Все, что вы должны знать о la motte. Лилия, увядшая в крыму «близкая» подруга королевы

Текущая страница: 4 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Шрифт:

100% +

Так вот, как только графиня де ла Мотт пришла в себя (ее поместили не в подвал, а во флигелек, зловонный и убогий, но все-таки это был не подвал, где можно лишь сидеть скрючившись), она тут же стала изрыгать проклятия по адресу королевы, рычать, плевать и кусаться.

На шум прибежал смотритель. Это был Кривой Жан, известный тем, что он лишил невинности, а затем убил и съел не менее семидесяти малюток от пяти до десяти лет. Появился он совершенный разъяренный криками графини и тут же, не раздумывая, погрузил руку в сочащуюся рану на ее груди. Жанна вскрикнула и потеряла сознание, что чрезвычайно развеселило ее новых товарок – своды комнаты огласило их веселое ржание.

Вот что при этом следует знать об устройстве флигеля, в который поместили графиню де ла Мотт, представительницу королевского рода де Валуа.

Флигель, окруженный целой грядою огромных зловонных луж, являл собою отделение для помешанных и состоял из двух палат, буйной и тихой.

Графиня оказалась в тихой палате, в коей стояло шесть больших кроватей и восемь поменьше. Причем, в каждой большой кровати помещается по четверо, по пятеро, и никак не менее.

Легко представить себе, что когда возбужденные жилицы флигеля, очутившиеся на одной кровати, начинали наносить друг другу удары, царапались и плевались, то единственный палатный служитель (Кривой Жан), запасшись веревками и вооруженный палкой с острым железным наконечником, принимал деятельное участие в побоище, пока ему не удавалось связать по рукам и ногам зачинщицу драки.

Когда графиня де ла Мотт опять очнулась, соседки по кровати начали ее щипать, норовя просунуть свои дикие грязные ногти поближе к страшным ранам, зиявшим на груди и плечах узницы. Сквозь многочисленные кровавые бороздки уже явственно выступала литера «V».

Графиня, как могла, отмахивалась от новоявленных товарок, но страшные ногти все приближались, и было ясно, что они вот-вот вонзятся в несчастную графиню.

«Чего вы хотите от меня?» – в ужасе зашептала Жанна (кричать она теперь боялась, ибо опасалась нового появления Кривого Жана, который как был, так и остался бешеным насильником).

«Ты должна нам сказать, где спрятано ожерелье королевы. И мы ни за что не отстанем от тебя, пока ты не скажешь нам. Где? Где ожерелье из бриллиантов?» – шепнула одна из соседок, жалкое существо, буквально источавшее гниль.

И тут Жанна, уже не думая о кривом смотрителе, яростно захохотала, а потом с наслаждением плюнула в мерзкую гнилую опухоль, в которой уже почти нельзя было различить ни глаз, ни носа, ни рта. Началась яростная потасовка, но она была молчаливой, ибо появления Кривого Жана сейчас не хотел никто.

Страшные ногти уже смыкались над кровоточащей грудью графини, свежая, сочная, багрово-пунцовая литера «V» уже была почти в плотном кольце, но тут из соседней кровати выпрыгнула дородная девица; она была совершенно голая, и груди ее колыхались как два гигантских шара. Это была Анжелика. Думаю, что в Париже не сыщется ни одного детородного органа, который хотя бы пару раз не посетил ее податливого лона (и я грешен, каюсь).

Анжелика буквально расплющила соседку-гнилушку, да и остальным обитательницам кровати, в коей поместили графиню, порядком досталось. Кольцо страшных грязных ногтей над кровоточащею грудью новой обитательницы флигеля «Сельпетриера» решительно распалось.

Жанна на сей раз была спасена. В мерзком месте, уготованном ей судьбою, она могла спокойно дожидаться, пока раны зарубцуются и литера «V» займет, наконец, свое прочное, надежное место в границах ее белейшего кожного покрова.

А Анжелика сделалась с этой поры подлинным ангелом-хранителем графини де ла Мотт де Валуа.

