искусство которого оказали большое влияние идеи Реформации и события Крестьянской войны 1524-1526, началось на рубеже 15 и 16 вв. и закончилось уже в 1530-1540-е гг. (живопись и графика Альбрехта Дюрера, М. Грюневальда, Лукаса Кранаха Старшего, А. Альтдорфера, Х. Хольбейна Младшего).

Жизнерадостный и изящный стиль французского Возрождения наиболее ярко проявился в живописных и карандашных портретах Ж. Фуке (известен также как выдающийся мастер миниатюры).

Своеобразное преломление черты Возрождения получили в искусстве Англии, где под влиянием работавшего в Лондоне Х. Хольбейна младшего сформировалась национальная школа портрета (Н. Хиллиард), и Испании, художники которой (А. Берругете, Д. де Силоэ, Л. де Моралес) использовали опыт итальянской живописи для создания собственного, сурового и выразительного стиля. Те или иные черты, отдельные элементы или приемы искусства Возрождения обнаруживаются в художественной культуре Хорватии, Венгрии, Чехии, Польши, Литвы и др. стран Европы.

Ян ван Эйк, Иероним Босх и Питер Брейгель Старший олицетворяют своим творчеством ранний, средний и поздний этапы живописи нидерландского Ренессанса. А. Дюрер, Грюневальд (М. Нитхардт), Л. Кранах Старший, Х. Хольбейн Младший утвердили принципы нового изоискусства в Германии.

Индивидуальное, авторское творчество теперь приходит на смену средневековой анонимности. Огромное практическое значение получает теория линейной и воздушной перспективы, пропорций, проблемы анатомии и светотеневой моделировки. Центром ренессансных новаций, художественным "зеркалом эпохи" явилась иллюзорно-натуроподобная живописная картина, в религиозном искусстве она вытесняет икону, а в искусстве светском порождает самостоятельные жанры пейзажа, бытовой живописи, портрета (последний сыграл первостепенную роль в наглядном утверждении идеалов гуманистической virtu).

Дунайская школа, направление в живописи и графике Южной Германии и Австрии 1-й половины 16 в. К Дунайской школе относят ранние картины Лукаса Кранаха Старшего, произведения А. Альтдорфера (см. перв. слайд "Битва Александра Македонского при Иссе" 1529 г.), В. Хубера и др. художников, отличающиеся свободой художественной фантазии, яркой эмоциональностью, пантеистическим восприятием природы, лесного или речного пейзажа, интересом к сказочно-легендарной окраске сюжета; они выделяются также динамичной, порывистой манерой письма, острой выразительностью рисунка, интенсивностью цветовых решений. Тенденции искусства Возрождения переплетены в Дунайской школе с традициями поздней готики. Творчество Дюрера определило ведущее направление искусства немецкого Возрождения. Влияние его па современных художников, в том числе и на художников Дунайской школы, было велико; оно проникло даже в Италию, во Францию. Одновременно с Дюрером и вслед за ним выступила плеяда крупных художников. Среди них были топко чувствующий гармонию природы и человека Лукас Кранах Старший (1472-1553) и наделенный огромной силой воображения Маттиас Готхардт Нейтхардт, известный под именем Маттиас Грюневальд (ок. 1475-1528), связанный с мистическими народными учениями и готической традицией. Его творчество проникнуто духом бунтарства, отчаянного исступления или ликования, высоким накалом чувств и мучительной экспрессией то вспыхивающего, то замирающего, то гаснущего, то пламенеющего цвета и света.

Окончательную самоценность получает искусство печатной гравюры на дереве и металле, в период Реформации ставшее поистине массовым. Рисунок из рабочего эскиза превращается в отдельный вид творчества; индивидуальная манера мазка, штриха, а также фактура и эффект незаконченности (нон-финито) начинают цениться как самостоятельные художественные эффекты.

Картинной, иллюзорно-трехмерной становится и монументальная живопись, получающая все большую зрительную независимость от массива стены.

Все виды изобразительного искусства теперь так или иначе нарушают монолитный средневековый синтез (где главенствовала архитектура), обретая сравнительную независимость. Формируются типы абсолютно круглой, требующей специального обхода статуи, конного монумента, портретного бюста (во многом возрождающие античную традицию), складывается совершенно новый тип торжественного скульптурно-архитектурного надгробия.

Античная ордерная система предопределяет новую архитектуру, главными типами которой являются гармонически ясные в пропорциях и в то же время пластически-красноречивые дворец и храм (особенно увлекает зодчих идея центрического в плане храмового здания). Характерные для Ренессанса утопические мечты не находят полномасштабного воплощения в градостроительстве, но подспудно одухотворяют новые архитектурные ансамбли, чей размах акцентирует "земные", центрически-перспективно организованные горизонтали, а не готическую вертикальную устремленность ввысь. Различные виды декоративного искусства, а также моды обретают особую, по-своему "картинную" живописность. Среди орнаментов особо важную смысловую роль играет гротеск.

Нидерланды. В религиозные сюжеты нидерландской живописи постепенно проникали жанровые мотивы, в рамках декоративно-изысканного стиля позднеготического искусства накапливались конкретные детали, усиливались эмоциональные акценты. Ведущую роль в этом процессе сыграла миниатюра, широко распространившаяся в 13-15 веках при дворах французской и бургундской аристократии, собиравшей вокруг себя талантливых мастеров из городских цехов. Среди них нидерландцы пользовались широкой известностью (братья Лимбург, мастер маршала Бусико). Часословы (точнее книги часов - род молитвенников, где молитвы, приуроченные к определенному часу, располагаются по месяцам) стали украшаться сценами труда и развлечений в различные времена года и соответствующих им пейзажей. С любовной тщательностью мастера запечатлевали окружающую их красоту мира, создавая высокохудожественные произведения, красочные, исполненные изящества (Туринско-Миланский часослов 1400-1450 годы). В исторических хрониках появились миниатюры, изображающие исторические события и портреты. В 15 веке распространяется портретная живопись. На протяжении 16 века выделяются в самостоятельные жанры бытовая живопись, пейзаж, натюрморт, картины на мифологические и аллегорические сюжеты.

С 40-х годов 15 века в нидерландской живописи, с одной стороны, усилились элементы повествовательности, с другой - драматического действия и настроения. С разрушением патриархальных связей, цементирующих жизнь средневекового общества, исчезает чувство гармонии, упорядоченности и единства мира и человека. Человек осознает свое самостоятельное жизненное значение, он начинает верить в свой разум и волю. Его образ в искусстве становится все более индивидуально неповторимым, углубленным, в нем раскрываются сокровенные чувства и мысли, их сложность. Вместе с тем человек обнаруживает свое одиночество, трагизм своей жизни, своей судьбы. В его облике начинают сквозить тревога, пессимизм.

Эта новая концепция мира и человека, не верящего в прочность земного счастья, нашла отражение в трагическом искусстве Рогира ван дер Вейдена (около 1400-1464), в его композиционных полотнах на религиозные сюжеты ("Снятие с креста", Мадрид, Прадо) и замечательных психологических портретах, крупнейшим мастером которых он был.

В первой четверти 15 века совершается коренной переворот в развитии западноевропейской живописи - появляется станковая картина. Историческая традиция связывает этот переворот с деятельностью братьев ван Эйков - основателей нидерландской школы живописи, основоположники реализма в Нидерландах, обобщившие в своем творчестве искания мастеров позднеготической скульптуры и миниатюры конца 14 - начала 15 века.

Гентский алтарь - большой двухъярусный многочастный складень - ряды картин и сотни фигур объединены в нем идеей и архитектоникой. Содержание композиций почерпнуто из Апокалипсиса, Библии и евангельских текстов. Однако средневековые сюжеты как бы переосмыслены и трактованы в конкретных живых образах. Тема прославления божества, его творения, размышления о судьбах человечества, идея единства человечества и природы, чувство просветленности, восхищение многообразием форм мира впервые в нидерландском искусстве нашли здесь совершенное живописное выражение. В нижнем ярусе складня помещено "Поклонение агнцу". Композиция решена как величественная массовая сцена в пейзаже, пространство которого обладает здесь повышенной перспективностью - взгляд устремленно скользит в глубь пейзажа.

В верхнем ярусе складня изображены небесные сферы, населенные небожителями: в центре на золотых тронах превышающие человеческий рост бог-отец в царской тиаре, Мария и Иоанн Креститель. В боковых створках озаренные солнечным светом поющие и музицирующие ангелы.

По-новому решается художником и проблема изображения обнаженного человеческого тела. В образе Адама нет никаких следов влияния античной классики, на основе которой итальянцы писали идеальную в своих пропорциях обнаженную фигуру. Построение человеческой фигуры у ван Эйка соответствует только данной конкретной индивидуальности. Это новое, более непосредственное видение человека - важное открытие в западноевропейском искусстве.

В годы зрелости Ян ван Эйк создает произведения, в которых эмоциональность, развернутое повествование, характерные для Гентского алтаря, сменяются лаконичностью цельных монументальных алтарных композиций. Они состоят из двух, трех фигур в окружении "множественной" среды, красивых и дорогих предметов, подчиненных гармонии целого. Герои и окружающая их среда объединены не сюжетным действием, но общим созерцательным настроением, внутренней сосредоточенностью. "Мадонна канцлера Ролена", "Мадонна каноника ван дер Пале" Ван Эйк отказывается от типа героического профильного портрета, характерного для миниатюристов конца 14 столетия и итальянских живописцев 15 века. Преодолевая отчужденность и замкнутость портретных образов итальянцев, Ян ван Эйк поворачивает лицо портретируемого в три четверти, подчеркивая глубинность изображения, приближает его к зрителю, обычно располагает руки в ракурсе, оживляет фон игрой светотени. "Портрет кардинала Альбергати", "Тимофей", "Человеке в красном тюрбане".

Особое место не только в творчестве Яна ван Эйка, но и во всем нидерландском искусстве 15-16 веков принадлежит "Портрету Джованни Арнольфини и его жены". Художник раздвигает рамки чисто портретного изображения, превращая его в сцену бракосочетания, в некий апофеоз супружеской верности, символом которой служит изображенная у ног четы собака.

Робер Кампен . Флемалъский мастер. Будучи связан с традициями нидерландской миниатюры и скульптуры 14 века, Кампен первым среди соотечественников сделал шаги к художественным принципам Раннего Возрождения. Произведения Кампена (триптих "Благовещение", "Алтарь Верля",) более архаичны, чем работы его современника Яна ван Эйка, но выделяются демократической простотой образов, склонностью к бытовой интерпретации сюжетов. Изображения святых в его картинах помещены, как правило, в уютные городские интерьеры с любовно воспроизведенными деталями обстановки. Лиризм образов, нарядный колорит, основанный на контрастах мягких локальных тонов, сочетаются у Кампена с изощренной игрой как бы вырезанных в дереве складок одеяний. Один из первых портретистов в европейской живописи ("Мужской портрет", парные портреты супругов).

"Мадонна с младенцем". она изображена в домашней обстановке - кажется, что она только что положила книгу, чтобы накормить младенца. Все детали изображены очень подробно; городской пейзаж, видимый через окно, столь же ясен и точен, как и фигуры на первом плане, а страницы книги, украшение на подоле платья Мадонны и тростниковый экран камина старательно прописаны.

Рогир ван дер Вейден (около 1400-1464). Акцент на чувства и эмоции ликов . Для творчества Рогира ван дер Вейдена характерна своеобразная переработка художественных приемов Яна ван Эйка. В своих религиозных композициях, персонажи которых располагаются в интерьерах с видами, открывающимися на дальние планы, или на условных фонах, Рогир ван дер Вейден сосредоточивает внимание на изображениях первого плана, не придавая большого значения точной передаче глубины пространства и бытовых деталей обстановки. Отказываясь от художественного универсализма Яна ван Эйка, мастер в своих произведениях концентрируется на внутреннем мире человека, его переживаниях и душевном настрое. Картинам художника Рогира ван дер Вейдена, во многом сохраняющим еще спиритуалистическую экспрессию искусства поздней готики, свойственны уравновешенность композиции, мягкость линейных ритмов, эмоциональная насыщенность утонченно-яркого локального колорита ("Распятие", "Рождество", средняя часть "Алтаря Бладелина", "Поклонение волхвов", Старая пинакотека, "Снятие с креста").

Готическая струя в творчестве Роже особенно отчетливо выступает в двух небольших триптихах - так называемом "Алтаре Марии" ("Оплакивание", слева - "св. Семейство", справа - "Явление Христа Марии") и более позднем - "Алтаре св. Иоанна" ("Крещение", слева - "Рождение Иоанна Крестителя" справа - "Казнь Иоанна Крестителя", Берлин). Творчество Роже в гораздо большей степени, чем творчество Яна ван Эйка, связано с традициями средневекового искусства и проникнуто духом строгого церковного учения.

Картина художника Рогира ван дер Вейдена "Снятие с креста". Полное горя и скорби поведение персонажей делает эту картину одной из наиболее волнующих в истории искусства и одним из шедевров живописи 15 столетия. Такие подробности, как слезы, стекающие по лицу Марии Магдалины, и то, как спадает ткань ее одеяния, когда она скорбно всплескивает руками, показывают, что Ван дер Вейден был проницательным наблюдателем жизни. И тем не менее композиция в целом, с фигурами, сгрудившимися на первом плане, у рамы, как если бы они помещались в неглубоком ящике, напоминает скорее живую картину из рождественской процессии, чем точное изображение реального события. Делая отдельных участников драматического события носителями различных оттенков чувств скорби, художник воздерживается от индивидуализации образов, точно также, как он отказывается от переноса сцены в реальную конкретную обстановку.

Хуго ван дер Гус (около 1435-1482). Творчеству Гуса, продолжавшего в нидерландском искусстве традиции Яна ван Эйка и Рогира ван дер Вейдена, свойственно тяготение к мужественной правдивости образов, напряженному драматизму действия. В свои композиции, несколько условные по пространственному построению и масштабным соотношениям фигур, полные тонких, любовно трактованных деталей (фрагменты архитектуры, узорные одеяния, вазы с цветами и т.п.), художник Хуго ван дер Гус вводил множество ярко индивидуальных по характеристике персонажей, сплоченных единым переживанием, нередко отдавая предпочтение острохарактерным простонародным типажам. Фоном для алтарных образов Гуса часто служит поэтический, тонкий по красочным градациям ландшафт ("Грехопадение"). Живописи Гуса присущи тщательная пластическая лепка, гибкость линейных ритмов, холодный изысканный колорит, основанный на созвучиях серо-синих, белых и черных тонов (триптих "Поклонение волхвов" или так называемый алтарь Портинари, "Поклонение волхвов" и "Поклонение пастухов", Картинная галерея, Берлин-Далем). Черты, свойственные живописи поздней готики (драматическая экстатичность образов, острый, изломанный ритм складок одежд, напряженность контрастного, звучного колорита), проявились в "Успении Богоматери" (Муниципальная художественная галерея, Брюгге).

"Грехопадение". Полуящерица, получеловек, змий в этом изображении грехопадения Адама и Евы с беспокойством следит, как Ева, стыдливо прикрытая продуманно посаженным ирисом, протягивает руку к Древу Познания за вторым яблоком, отведав кусочек первого. Тщательность, с какой выписан каждый лист, былинка, завиток волос, поразительна. (Обращает на себя внимание необычная коса на затылке у змия).

Мемлинг Ханс (около 1440-1494). В произведениях Мемлинга, сочетавшего в своем творчестве черты искусства поздней готики и Возрождения, бытовое, лирическое истолкование религиозных сюжетов, мягкая созерцательность, гармоничное построение композиции соединяется со стремлением к идеализации образов, канонизации приемов старонидерландской живописи (триптих "Богоматерь со святыми", алтарь со "Страшным Судом"; триптих мистического обручения святой Екатерины Александрийской,). Работы Мемлинга, среди которых выделяются "Вирсавия", редкое в искусстве Нидерландов изображение обнаженного женского тела в натуральную величину, и точные по воссозданию облика модели портреты (мужской портрет, Маурицхёйс, Гаага; портреты Виллема Морела и Барбары ван Вландерберг), отличаются удлиненностью пропорций, изяществом линейных ритмов.

Картина Ханса Мемлинга "Снятие с креста", Гранадский диптих, левая створка. Волнующий момент христианской истории сведен к до боли простому изображению трех человек, поддерживающих тело Христа, и фрагмента лестницы, опирающейся на крест. Фигуры скручены в пространстве первого плана, тогда как пейзаж вдали представляет видимую, но объемно не воспринимаемую часть композиции.

Босх Хиеронимус. Живопись занимательна, (около 1450/60-1516), Иероним Босх в своих многофигурных композициях, картинах на темы народных поговорок, пословиц и притч ("Искушение святого Антония", триптихи "Сад наслаждений", "Поклонение волхвов", "Корабль дураков") сочетал изощренную средневековую фантастику, порожденные безграничным воображением гротескные демонические образы с фольклорно-сатирическими и нравоучительными тенденциями, с необычными для искусства его эпохи реалистическими новшествами. Поэтические пейзажные фоны, смелые жизненные наблюдения, метко схваченные художником Иеронимом Босхом народные типы и бытовые сцены, подготовили почву для формирования нидерландского бытового жанра и пейзажа; тяга к иронии и иносказанию, к воплощению в гротескно-сатирической форме широкой картины народной жизни способствовали становлению творческой манеры Питера Брейгеля Старшего и других художников.

Стиль Босха уникален и не имеет аналогий в нидерландской живописной традиции. Живопись Иеронима Босха совсем не похожа на творчество других художников того времени, таких как Ян ван Эйк или Рогир ван дер Вейден. Большинство сюжетов картин Босха связано с эпизодами из жизни Христа или святых, противостоящих пороку, или почерпнуты в аллегориях и пословицах о человеческой жадности и глупости.

Яркая достоверность произведений Босха, умение изобразить движения души человека, удивительная способность нарисовать толстосума и нищего, торговца и калеку, - все это отводит ему важнейшее место в развитии жанровой живописи.

Искусство Босха отражало кризисные настроения, захватившие нидерландское общество в условиях нарастания социальных конфликтов конца 15 столетия. В это время старые нидерландские города (Брюгге, Тент), связанные узкой местной хозяйственной регламентацией, утратили былое могущество, их культура угасала. В творчестве некоторых художников заметно снижение художественного уровня, проявлялись архаизирующие тенденции или склонность к увлечению незначительными бытовыми подробностями, тормозившие дальнейшее развитие реализма.

Дюрер (Durer) Альбрехт (1471-1528), немецкий живописец, рисовальщик, гравер, теоретик искусства. Основоположник искусства немецкого Возрождения, Дюрер учился ювелирному делу у своего отца, выходца из Венгрии, живописи - в мастерской нюрнбергского художника М. Вольгемута (1486-1489), у которого воспринял принципы нидерландского и немецкого позднеготического искусства, ознакомился с рисунками и гравюрами мастеров раннего итальянского Возрождения (в том числе А. Мантеньи). В эти же годы Дюрер испытал сильное влияние М. Шонгауэра. В 1490-1494, во время обязательных для цехового подмастерья странствий по Рейну, Дюрер выполнил несколько станковых гравюр в духе поздней готики, иллюстрации к "Кораблю дураков" С. Бранта и др. Воздействие на Дюрера гуманистических учений, усилившееся в результате его первой поездки в Италию (1494-1495), проявилось в стремлении художника к овладению научными методами познания мира, к углубленному изучению натуры, в которой его внимание привлекали как самые, казалось бы, незначительные явления ("Куст травы", 1503, собрание Альбертина, Вена), так и сложные проблемы связи в природе цвета и световоздушной среды ("Домик у пруда", акварель, около 1495-1497, Британский музей, Лондон). Новое ренессансное понимание личности Дюрер утверждал в портретах этого периода (автопортрет, 1498, Прадо).