Правда, теперь весь флигель люто ненавидел графиню, похитительницу королевских бриллиантов, и случись вдруг что с Анжеликой, участь Жанны незамедлительно была бы решена в самом худшем смысле этого слова: графиню не просто добили бы, а растерзали бы ее плоть на кусочки.

Но с Анжеликой было все в порядке, и ее никто не собирался никуда усылать – она регулярнейшим образом удовлетворяла все любовные прихоти Кривого Жана, и соответственно сей смотритель ни за что бы не допустил исчезновения Анжелики.

Весь совершенно необозримый любовный пыл последней расходовался поначалу на одного этого выродка (потом, правда, клиентура Анжелики в «Сельпетриере» значительно расширилась), и Кривой Жан постепенно, к изумлению всех обитательниц флигеля, стал совершенно благостен, как никогда прежде. В общем, графиня была под надежнейшей защитой и стала неуклонно приходить в себя: ее ненавидели, но боялись даже приблизиться.

ОТРЫВОК ВТОРОЙ

Раз в неделю от двух до трех дня графиню де ла Мотт неизменно посещал ее адвокат мэтр Дуалло.

Этот довольно-таки противный и юркий старикашка без памяти влюбился в Жанну, еще когда она сидела в Бастилии. Однако их бурный роман делу ее освобождения совершенно не помог. Не содействовало освобождению и то, что графиня зачем-то заявила на процессе, что она беременна от своего адвоката. Конечно, это добавило толику скандальности, но не принесло никакого облегчения

Мэтр Дуалло сразу же по завершении процесса выпустил свой мемуар (защитительную речь) – и пятитысячный тираж разошелся в одну неделю. Но выиграл-то от этого один лишь только адвокат, мэтр Дуалло. Вообще он чрезвычайно увертлив и выгоду свою блюдет неукоснительно, и безо всяких отклонений.

Собственно. Президент «Сельпетриера» не дал дозволения пускать мэтра Дуалло прямо во флигель (о лежании его в кровати со своею подопечной и речи не было), но Анжелике в конце концов удалось уломать Кривого Жана.

Да, свидания происходили непосредственно в постели (понятное дело, за пределами флигеля о данном обстоятельстве тогда никто не знал). При этом остальных товарок предварительно сгоняли с кровати – их место занимала Анжелика.

Последним обстоятельством Кривой Жан был не весьма доволен, но Анжелика убедила его, что сие совершенно необходимо и что она в постели внимательно следит за тем, дабы мэтр Дуалло не передал бы графине каких-либо тайных посланий или же оружия. И Кривой Жан сдался.

Собственно, он стал настолько зависим от Анжелики, что уже ни в чем не смел ей отказать. За радость вхождения в ее ненасытное лоно он готов был отдать хоть весь «Сельпетриер». На творившиеся во флигеле безобразия начальство приюта закрывало глаза, и не исключено, делалось это потому, что и оно стало пользоваться услугами добрейшей Анжелики.

В общем, каждую неделю мэтр Дуалло встречался со своею подопечной под охраною зоркой Анжелики. Продолжалось это почти год – одиннадцать месяцев и семнадцать дней. А потом грянула страшная беда.

Да, мэтр Дуалло довольно-таки часто приносил графине книги благочестивого содержания. Сей факт в том году неоднократно отмечали парижские газеты, но на самом-то деле помыслы графини де ла Мотт тогда были чрезвычайно далеки от благочестивости, даже слишком далеки.

Как-то Анжелика сообщила Кривому Жану, что в издании Экклезиаста, доставленном адвокатом, было вложено письмо самой Марии-Антуанетты.

Кривой Жан отвечал, что ежели королева решила написать заключенной письмо, то он не смеет этому препятствовать.

Правда, Жан осведомился: «Что же написала Ее величество?» Анжелика отвечала, что, собственно, это краткая записка: «Королева извиняется, что невольно доставила графине столько неприятностей и даже страданий».

Услышав это, Жан махнул рукой и примолвил: «Это совершенно невинно! Пускай переписываются».

Однако, Анжелика утаила от Кривого Жана вот какой факт.