Настроения предреформационной эпохи, кануна мощных социальных и религиозных битв Дюрер выразил в серии гравюр на дереве "Апокалипсис" (1498), в художественном языке которой органично слились приемы немецкого позднеготического и итальянского ренессансного искусства. Второе путешествие в Италию еще более укрепило стремление Дюрера к ясности образов, упорядоченности композиционных построений ("Праздник четок", 1506, внимательному изучению пропорций обнаженного человеческого тела ("Адам и Ева", 1507, Прадо, Мадрид). При этом Дюрер не утратил (особенно в графике) зоркости наблюдения, предметной выразительности, жизненности и экспрессивности образов, свойственных искусству поздней готики (циклы гравюр на дереве "Большие Страсти", около 1497-1511, "Жизнь Марии", около 1502-1511, "Малые Страсти", 1509-1511). Изумительная точность графического языка, тончайшая разработка световоздушных отношений, ясность линии и объема, сложнейшая философская подоснова содержания отличают три "мастерские гравюры" на меди: "Всадник, смерть и дьявол" (1513) - образ непоколебимого следования долгу, стойкости перед испытаниями судьбы; "Меланхолия" (1514) как воплощение внутренней конфликтности мятущегося творческого духа человека; "Святой Иероним" (1514) - прославление гуманистической пытливой исследовательской мысли. К этому времени Дюрер завоевал почетное положение в родном Нюрнберге, получил известность за рубежом, особенно в Италии и Нидерландах (куда совершил поездку в 1520-1521). Дюрер дружил с виднейшими гуманистами Европы. Среди его заказчиков были богатые бюргеры, германские князья и сам император Максимилиан I, для которого он в числе других крупных немецких художников исполнил рисунки пером к молитвеннику (1515).

В серии портретов 1520-х годов (Я. Муффеля, 1526, И. Хольцшуэра, 1526, - оба в картинной галерее, Берлин-Далем, и др.) Дюрер воссоздал тип человека ренессансной эпохи, проникнутого гордым сознанием самоценности собственной личности, заряженного напряженной духовной энергией и практической целеустремленностью. Интересен автопортрет Альбрехта Дюрера в 26 лет в перчатках. Руки модели, лежащие на постаменте, - хорошо известный прием создания иллюзии близости между портретируемым и зрителем. Дюрер мог научиться этому визуальному трюку на примере таких произведений, как, например, леонардовская Мона Лиза, - он видел ее во время путешествия в Италию. Пейзаж, который виден в открытое окно, - особенность, характерная для северных художников, таких как Ян Ван Эйк и Робер Кампен. Дюрер революционизировал североевропейское искусство, объединив опыт нидерландской и итальянской живописи. Многосторонность устремлений проявилась и в теоретических трудах Дюрера ("Руководство к измерению...", 1525; "Четыре книги о пропорциях человека", 1528). Художественные искания Дюрера завершила картина "Четыре апостола" (1526, Старая пинакотека, Мюнхен), в которой воплощены четыре характера-темперамента людей, связанных общим гуманистическим идеалом независимой мысли, силы воли, стойкости в борьбе за справедливость и истину.

В религиозные сюжеты нидерландской живописи постепенно проникали жанровые мотивы, в рамках декоративно-изысканного стиля позднеготического искусства накапливались конкретные детали, усиливались эмоциональные акценты. Ведущую роль в этом процессе сыграла миниатюра, широко распространившаяся в 13–15 веках при дворах французской и бургундской аристократии, собиравшей вокруг себя талантливых мастеров из городских цехов. Среди них нидерландцы пользовались широкой известностью (братья Лимбург, мастер маршала Бусико). Часословы (точнее книги часов – род молитвенников, где молитвы, приуроченные к определенному часу, располагаются по месяцам) стали украшаться сценами труда и развлечений в различные времена года и соответствующих им пейзажей. С любовной тщательностью мастера запечатлевали окружающую их красоту мира, создавая высокохудожественные произведения, красочные, исполненные изящества (Туринско-Миланский часослов 1400–1450 годы). В исторических хрониках появились миниатюры, изображающие исторические события и портреты. В 15 веке распространяется портретная живопись. На протяжении 16 века выделяются в самостоятельные жанры бытовая живопись, пейзаж, натюрморт, картины на мифологические и аллегорические сюжеты.

С 40-х годов 15 века в нидерландской живописи, с одной стороны, усилились элементы повествовательности, с другой – драматического действия и настроения. С разрушением патриархальных связей, цементирующих жизнь средневекового общества, исчезает чувство гармонии, упорядоченности и единства мира и человека. Человек осознает свое самостоятельное жизненное значение, он начинает верить в свой разум и волю. Его образ в искусстве становится все более индивидуально неповторимым, углубленным, в нем раскрываются сокровенные чувства и мысли, их сложность. Он превращается в центральное действующее лицо сюжетных сцен или в героя станковых портретов, обладателя тонкого интеллекта, своего рода аристократа духа. Вместе с тем человек обнаруживает свое одиночество, трагизм своей жизни, своей судьбы. В его облике начинают сквозить тревога, пессимизм. Эта новая концепция мира и человека, не верящего в прочность земного счастья, нашла отражение в трагическом искусстве Рогира ван дер Вейдена (около 1400–1464), в его композиционных полотнах на религиозные сюжеты («Снятие с креста», Мадрид, Прадо) и замечательных психологических портретах, крупнейшим мастером которых он был.

Чувство таинственности и тревоги, ощущение прекрасного, небывалого и глубоко трагического в обыденном определяют творчество художника сильно выраженной индивидуальности и исключительного дарования Гуго ван дер Гуса (1440–1482), автора мощного, завораживающего своим патетическим настроением и пластической силой «Алтаря Портинари» (1476–1478, Флоренция, Уффици). Гус первым создал целостный образ чисто земного бытия в его материальной конкретности. Сохраняя интерес к познанию жизненного разнообразия, он концентрировал внимание на человеке, его духовной энергии и силе, ввел в свои композиции чисто народные типы, реальный пейзаж, сопричастный в своем эмоциональном звучании человеку. Трагизм мироощущения спрягался в его мужественном искусстве с утверждением ценности земного существования, отмеченного противоречиями, но достойного восхищения.

В последней четверти 15 века активизируется художественная жизнь северных провинций (в частности Голландии). В искусстве работающих здесь художников сильнее, чем на юге Нидерландов, проступает связь с народными поверьями, с фольклором, резче выражена тяга к характерному, низменному, уродливому, к социальной сатире, облеченной в аллегорическую, религиозную или мрачную фантастическую форму.

Эти черты остро обозначены в проникнутой глубоким пессимизмом живописи страстного обличителя Иеронимуса Босха (около 1450 – 1516), обнаружившего в окружающем его мире грозное царство зла, бичевавшего пороки безвольного, бессильного, погрязшего в грехах человечества. Антиклерикальные морализующие тенденции его творчества, беспощадное отношение к человеку четко выражены в аллегорической картине «Корабль глупцов» (Париж, Лувр), высмеивающей монахов. Экспрессивность художественных образов Босха, его бытовая зоркость, склонность к гротеску и сарказму в изображении человеческого рода определили впечатляющую силу его произведений, отличающихся утонченностью и совершенством живописного исполнения. Искусство Босха отражало кризисные настроения, захватившие нидерландское общество в условиях нарастания социальных конфликтов конца 15 столетия. В это время старые нидерландские города (Брюгге, Тент), связанные узкой местной хозяйственной регламентацией, утратили былое могущество, их культура угасала.

Голландия. 17 век. Страна переживает небывалый расцвет. Так называемый «Золотой Век». В конце 16 века несколько провинций страны добились независимости от Испании.

Теперь простестанские Нидерланды пошли своим путём. А католическая Фландрия (нынешняя Бельгия) под крылом Испании – своим.

В независимой Голландии религиозная живопись почти никому стала не нужна. Протестанская церковь не одобряла роскошь убранства. Но это обстоятельство «сыграло на руку» живописи светской.

Любовь к этому виду искусства проснулась буквально у каждого жителя новой страны. Голландцам хотелось видеть на картинах собственную жизнь. И художники охотно шли им навстречу.

Ещё никогда окружающую действительность столько не изображали. Обычных людей, обыкновенные комнаты и самый заурядный завтрак горожанина.

Реализм процветал. Вплоть до 20 века он будет достойным конкурентом академизму с его нимфами и греческими богинями.

Этих художников называют «малыми» голландцами. Почему? Картины были маленькие по размеру, ведь они создавались для небольших домов. Так, почти все картины Яна Вермеера в высоту не более полуметра.

Но мне больше нравится другая версия. В Нидерландах в 17 веке жил и творил великий мастер, «большой» голландец. А все остальные по сравнению с ним были «малыми».

Речь идёт, конечно, о Рембрандте. С него и начнём.

1. Рембрандт (1606-1669 гг.)

Рембрандт. Автопортрет в возрасте 63 лет. 1669 г. Национальная Лондонская галерея

Рембрандту довелось испытать широчайшую гамму эмоций в течение своей жизни. Поэтому в его ранних работах так много веселья и бравады. И так много сложных чувств – в поздних.

Вот он молод и беззаботен на картине «Блудный сын в таверне». На коленях – любимая жена Саския. Он – популярный художник. Заказы льются рекой.

Рембрандт. Блудный сын в таверне. 1635 г. Галерея старых мастеров, Дрезден

Но все это исчезнет через каких-то 10 лет. Саския умрет от чахотки. Популярность растворится, как дым. Большой дом с уникальной коллекцией заберут за долги.

Но появится тот самый Рембрандт, который останется на века. Оголенные чувства героев. Их самые сокровенные мысли.

2. Франс Хальс (1583-1666 гг.)

Франс Хальс. Автопортрет. 1650 г. Музей Метрополитен, Нью-Йорк

Франс Хальс – один из величайших портретистов всех времён. Поэтому я бы его тоже причислила к «большим» голландцам.

В Голландии в то время было принято заказывать групповые портреты. Так появилось множество подобных работ с изображением работающих вместе людей: стрелки одной гильдии, врачи одного городка, управляющие домом престарелых.

В этом жанре больше всех как раз выделяется Хальс. Ведь большинство таких портретов были похожи на колоду карт. Сидят себе за столом люди с одинаковым выражением лица и просто смотрят. У Халса же было по-другому.

Посмотрите на его групповой портрет «Стрелки гильдии св. Георгия”.

Франс Хальс. Стрелки гильдии св. Георгия. 1627 г. Музей Франса Хальса, Гарлем, Нидерланды

Здесь вы не найдёте ни одного повторения в позе или выражении лица. При этом и хаоса здесь нет. Персонажей много, но лишним никто не кажется. Благодаря удивительно верной расстановке фигур.

Да и в одиночном портрете Хальс превосходил многих художников. Его модели естественны. Люди из высшего общества на его картинах лишены надуманного величия, а модели из низов не выглядят униженными.

А ещё его герои очень эмоциональны: они улыбаются, смеются, жестикулируют. Как, например, это «Цыганка» с лукавым взглядом.

Франс Хальс. Цыганка. 1625-1630 гг.

Хальс, как и Рембрандт, закончил жизнь в нищете. По той же причине. Его реализм шел вразрез со вкусами заказчиков. Которым хотелось, чтобы их внешность приукрашивали. Хальс не шёл на откровенную лесть, и тем самым подписал себе приговор – «Забвение».

3. Герард Терборх (1617-1681 гг.)

Герард Терборх. Автопортрет. 1668 г. Королевская галерея Маурицхейс, Гаага, Нидерланды

Терборх был мастером бытового жанра. Богатые и не очень бюргеры неспешно разговаривают, дамы читают письма, а сводница наблюдает за ухаживанием. Две-три тесно расположенные фигуры.

Именно этот мастер выработал каноны бытового жанра. Которые потом позаимствует Ян Вермеер, Питер де Хох и многие другие «малые» голландцы.

Герард Терборх. Бокал лимонада. 1660-ые года. Государственный Эрмитаж, Санкт-Петербург

«Бокал лимонада» – одна из известных работ Терборха. На ней видно ещё одно достоинство художника. Невероятно реалистичное изображение ткани платья.

Есть у Терборха и необычные работы. Что говорит о его желании выйти за рамки требований заказчиков.

Его «Точильщик» показывает жизнь самых бедных жителей Голландии. Мы привыкли видеть на картинах «малых» голландцев уютные дворики и чистые комнаты. А вот Терборх осмелился показать неприглядную Голландию.

Герард Терборх. Точильщик. 1653-1655 гг. Государственные музеи Берлина

Как вы понимаете, такие работы не пользовались спросом. И они – редкое явление даже у Терборха.

4. Ян Вермеер (1632-1675 гг.)

Ян Вермеер. Мастерская художника. 1666-1667 гг. Музей истории искусств, Вена

Как выглядел Ян Вермеер, достоверно не известно. Лишь очевидно, что на картине «Мастерская художника» он изобразил себя. Правда со спины.

Поэтому удивительно, что недавно стал известен новый факт из жизни мастера. Связан он с его шедевром «Улочка Делфта».

Ян Вермеер. Улочка Делфта. 1657 г. Государственный музей в Амстердаме

Выяснилось, что на этой улице прошло детство Вермеера. Изображённый дом принадлежал его тётке. Она растила в нем своих пятерых детей. Возможно, это она сидит на пороге с шитьем, а двое ее детей играют на тротуаре. Сам Вермеер жил в доме напротив.

Но чаще он изображал внутреннюю обстановку этих домов и их обитателей. Казалось бы, сюжеты картин очень просты. Вот миловидная дама, обеспеченная горожанка, проверяет работу своих весов.

Ян Вермеер. Женщина с весами. 1662-1663 гг. Национальная галерея искусства, Вашингтон

Чем же Вермеер выделялся среди тысяч других «малых» голландцев?

Он был непревзойденным мастером света. На картине «Женщина с весами» свет мягко обволакивает лицо героини, ткани и стены. Придавая изображенному неведанную одухотворенность.

А ещё композиции картин Вермеера тщательно выверены. Вы не найдёте ни одной лишней детали. Достаточно убрать одну из них, картина «рассыпется», и волшебство уйдёт.

Все это давалось Вермееру нелегко. Такое потрясающее качество требовало кропотливой работы. Всего 2-3 картины в год. Как следствие, невозможность прокормить семью. Вермеер работал ещё арт-дилером, продавая работы других художников.

5. Питер де Хох (1629-1684 гг.)

Питер де Хох. Автопортрет. 1648-1649 гг. Рейксмусеум, Амстердам

Хоха часто сравнивают с Вермеером. Они работали в одно время, даже был период, что в одном городе. И в одном жанре – бытовом. У Хоха мы тоже видим одну-две фигуры в уютных голландских двориках или комнатах.

Открытые двери и окна делают пространство его картин многослойным и занимательным. А фигуры вписаны в это пространство очень гармонично. Как, например, на его картине «Служанка с девочкой во дворике».

Питер де Хох. Служанка с девочкой во дворике. 1658 г. Лондонская национальная галерея

До 20 века Хох ценился очень высоко. А вот малочисленные работы его конкурента Вермеера мало, кто замечал.

Но в 20 веке все изменилось. Слава Хоха померкла. Однако его достижения в живописи сложно не признать. Мало, кто мог так грамотно сочетать окружающую обстановку и людей.

Питер де Хох. Игроки в карты в солнечной комнате. 1658 г. Королевское художественное собрание, Лондон

Обратите внимание, что в скромном доме на полотне «Игроки в карты» висит картина в недешевой раме.

Это в очередной раз говорит о том, как среди обычных голландцев была популярна живопись. Картины украшали каждый дом: и дом богатого бюргера, и скромного горожанина, и даже крестьянина.

6. Ян Стен (1626-1679 гг.)

Ян Стен. Автопортрет с лютней. 1670-ые гг. Музей Тиссена-Борнемисы, Мадрид

Ян Стен, пожалуй, самый веселый «малый» голландец. Но любящий нравоучения. Он часто изображал таверны или бедные дома, в которых водился порок.

Его главные герои – гуляки и дамы легкого поведения. Он хотел развлекать зрителя, но подспудно предостерегать его от порочной жизни.

Ян Стен. Кавардак. 1663 г. Музей истории искусства, Вена

Есть у Стена и более спокойные работы. Как, например, “Утренний туалет”. Но и здесь художник удивляет зрителя слишком откровенными деталями. Тут и следы от резинки чулок, и не пустой ночной горшок. Да и как-то совсем не кстати собака лежит прямо на подушке.

Ян Стен. Утренний туалет. 1661-1665 гг. Рейксмусеум, Амстердам

Но несмотря на всю несерьёзность, цветовые решения Стена очень профессиональны. В этом он превосходил многих «малых голландцев». Посмотрите, насколько красный чулок прекрасно сочетается с голубой курткой и ярко-бежевым половиком.

7. Якобс Ван Рейсдал (1629-1682 гг.)

Портрет Рейсдала. Литография из книги 19 века.

Р. Климов

Первые проявления искусства Возрождения в Нидерландах относятся к началу 15 столетия.

Нидерландские (собственно фламандские) мастера еще в 14 в. пользовались большой известностью в Западной Европе, и многие из них сыграли важную роль в развитии искусства других стран (особенно Франции). Однако почти все они не выходят из русла средневекового искусства. Причем менее всего заметно приближение новой поры в живописи. Художники (например, Мельхиор Брудерлам, ок. 1360-после 1409) в лучшем случае умножают в своих работах число наблюденных в натуре деталей, однако их механическое нанизывание ни в какой мере не способствует реализму целого.

Скульптура отразила проблески нового сознания значительно ярче. В конце 14 в. Клаус Слютер (ум. ок. 1406 г.) предпринял первые попытки разбить традиционные каноны. Статуи герцога Филиппа Смелого и его жены на портале усыпальницы бургундских герцогов в дижонском монастыре Шанмоль (1391-1397) отличаются безусловной портретной убедительностью. Размещение их по сторонам портала, перед статуей богоматери, расположенной в центре, свидетельствует о стремлении скульптора объединить все фигуры и создать из них некое подобие сцены предстояния. Во дворе того же монастыря Слютер совместно со своим племянником и учеником Клаусом де Верве (ок. 1380-1439) создал композицию «Голгофа» (1395-1406), дошедший до нас украшенный статуями постамент которой (так называемый Колодец пророков) отличается мощью форм и драматичностью замысла. Статуя Моисея, являющаяся частью этого произведения, может быть отнесена к числу самых значительных достижений европейской скульптуры своего времени. Из работ Слютера и де Верве должны быть отмечены также фигуры плакальщиков для гробницы Филиппа Смелого (1384-1411; Дижон. Музей, и Париж, Музей Клюни), для которых характерна острая, повышенная выразительность в передаче эмоций.

И все же ни Клаус Слюгер, ни Клаус де Верве не могут почитаться родоначальниками нидерландского Возрождения. Некоторая преувеличенность экспрессии, излишняя буквальность портретных решений и весьма слабая индивидуализация образа заставляют видеть в них скорее предшественников, чем зачинателей нового искусства. Во всяком случае, развитие ренессансных тенденций в Нидерландах протекало другими путями. Эти пути были намечены в нидерландской миниатюре начала 15 столетия.

Нидерландские миниатюристы еще в 13-14 вв. пользовались самой широкой известностью; многие из них выезжали за пределы страны и оказали весьма сильное влияние на мастеров, например, Франции. И как раз в области миниатюры был создан памятник переломного значения - так называемый Туринско-Миланский часослов.

Известно, что его заказчиком был Жан, герцог Беррийский, и что работа над ним началась вскоре после 1400 г. Но еще не будучи оконченным, этот Часослов переменил своего владельца, и работа над ним затянулась до второй половины 15 столетия. В 1904 г. при пожаре Туринской национальной библиотеки большая его часть сгорела.

По художественному совершенству и по своему значению для искусства Нидерландов среди миниатюр Часослова выделяется группа листов, созданных, по всей видимости, в 20-х гг. 15 в. Автором их называли Губерта и Яна ван Эйков или условно именовали Главным мастером Часослова.

Миниатюры эти неожиданно реальны. Мастер изображает зеленые холмы с идущими девушками, морской берег с белыми барашками волн, далекие города и кавалькады нарядных всадников. По небу стайками плывут облака; замки отражаются в тихих водах реки, под светлыми сводами церкви идет служба, в комнате хлопочут вокруг новорожденного. Художник ставит своей целью передачу бесконечной, живой, всепроникающей красоты Земли. Но при этом он не старается подчинить изображение мира строгой мировоззренческой концепции, как делали это его итальянские современники. Он не ограничивается воссозданием сюжетно определенной сцены. Люди в его композициях не получают главенствующей роли и не отрываются от пейзажной среды, представленной всегда с острой наблюдательностью. В крещении, например, действующие лица изображены на переднем плане, и все же зритель воспринимает сцену в ее пейзажном единстве: речную долину с замком, деревьями и маленькими фигурками Христа и Иоанна. Редкой для своего времени верностью натуре отмечены все цветовые оттенки, а по их воздушности названные миниатюры можно считать явлением исключительным.

Для миниатюр Туринско-Миланского часослова (и шире - для живописи 20-х гг. 15 в.) весьма характерно, что художник обращает внимание не столько на стройную и разумную организованность мира, сколько на его естественную пространственную протяженность. По существу, здесь проявляются черты художественного мировосприятия вполне специфические, не имеющие аналогий в современном европейском искусстве.

Для итальянского живописца начала 15 столетия гигантская фигура человека как бы на все отбрасывала свою тень, все подчиняла себе. В свою очередь пространство трактовалось с подчеркнутой рационалистичностью: оно имело четко определенные границы, в нем были наглядно выражены все три измерения, и оно служило идеальной средой для человеческих фигур. Нидерландец не склонен видеть в людях центр вселенной. Человек для него - только часть мироздания, быть может, и наиболее ценная, но не существующая вне целого. Пейзаж в его произведениях никогда не превращается в фон, а пространство лишено рассчитанной упорядоченности.

Названные принципы свидетельствовали о сложении нового типа мировосприятия. И не случайно их развитие вышло за узкие пределы миниатюры, привело к обновлению всей нидерландской живописи и расцвету особого варианта искусства Возрождения.

Первые живописные произведения, которые, подобно миниатюрам Туринского часослова, можно уже причислить к ранним ренессансным памятникам, были созданы братьями Губертом и Яном ван Эйк.

Оба они - Губерт (ум. в 1426 г.) и Ян (ок. 1390-1441)-сыграли решающую роль в становлении нидерландского Ренессанса. О Губерте почти ничего неизвестно. Ян был, видимо, весьма образованным человеком, изучал геометрию, химию, картографию, выполнял некоторые дипломатические поручения бургундского герцога Филиппа Доброго, на службе у которого, между прочим, состоялась его поездка в Португалию. О первых шагах Возрождения в Нидерландах позволяют судить живописные работы братьев, выполненные в 20-х гг., и среди них такие, как «Жены-мироносицы у гроба» (возможно, часть полиптиха; Роттердам, музей Бойманс-ван Бейнинген), «Мадонна в церкви» (Берлин), «Св. Иероним» (Детройт, Художественный институт).

В картине Яна ван Эйка «Мадонна в церкви» конкретные натурные наблюдения занимают чрезвычайно много места. Предшествующее европейское искусство не знало столь жизненно-естественных изображений реального мира. Художник с тщанием прорисовывает скульптурные детали, не забывает возле статуи мадонны в алтарной преграде зажечь свечки, отмечает трещину в стене, а за окном показывает слабые очертания аркбутана. Интерьер напоен легким золотистым светом. Свет скользит по церковным сводам, солнечными зайчиками ложится на плиты пола, свободно вливается в открытые ему навстречу двери.

Однако в этот жизненно убедительный интерьер мастер помещает фигуру Марии, головой достигающую окон второго яруса. II все же такое немасштабное совмещение фигуры и архитектуры не производит впечатления неправдоподобности, ибо в картине ван Эйка господствуют не совсем те же отношения и связи, что в жизни. Свет, пронизывающий ее, реален, но он же придает картине черты возвышенной просветленности и сообщает краскам сверхобычную интенсивность звучания. Не случайно от синего плаща Марии и красного ее платья по всей церкви проносится цветовое эхо - эти два цвета вспыхивают в короне Марии, переплетаются в одеянии ангелов, виднеющихся в глубине церкви, загораются под сводами и на распятии, венчающем алтарную преграду, чтобы затем рассыпаться мелкими искорками в самом дальнем витраже собора.

В нидерландском искусстве 20-х гг. 15 в. величайшая точность в передаче природы и предметов человеческого обихода сочетается с повышенным чувством красоты, и прежде всего цветовой, красочной звучности реальной вещи. Светозарность цвета, его глубокая внутренняя взволнованность и своего рода торжественная чистота лишают произведения 20-х гг. какой бы то ни было повседневной обыденности - даже в тех случаях, когда человек изображается в бытовой обстановке.

Если активность реального начала в работах 1420-х гг. является общим признаком их ренессансной природы, то непременная акцентировка чудесной просветленности всего земного свидетельствует о совершенном своеобрАзии Возрождения в Нидерландах. Это качество нидерландской живописи получило мощное синтетическое выражение в центральном произведении северного Ренессанса - в прославленном Гентском алтаре братьев ван Эйк.

Гентский алтарь (Гент, церковь св. Бавона)-грандиозное, многочастное сооружение (3,435 X 4,435). В закрытом виде он являет собой двухъярусную композицию, нижний ярус которой занимают изображения статуй двух Иоаннов - Крестителя и Евангелиста, по сторонам от которых находятся коленопреклоненные заказчики - Иодокус Вейд и Елизавета Бурлют; верхний ярус отведен сцене «Благовещения», которая венчается фигурами сивилл и пророков, завершающих композицию.

Нижний ярус благодаря изображению реальных людей и натуральности, осязаемости статуй более, чем верхний, связан со средой, в которой находится зритель. Цветовая гамма этого яруса кажется плотной, тяжелой. Напротив, «Благовещение» представляется более отстраненным, его колорит светел, а пространство не замкнуто. Художник отодвигает героев - благовествующего ангела и возносящую благодарение Марию - к краям сцены. И все пространство комнаты освобождает, наполняет светом. Этот свет в еще большей мере, чем в «Мадонне в церкви», имеет двоякую природу - он вносит начало возвышенное, но он же поэтизирует чистый уют обычной бытовой обстановки. И словно для доказательства единства двух этих аспектов жизни - всеобщего, возвышенного и реального, бытового - центральные панели «Благовещения» отводятся виду на далекую перспективу города и изображению трогательной подробности домашнего обихода - умывальника с висящим подле него полотенцем. Художник старательно избегает ограниченности пространства. Светлое, даже светоносное, оно продолжается за пределами комнаты, за окнами, а там, где нет окна, оказывается углубление или ниша, а где нет и ниши - свет ложится солнечным зайчиком, повторяя на стене тонкие оконные переплеты.

Рассказываем, как нидерландские художники XV века изменили представление о живописи, почему привычные религиозные сюжеты оказались вписаны в современный контекст и как определить, что имел в виду автор

Энциклопедии символов или иконографи-ческие справочники часто создают впечатление, что в искусстве Средневековья и Возрождения символика устроена очень просто: лилия олицетворяет чистоту, пальмовая ветвь — мученичество, а череп — бренность всего сущего. Однако на самом деле все далеко не так однозначно. У нидерландских мастеров XV века мы часто можем лишь догадываться, какие предметы несут в себе символический смысл, а какие — нет, и споры о том, что именно они значат, не утихают до сих пор.

1. Как библейские сюжеты переехали во фламандские города

Хуберт и Ян ван Эйки. Гентский алтарь (в закрытом виде). 1432 год Sint-Baafskathedraal / Wikimedia Commons

Хуберт и Ян ван Эйки. Гентский алтарь. Фрагмент. 1432 год Sint-Baafskathedraal / closertovaneyck.kikirpa.be

На огромном Гентском алтаре При полностью открытых створках он составляет 3,75 м в высоту и 5,2 м в ширину. Хуберта и Яна ван Эйков с внешней стороны написана сцена Благовещения. За окном зала, где архангел Гавриил воз-вещает Деве Марии благую весть, видно несколько улиц с фахверковыми домами Фахверк (нем. Fachwerk — каркасная конструкция, фахверковая конструкция) — строительная техника, которая была популярна в Северной Европе в позднее Средневековье. Фахверковые дома воздви-гали с помощью каркаса из вертикальных, горизонтальных и диагональных балок из крепкого дерева. Пространство между ними заполняли глинобитной смесью, кирпичом или деревом, а потом чаще всего сверху белили. , черепичными крышами и острыми шпилями храмов. Это Назарет, изображен-ный в облике фламандского городка. В одном из домов в окне треть-его этажа видна висящая на веревке рубаха. Ее ширина всего 2 мм: прихожанин Гентского собора никогда не разглядел бы ее. Такое удивительное внимание к деталям, будь то отблеск на изумруде, украшающем корону Бога Отца, или бородавка на лбу заказчика алтаря, — одна из главных примет фламандской живописи XV века.

В 1420-30-х годах в Нидерландах произошла настоящая визуальная револю-ция, оказавшая огромное влияние на все европейское искусство. Фламандские художники поколения новаторов — Робер Кампен (около 1375 — 1444), Ян ван Эйк (около 1390 — 1441) и Рогир ван дер Вейден (1399/1400-1464) — достигли небывалого мастерства в передаче реального визуального опыта в его почти тактильной достоверности. Религиозные образы, писавшие-ся для храмов или для домов состоятельных заказчиков, создают ощущение, что зритель, словно через окно, заглядывает в Иерусалим, где судят и распинают Христа. ​То же ощущение присутствия создают их портреты с почти что фотографиче-ским, далеким от всякой идеализации реализмом.

Они научились с невиданной убедитель-ностью изображать на плоскости трех-мерные предметы (причем так, что к ним хочется прикоснуться) и фактуры (шелка, меха, золото, дерево, фаянс, мрамор, ворс драгоценных ковров). Этот эффект реальности усиливался световыми эффектами: плотные, еле заметные тени, отражения (в зеркалах, доспехах, каменьях, зрачках), преломление света в стекле, синяя дымка на горизонте…

Отказавшись от золотых или геометрических фонов, которые долго господ-ствовали в средневе-ковом искусстве, фламандские художники стали все чаще переносить действие сакральных сюжетов в реалистично выписанные — и, глав-ное, узнаваемые зрителем — пространства. Комната, в которой Деве Марии явился архангел Гавриил или где она нянчила младенца Иисуса, могла напоминать бюргерский или аристократический дом. Назарет, Вифлеем или Иеруса-лим, где разворачивались важнейшие евангельские события, часто приобретали черты конкретного Брюгге, Гента или Льежа.

2. Что такое скрытые символы

Однако нельзя забывать, что удивительный реализм старой фламандской жи-вописи был пронизан традиционной, еще средневековой символикой. Многие повседневные предметы и детали пейзажа, которые мы видим на панелях Кампена или Яна ван Эйка, помогали донести до зрителя богословское послание. Немецко-американ-ский искусствовед Эрвин Панофский в 1930-х годах назвал этот прием «скрытым символизмом».

Робер Кампен. Святая Варвара. 1438 год Museo Nacional del Prado

Робер Кампен. Святая Варвара. Фрагмент. 1438 год Museo Nacional del Prado

Например, в классическом средневековом искусстве святых часто изображали с их . Так, Варвара Илиопольская обычно держала в руках малень-кую, словно игрушечную башню (в напоминание о башне, куда ее, по преда-нию, заточил отец-язычник). Это явный символ — тогдашний зритель вряд ли подразумевал, что святая при жизни или на небесах действительно ходила с моделью своего застенка. Напротив, на одной из панелей Кампена Варвара сидит в богато обставленной фламандской комнате, а за окном видна строящаяся башня. Так у Кампена привычный атрибут реалистически встроен в пейзаж.

На другой панели Кампен, изо-бразив Мадонну с Младенцем, вместо золотого нимба поместил за ее головой каминный экран из золотистой соломки. Повседнев-ный предмет подменяет золотой диск или корону лучей, расходя-щихся от головы Богоматери. Зритель видит реалистически выписанный интерьер, но понимает, что круглый экран, изображенный за Девой Марией, напоминает о ее святости.

Но не стоит думать, что фламандские мастера полностью отказались от явной символики: просто они стали использовать ее реже и изобретатель-нее. Вот анонимный мастер из Брюгге в последней четверти XV века изобразил Деву Марию, окруженную девами-мученицами. Почти все они держат в руках свои традиционные атрибуты Луция — блюдо с глазами, Агата — щипцы с вырванной грудью, Агнесса — агнца и т. д. . Однако у Варвары ее атрибут, башня, в более со-времен-ном духе вышит на длинной мантии (как на одеждах в реальном мире действительно вышивали гербы их владельцев).

Сам термин «скрытые символы» немного обманчив. На самом деле они вовсе не были спрятаны или замаски-рованы. Напротив, цель состояла в том, чтобы зритель их распознал и через них прочел то послание, которое до него стре-мился донести художник и/или его заказчик — в иконографи-ческие прятки никто не играл.

3. И как их распознать

Триптих Мероде — один из тех образов, на которых историки нидерландской живописи поколениями отрабатывают свои методы. Мы не знаем, кто именно его написал, а потом переписывал: сам Кампен или кто-то из его уче-ников (в том числе самый известный из них — Рогир ван дер Вейден). Что важнее, мы не до конца понимаем смысл многих деталей, и исследователи продолжают спорить о том, какие предметы из новозаветно-фламандского интерьера несут в себе религиозное послание, а какие перенесены туда из реального быта и являются лишь декорацией. Чем лучше символика скрыта в повседневных вещах, тем труднее понять, есть ли она там вообще.

На центральной панели триптиха написано Благовещение. На правой створке Иосиф, муж Марии, трудится в своей мастерской. На левой заказчик образа, встав на колени, через порог устремил свой взор в комнату, где разворачивает-ся таинство, а за его спиной благочестиво перебирает четки его жена.

Судя по гербу, изображенному на витражном окне за спиной Богоматери, этим заказчиком был Петер Энгельбрехт — богатый торговец тканями из Мехелена. Фигура женщины у него за спиной была дописана позже — вероятно, это его вторая жена Хельвиг Билле Возможно, триптих был заказан еще при первой супруге Петера — им не удава-лось зачать ребенка. Скорее всего, изобра-жение предназначалось не для церкви, а для спальни, гостиной или домашней часовни хозяев. .

Благовещение разворачивается в декорациях богатого фламандского дома, возможно, напоминавшего жилище Энгельбрехтов. Перенос сакрального сюжета в современный интерьер психологически сокращал дистанцию между верующими и святыми, к которым они обращались, а заодно сакрализовал их собственный быт — раз уж комната Девы Марии так похожа на ту, где они ей молятся.

Лилии

Лилия. Фрагмент триптиха Мероде. Около 1427–1432 годов The Metropolitan Museum of Art

Ганс Мемлинг. Благовещение. Около 1465–1470 годов The Metropolitan Museum of Art

Медальон со сценой Благовещения. Нидерланды, 1500–1510 годы The Metropolitan Museum of Art

Чтобы отличить предметы, в которых было заключено символическое послание, от тех, которые требовались лишь для создания «атмосферы», нужно найти в изо-бражении разрывы логики (как королевский трон в скромном жилище) или детали, повторяющиеся у разных художников в одном сюжете.

Самый простой пример — это , которая в триптихе Мероде стоит в фаян-совой вазе на многоугольном столике. В поздне-средневековом искусстве — не только у северных мастеров, но и у итальянцев — лилии появляются на бес-счетных образах Благовещения. Этот цветок с давних времен символизировал чистоту и девственность Богоматери. Цистерцианский Цистерцианцы (лат. Ordo cisterciensis, O.Cist.), «белые монахи» — католический монашеский орден, основанный в конце XI века во Франции. мистик Бернар Клер-воский в XII веке уподоблял Марию «фиалке смирения, лилии цело-мудрия, розе милосердия и сияющей славе небес». Если в более традиционном варианте цветок в руках часто держал сам архангел, у Кампена он стоит на столе словно украшение интерьера.

Стекло и лучи

Святой дух. Фрагмент триптиха Мероде. Около 1427–1432 годов The Metropolitan Museum of Art

Ганс Мемлинг. Благовещение. 1480–1489 годы The Metropolitan Museum of Art

Ганс Мемлинг. Благовещение. Фрагмент. 1480–1489 годы The Metropolitan Museum of Art

Ян ван Эйк. Луккская Мадонна. Фрагмент. Около 1437 года

Слева, над головой архангела, через окно в комнату в семи золотых лучах влетает крошечный младенец. Это символ Святого Духа, от которого Мария непорочно родила сына (важно, что лучей именно семь — как даров Святого Духа). Крест, который младенец держит в руках, напоминает о Страстях, которые были уготованы Богочеловеку, пришедшему искупить первородный грех.

Как представить себе непостижимое чудо непорочного зачатия? Как женщина может родить и остаться девой? По словам Бернарда Клервоского, подобно тому, как солнечный свет проходит сквозь оконное стекло, не разбивая его, Слово Божье вошло в утробу Девы Марии, сохранив ее девство.

Видимо, поэтому на множестве фламандских изображений Богоматери Например, в «Луккской Мадонне» Яна ван Эйка или в «Благовещении» Ганса Мемлинга. в ее комнате можно увидеть прозрачный графин, в котором играет свет, падающий из окна.

Скамья

Мадонна. Фрагмент триптиха Мероде. Около  1427–1432  годов The Metropolitan Museum of Art

Скамья из грецкого ореха и дуба. Нидерланды, XV век The Metropolitan Museum of Art

Ян ван Эйк. Луккская Мадонна. Около 1437 года Städel Museum

У камина стоит скамья, но Дева Мария, погруженная в благочестивое чтение, сидит не на ней, а на полу или скорее на узкой скамеечке для ног. Эта деталь подчеркивает ее смирение.

Со скамьей все не так просто. С одной стороны, она похожа на реальные скамьи, которые стояли во фламандских домах того времени — одна из них сейчас хранится в том же, что и триптих, музее Клойстерс. Как и ска-мейка, рядом с которой присела Дева Мария, она украшена фигурками псов и львов. С другой — историки в поисках скрытой символики давно предпо-ложили, что скамья из Благовещения с ее львами символизирует престол Богоматери и напоминает о троне царя Соломона, описанном в Ветхом Завете: «К престолу было шесть ступеней; верх сзади у престола был круглый, и были с обеих сторон у места сиденья локотники, и два льва стояли у локотников; и еще двенадцать львов стояли там на шести ступенях по обе стороны» 3 Цар. 10:19-20. .

Конечно, у скамьи, изображенной на триптихе Мероде, нет ни шести ступеней, ни двенадцати львов. Однако мы знаем, что средневековые богословы регу-ляр-но уподобляли Деву Марию мудрейшему царю Соломону, а в «Зерцале челове-ческого спасения», одном из самых популярных типологических «справочни-ков» позднего Средневе-ковья, сказано, что «трон царя Соломона — это Дева Мария, в которой пребывал Иисус Христос, истинная премудрость… Два льва, изображенные на этом троне, символизируют, что Мария сохранила в своем сердце… две скрижали с десятью заповедями закона». Потому у Яна ван Эйка в «Луккской Мадонне» Царица Небес восседает на высоком престоле с че-тырь-мя львами — на подлокотниках и на спинке.

Но ведь Кампен изобразил не престол, а скамью. Один из историков обратил внимание на то, что она вдобавок сделана по самой современной для тех времен схеме. Спинка устроена так, что ее можно перекидывать то в одну, то в другую сторону, позволяя хозяину погреть у камина то ноги, то спину, не переставляя саму скамейку. Такая функциональная вещь, кажется, слишком далека от величественного трона. Так, в триптихе Мероде она скорее требова-лась для того, чтобы подчеркнуть уютный достаток, царящий в новозаветно-фламандском доме Девы Марии.

Умывальник и полотенце

Умывальник и полотенце. Фрагмент триптиха Мероде. Около 1427–1432 годов The Metropolitan Museum of Art

Хуберт и Ян ван Эйки. Гентский алтарь. Фрагмент. 1432 год Sint-Baafskathedraal / closertovaneyck.kikirpa.be

Бронзовый сосуд, висящий на цепи в нише, и полотенце с синими полосами тоже, скорее всего, были не просто бытовой утварью. Подобная ниша с медным сосудом, не-большим тазом и полотенцем появляется в сцене Благовещения на Гентском алтаре ван Эйков — и пространство, где архангел Гавриил возвещает Марии благую весть, совсем не похоже на уютный бюргерский интерьер Кампена, скорее оно напоминает зал в небесных чертогах.

Деву Марию в средневековом богословии соотносили с Невестой из Песни Песней, а потому переносили на нее многие эпитеты, обращенные автором этой ветхозаветной поэмы к его возлюбленной. В частности, Богоматерь уподобляли «запертому саду» и «колодезю живых вод», и нидерландские мастера поэтому часто изображали ее в саду или рядом с садом, где из фонтана била вода. Так что Эрвин Панофский в свое время предположил, что сосуд, висящий в комнате Девы Марии, — это домашний вариант фонтана, оли-це-творение ее чистоты и девства.

Но есть и альтернативная версия. Искусствовед Карла Готлиб заметила, что на некоторых изображениях позднесредневековых церквей такой же сосуд с полотенцем висел у алтаря. С его помощью священник совершал омовение, отслужив мессу и раздав верующим Святые дары. В XIII веке Гийом Дюран, епископ Мендский, в своем колоссальном трактате по литургии писал о том, что алтарь символизирует Христа, а сосуд для омовений — его милость, в ко-торой священник омывает руки, — каждый из людей может смыть грязь греха через крещение и покаяние. Вероятно, поэтому ниша с сосудом представляет комнату Богоматери как святилище и выстраивает параллель между воплоще-нием Христа и таинством евхаристии, в ходе которого хлеб и вино пресуще-ствляются в тело и кровь Христовы.

Мышеловка

Правая створка триптиха Мероде. Около 1427–1432 годов The Metropolitan Museum of Art

The Metropolitan Museum of Art

Фрагмент правой створки триптиха Мероде. Около 1427–1432 годов The Metropolitan Museum of Art

Правая створка — самая необычная часть триптиха. Кажется, тут все просто: Иосиф был плотником, а перед нами его мастерская. Однако до Кампена на образах Благовещения Иосиф был редким гостем, а уж его ремесло в таких подробностях никто и вовсе не изображал Вообще, в то время к Иосифу относились двойственно: почитали как супруга Бого-матери, преданного кормильца Святого семейства и в то же время высмеивали как старика-рогоносца. . Здесь перед Иосифом, среди инструментов, почему-то стоит мышеловка, а еще одна выставлена за окном, словно товар в витрине лавки.

Американский медиевист Мейер Шапиро обратил внимание на то, что Аврелий Августин, живший в IV-V веках, в одном из текстов назвал крест и крестную муку Христа мышеловкой, установленной Богом для дьявола. Ведь благодаря добровольной смерти Иисуса человечество искупило первородный грех и власть дьявола была сокрушена. Точно так же средневековые богословы рассуждали о том, что брак Марии и Иосифа помог обмануть дьявола, который не знал, действительно ли Иисус — Сын Божий, который сокрушит его царство. Потому мышеловка, смастеренная приемным отцом Богочеловека, может напо-минать о грядущей смерти Христа и его победе над силами тьмы.

Доска с дырами

Святой Иосиф. Фрагмент правой створки триптиха Мероде. Около 1427–1432 годов The Metropolitan Museum of Art

Каминный экран. Фрагмент центральной створки триптиха Мероде. Около 1427–1432 годов The Metropolitan Museum of Art

Самый загадочный предмет во всем триптихе — это прямоугольная доска, в которой Иосиф просверливает отверстия. Что это? У историков есть разные версии: крышка для ящика с углями, который использовали, чтобы греть ноги, верхняя часть коробки для рыболовной наживки (тут работает та же идея ло-вушки для дьявола), решето — одна из деталей винного пресса Поскольку в таинстве евхаристии вино пре-существляется в кровь Христову, винный пресс служил одной из главных метафор Страстей. , заготовка для блока с гвоздями, который на многих поздне-средневековых изображениях римляне во время шествия на Голгофу привешивали к ногам Христа, чтобы усилить его страдания (еще одно напоминание о Страстях), и т. д.

Однако больше всего эта доска напоминает экран, который установлен перед потухшим камином в центральной панели триптиха. Отсутствие в очаге огня, возможно, тоже символически значимо. Жан Жерсон, один из самых автори-тетных теологов рубежа XIV-XV веков и горячий пропагандист культа святого Иосифа, в одной из проповедей, посвященных его браку с Девой Марией, срав-нивал «плотское вожделение, которое испытывает падшая плоть» с «пылаю-щим пламенем», которое Иосиф сумел погасить. Потому и потухший камин, и каминный экран, который мастерит пожилой муж Марии, могли олице-творять целомудренную природу их брака, их иммунитет перед огнем плот-ской страсти.

Заказчики

Левая створка триптиха Мероде. Около 1427–1432 годов The Metropolitan Museum of Art

Ян ван Эйк. Мадонна канцлера Ролена. Около 1435 года Musée du Louvre / closertovaneyck.kikirpa.be

Ян ван Эйк. Мадонна с каноником ван дер Пале. 1436 год

Фигуры заказчиков появляются бок о бок с сакральными персонажами еще в средневековом искусстве. На страницах рукописей и на алтарных панелях мы часто можем увидеть их владельцев или донаторов (пожертвовавших тот или иной образ церкви), которые обращены с молитвой к Христу или Деве Марии. Однако там они чаще всего отделены от сакральных персон (например, на листах часословов Рождество или Распятие помещены в рамку миниатюры, а фигура молящегося вынесена на поля) либо изображены как крошечные фигурки у ног громадных святых.

Фламандские мастера XV века стали все чаще представлять заказчиков в том же пространстве, где разворачивается сакральный сюжет. Причем обычно в рост с Христом, Богоматерью и святыми. Например, Ян ван Эйк в «Мадонне канцлера Ролена» и «Мадонне с каноником ван дер Пале» изобразил донаторов стоящими на коленях перед Девой Марией, которая держит на коленях своего божественного сына. Заказчик алтаря пред-ставал как свидетель библейских событий либо как визионер, вызывающий их перед своим внутренним взором, погрузившись в молитвенную медитацию.

4. Что означают символы в светском портрете и как их искать

Портрет четы Арнольфини — уникальное изображение. Если не считать надгробных монументов и фигур донаторов, молящихся перед святыми, до него в нидерландском и вообще европейском средневековом искусстве не найти семейных портретов (да еще в полный рост), где пара была бы запечатлена в собственном доме.

Несмотря на все споры о том, кто же тут изображен, базовая, хотя и далеко не бесспорная версия такова: это Джованни ди Николао Арнольфини, богатый купец из Лукки, который жил в Брюгге, и его жена Джованна Ченами. А торже-ственная сцена, которую представил ван Эйк, — это их помолвка или сама женитьба. Вот почему мужчина берет руку женщины — этот жест, iunctio Буквально «соединение», то есть то, что мужчина и женщина берут друг друга за руки. , в зависимости от ситуации, означал либо обещание в будущем вступить в брак (fides pactionis), либо саму брачную клятву — добровольный союз, в который здесь и сейчас вступают жених и невеста (fides conjugii).

Однако почему у окна лежат апельсины, вдалеке висит веник, а в люстре посреди дня горит единственная свеча? Что это? Фрагменты реального интерьера того времени? Предметы, специально подчеркивающие статус изображенных? Аллегории, связанные с их любовью и браком? Или рели-гиозные символы?

Башмаки

Башмаки. Фрагмент «Портрета четы Арнольфини». 1434 год The National Gallery, London / Wikimedia Commons

Туфли Джованны. Фрагмент «Портрета четы Арнольфини». 1434 год The National Gallery, London / Wikimedia Commons

На переднем плане перед Арнольфини стоят деревянные башмаки клоги. Многочислен-ные толкования этой странной детали, как это часто бывает, колеблются от возвышенно-религиозных до деловито-практических.

Панофский считал, что комната, где заключается брачный союз, предстает почти как священное пространство — поэтому Арнольфини изображен босым. Ведь Господь, явившийся Моисею в Неопалимой купине, повелел ему, прежде чем подойти, разуться: «И сказал Бог: не подходи сюда; сними обувь твою с ног твоих, ибо место, на котором ты стоишь, есть земля святая» Исх. 3:5 .

По другой версии, босые ноги и снятая обувь (в глубине комнаты видны еще красные туфли Джованны) полны эротических ассоциаций: клоги намекали, что супругов ждет брачная ночь, и подчеркивали интимный характер сцены.

Многие историки возражают, что такую обувь вообще не носили в доме, только на улице. Потому нет ничего удивительного в том, что клоги стоят у порога: в портрете супружеской пары они напоминают о роли мужа как кормильца семьи, человека деятельного, обращенного к внешнему миру. Вот почему он изображен ближе к окну, а жена ближе к ложу — ведь ее удел, как считалось, забота о доме, рождение детей и благочестивое послушание.

На деревянной спинке за Джованной вырезана фигурка святой, вылезающей из тела дракона. Это, скорее всего, святая Маргарита Антиохийская, почи-та-вшаяся как покровительница беременных и рожениц.

Веник

Веник. Фрагмент «Портрета четы Арнольфини». 1434 год The National Gallery, London / Wikimedia Commons

Робер Кампен. Благовещение. Около 1420–1440 годов Musées royaux des Beaux-Arts de Belgique

Йос ван Клеве. Святое семейство. Около 1512–1513 годов The Metropolitan Museum of Art

Под фигуркой святой Маргариты висит веник. Кажется, это просто бытовая деталь или указание на домашние обязанности супруги. Но возможно, это еще и символ, напоминавший о чистоте души.

На одной нидерландской гравюре конца XV века женщина, которая олицетво-ряет покаяние, держит похожий веник в зубах. Веник (или небольшая щетка) порой появляется и в комнате Богоматери — на изображениях Благовещения (как у Робера Кампена) или всего Святого семейства (например, у Йоса ван Клеве). Там этот предмет, как предполагают некоторые историки, мог оли-це-творять не только хозяйственность и заботу о чистоте дома, но и целомудрие в браке. В случае Арнольфини это вряд ли было уместно.

Свеча

Чем необычнее деталь, тем вероятнее, что это символ. Здесь на люстре посреди дня зачем-то горит свеча (а остальные пять подсвечников пустуют). По версии Панофского, она символизирует присутствие Христа, чей взор объемлет весь мир. Он подчеркивал, что зажженные свечи использовались во время произне-сения клятвы, в том числе и супружеской. По другой его гипотезе, одинокая свечка напоминает о свечах, которые несли перед свадебной процессией, а по-том зажигали в доме новобрачных. В этом случае огонь скорее олицетворяет сексуальный порыв, а не Господне благословение Характерно, что в триптихе Мероде в камине, у которого сидит Дева Мария, огонь не го-рит — и некоторые историки видят в этом напоминание о том, что ее брак с Иосифом был целомудренным. .

Апельсины

Апельсины. Фрагмент «Портрета четы Арнольфини». 1434 год The National Gallery, London / Wikimedia Commons

Ян ван Эйк. «Луккская Мадонна». Фрагмент. 1436 год Städel Museum / closertovaneyck.kikirpa.be

На подоконнике и на столике у окна лежат апельсины. С одной стороны, эти экзотические и дорогие плоды — на север Европы их приходилось везти из-далека — в позднее Средневековье и раннее Новое время могли символизиро-вать любовную страсть и порой упоминались в описаниях брачных ритуалов. Это объясняет, почему ван Эйк поместил их рядом с помолвленной или только что поженившейся парой. Однако апельсин у ван Эйка появляется и в прин-ци-пиально ином, заведомо нелюбовном контексте. В его «Луккской Мадонне» младенец Христос держит в руках похожий оранжевый плод, а еще два лежат у окна. Здесь — а значит, возможно, и в портрете четы Арнольфини — они напоминают о плоде с Древа познания добра и зла, невинности человека до грехопадения и ее последующей утрате.

Зеркало

Зеркало. Фрагмент «Портрета четы Арнольфини». 1434 год The National Gallery, London / Wikimedia Commons

Ян ван Эйк. Мадонна с каноником ван дер Пале. Фрагмент. 1436 год Groeningemuseum, Bruges / closertovaneyck.kikirpa.be

Хуберт и Ян ван Эйки. Гентский алтарь. Фрагмент. 1432 год Sint-Baafskathedraal / closertovaneyck.kikirpa.be

Хуберт и Ян ван Эйки. Гентский алтарь. Фрагмент. 1432 год Sint-Baafskathedraal / closertovaneyck.kikirpa.be

Хуберт и Ян ван Эйки. Гентский алтарь. Фрагмент. 1432 год Sint-Baafskathedraal / closertovaneyck.kikirpa.be

Череп в зеркале. Миниатюра из часослова Хуаны Безумной. 1486–1506 годы The British Library / Add MS 18852

На дальней стене, ровно по центру портрета, висит круглое зеркало. На раме изображены десять сцен из жития Христа — от ареста в Гефсиманском саду через распятие к воскресению. Зеркало отражает спины супругов Арнольфини и двух человек, которые стоят в дверях, — одного в синем, второго в красном. По самой распространенной версии, это свидетели, присутствовавшие при за-ключении брака, один из которых — сам ван Эйк (у него есть еще как минимум один зеркальный автопортрет — в щите святого Георгия, изображенного в «Ма-донне с каноником ван дер Пале»).

Отражение расширяет пространство изображенного, создает своего рода 3D-эффект, перебрасывает мост между миром в кадре и миром за кадром и тем самым вовлекает зрителя внутрь иллюзии.

На Гентском алтаре в драгоценных камнях, украшающих одежды Бога Отца, Иоанна Крестителя и одного из поющих ангелов, отражается окно. Самое интересное, что его нарисованный свет ложится под тем же углом, как падал реальный свет из окон часовни семейства Вейдт, для которой писался алтарь. Так что, изображая блики, ван Эйк учитывал топографию того места, где со-бирались установить его творение. Более того, в сцене Благовещения реальные рамы отбрасывают внутрь изображенного пространства нарисованные тени — иллюзорный свет накладывается на реальный.

Зеркало, висящее в комнате Арнольфини, породило множество интерпретаций. Одни историки видели в нем символ чистоты Богоматери, ведь ее, пользуясь метафорой из ветхозаветной Книги премудрости Соломона, называли «чистым зеркалом действия Божия и образом благости Его». Другие интерпретировали зеркало как олицетворение всего мира, искупленного крестной смертью Христа (круг, то есть мироздание, в обрамлении сцен Страстей), и т. д.

Подтвердить эти догадки почти невозможно. Однако мы точно знаем, что в позднесредне-вековой культуре зерцало (speculum) было одной из главных метафор самопознания. Клирики неустанно напоминали мирянам о том, что любование собственным отражением — это ярчайшее проявление гордыни. Вместо этого они призывали обратить взор вовнутрь, к зерцалу собственной совести, неустанно вглядываясь (мысленно и реально созерцая религиозные образы) в Страсти Христовы и помышляя о собственном неизбежном конце. Вот почему на многих изображениях XV-XVI веков человек, смотря в зеркало, вместо своего отражения видит череп — напоминание о том, что его дни ко-нечны и что нужно успеть покаяться, пока это еще возможно.Groeningemuseum, Bruges / closertovaneyck.kikirpa.be

Над зеркалом на стене, словно граффити, готическим шрифтом Иногда указывают, что таким начертанием пользовались нотариусы при оформлении документов. выведена латинская надпись «Johannes de eyck fuit hic» («Иоанн де Эйк был здесь»), а ниже дата: 1434.

Видимо, эта подпись говорит о том, что один из двух персонажей, запе-чат-ленных в зеркале, и есть сам ван Эйк, который присутствовал как свидетель на свадьбе Арнольфини (по другой версии, граффити указывает на то, что именно он, автор портрета, запечатлел эту сцену).

Ван Эйк был единственным из нидерландских мастеров XV века, кто систе-матически подписывал собственные работы. Обычно он оставлял свое имя на раме — причем часто стилизовал надпись так, словно она торжественно вырезана по камню. Однако у портрета Арнольфини оригинальная рама не сохранилась.

Как было заведено еще у средневековых скульпторов и художников, авторские подписи часто вкладывались в уста самого произведения. Например, на пор-трете жены ван Эйк сверху вывел «Мой супруг… завершил меня 17 июня 1439 года». Само собой, эти слова, как подразумевалось, исходили не от самой Маргариты, а от ее нарисованной копии.

5. Как архитектура становится комментарием

Чтобы встроить в изображение дополнительный смысловой уровень или снаб-дить основные сцены комментарием, фламандские мастера XV века часто использовали архитектурный декор. Представляя новозаветные сюжеты и персонажей, они в духе средневековой типологии, которая видела в Ветхом Завете предвозвестие Нового, а в Новом — реализацию пророчеств Ветхого, регулярно включали внутрь новозаветных сцен изображения ветхозаветных — их прообразов или типов.

Однако в отличие от классической средневековой иконографии пространство изображения обычно не делилось на геометрические отсеки (скажем, по цен-тру предательство Иуды, а по бокам его ветхозаветные прообразы), а стреми-лись вписывать типологические параллели в пространство изобра-жения так, чтобы не нарушить его правдоподобие.

На многих изображениях того времени архангел Гавриил возвещает Деве Марии благую весть в стенах готического собора, который олицетворяет собой всю Церковь. В этом случае ветхозаветные эпизоды, в которых видели указание на грядущее рождение и крестную муку Христа, помещали на капителях ко-лонн, витражных стеклах или на плитках пола, словно в реальном храме.

Пол храма покрыт плитками, на которых изображена серия ветхозаветных сцен. Например, победы Давида над Голиафом, а Самсона — над толпой филистимлян символизировали триумф Христа над смертью и дьяволом.

В углу, под табуретом, на котором лежит красная подушка, мы видим гибель Авессалома, сына царя Давида, восставшего против отца. Как рассказывается во Второй книге Царств (18:9), Авессалом потерпел поражение от отцовского войска и, спасаясь бегством, повис на дереве: «Когда мул вбежал с ним под вет-ви большого дуба, то [Авессалом] запутался волосами своими в ветвях дуба и повис между небом и землею, а мул, бывший под ним, убежал». Средневе-ковые богословы видели в смерти Авессалома в воздухе прообраз грядущего самоубийства Иуды Искариота, который повесился, и, когда висел между небом и землей, «расселось чрево его и выпали все внутренности его» Деян. 1:18 .

6. Символ или эмоция

Несмотря на то что историки, вооружившись понятием скрытой символики, привыкли разбирать работы фламандских мастеров на элементы, важно по-мнить, что образ — и особенно религиозный образ, который был необходим для богослужения или уединенной молитвы, — это не пазл и не ребус.

Многие повседневные предметы явно несли в себе символическое послание, но из этого вовсе не следует, что в малейшей детали обязательно зашифрован какой-то богословский или нравоучительный смысл. Иногда скамья — это просто скамья.

У Кампена и ван Эйка, ван дер Вейдена и Мемлинга перенос сакральных сю-жетов в современные интерьеры или городские пространства, гиперреализм в изображении материального мира и огромное внимание к деталям тре-бо-ва-лись прежде всего для того, чтобы вовлечь зрителя в изображенное действо и вызвать у него максимальный эмоциональный отклик (сострадание к Христу, ненависть к его палачам и т. д.).

Реализм фламандской живописи XV века был одновременно проникнут светским (пытливый интерес к природе и сотворенному человеком миру предметов, стремление запечатлеть индивидуальность портретируемых) и религиозным духом. Самые популярные духовные наставления позднего Средневековья — например, «Размышления о жизни Христа» Псевдо-Бона-вентуры (около 1300) или «Жизнь Христа» Лудольфа Саксонского (XIV век)— призывали читателя, дабы спасти свою душу, представить себя свидетелем Страстей и распятия и, мысленным взором переносясь в евангельские события, вообразить их как можно подробнее, в малейших деталях, посчитать все удары, которые нанесли Христу истязатели, разглядеть каждую каплю крови…

Описывая осмеяние Христа римлянами и иудеями, Лудольф Саксонский взыва-ет к читателю:

«Что бы ты сделал, если бы это увидел? Разве ты не бросился бы к твоему Господу со словами: „Не вредите ему, стойте, вот я, ударьте меня вме-сто него?..“ Сострадай нашему Господу, ведь он терпит все эти муки за тебя; пролей обильные слезы и смой ими те плевки, которыми эти негодяи запят-нали его лик. Разве кто-то, слышащий или помыш-ляющий об этом… сможет удержаться от слез?»

«Joseph Will Perfect, Mary Enlighten and Jesus Save Thee»: The Holy Family as Marriage Model in the Mérode Triptych

The Art Bulletin. Vol. 68. № 1. 1986.

Hall E. The Arnolfini Betrothal. Medieval Marriage and the Enigma of Van Eyck’s Double Portrait.

Berkeley, Los Angeles, Oxford: University of California Press, 1997.

Harbison C. Jan Van Eyck. The Play of Realism

London: Reaktion Books, 2012.

Harbison C. Realism and Symbolism in Early Flemish Painting

The Art Bulletin. Vol. 66. № 4. 1984.

Lane B. G. Sacred Versus Profane in Early Netherlandish Painting

Simiolus: Netherlands Quarterly for the History of Art. Vol. 18. № 3. 1988.

Marrow J. Symbol and Meaning in Northern European Art of the Late Middle Ages and the Early Renaissance

Simiolus: Netherlands Quarterly for the History of Art. Vol. 16. № 2/3. 1986.

Nash S. Northern Renaissance Art (Oxford History of Art).

Oxford, New York: Oxford University Press, 2008.

Panofsky E. Early Netherlandish Painting. Its Origin and Character.

Cambridge (Mass.): Harvard University Press, 1966.

Schapiro M. «Muscipula Diaboli». The Symbolism of the Mérode Altarpiece

The Art Bulletin. Vol. 27. № 3. 1945.