Мэтр Дуалло принес как-то своей подопечной томик псалмов, в который была вложена тончайшая пластинка из воска. Анжелика незаметно извлекала сию пластинку и спрятала ее, а когда уставший после утех любви Кривой Жан заснул, Анжелика вынула у него из карман брюк ключ от палаты и быстренько сделала восковой отпечаток.

Когда в следующий раз явился мэтр Дуалло, Анжелика незаметно вручила ему сей отпечаток. Еще через неделю у Анжелики уже был свой ключ от палаты. Собственно, он принадлежал графине, но Анжелика хранила его у себя – так было гораздо безопаснее.

В один из следующих своих приходов мэтр Дуалло принес в ящике с книгами мужской костюм – Анжелика опять-таки спрятала его у себя, но предназначался он, понятное дело, для графини.

ОТРЫВОК ТРЕТИЙ

И вот в один из дней графиня де ла Мотт из «Сельпатриера» навсегда исчезла.

Произошло это на рассвете. Переоделась в мужской костюм, отперла своим ключом дверь и выскользнула на волю. Никто ее не видел, никто за нею не гнался.

Выйдя за ворота приюта, она побежала к королевскому саду лекарственных растений, затем ринулась на набережную Опиталь, где сумела поймать случайно проходивший фиакр. А погони все не было.

Так же благополучно графиня из Парижа проследовала в Ножан, в Труа, в Нанси, в Мец, оттуда в имперские земли, а уже оттуда и в Великобританию, где ее ждал супруг, граф де ла Мотт, уже успевший распродать часть бриллиантов, в Великобританию, где она становилась недостижимой для нашего полицейского преследования.

Да, графиня де ла Мотт дала Анжелике на память о себе два бриллиантика из исчезнувшего ожерелья королевы. Так, во всяком случае, утверждают обитательницы флигелька из «Сельпатриера», в коем содержатся тихие помешанные. Они помнят и графиню, и Анжелику, и по-прежнему дружно их ненавидят.

Король и королева были в совершеннейшем бешенстве, узнав, что Жанна улизнула – ей ведь было определено вечное заключение, и без права на помилование. Но реакция Версаля это еще не все. У этой истории были и общественные последствия, и нешуточные.

ОТРЫВОК ЧЕТВЕРТЫЙ

Шум, вызванный исчезновением графини из приюта «Сельпатриер», был поистине страшен. Газеты одно время только об этом и писали, называя графиню Жанну де ла Мотт де Валуа невинной страдалицей, утверждая, что ожерелье королева украла сама у себя, и тому подобные глупости. Бегство графини как бы всполыхнуло антикоролевские настроения.

А вот Кривого Жана выгнали со службы и даже под суд собирались отдать. Так и не отдали, а надо было бы! Ох, как надо было бы! Да и Анжелику стоило бы допросить в Бастилии.

Сия девица таинственным образом исчезла незадолго перед самым уходом Жана, страстного своего обожателя, из приюта «Сельпатриер», заведения невыразимо гнусного и даже по-своему жуткого.

Говорили, что Кривой Жан, собственно, и способствовал ее исчезновению из приюта. Но Анжелика при этом отнюдь не досталась Кривому Жану, как можно было бы предположить. Однако оказалось, что ежели он и спас ее, то сделал это отнюдь не для себя, хотя думал именно о себе и своих удовольствиях, а не о ком-либо ином.

Некоторое время спустя после исчезновения графини, мои агенты обнаружили Анжелику в качестве экономки в доме мэтра Дуалло, адвоката, безуспешно защищавшего графиню, к радости королевы.

Надо же! Вот проворным оказался старикашка сей мэтр Дуалло! И мемуар тиснул, принесший баснословную выручку, и эту отъявленную мошенницу Жанну де Валуа вызволил из мерзкого, страшного приюта, получив за это приличную мзду, и приобрел еще вдобавок, обойдя кривого Жана, неутомимое лоно Анжелики, а это ведь такое сокровище, что стоит, пожалуй, и всего ожерелья.

Но самое ужасное то, что графиня де ла Мотт смогла беспрепятственно покинуть стены приюта «Сельпатриер».

Она бежала в Англию, но, увы, не для того, чтобы молчать. Решив подзаработать, что ей и удалось, графиня стала выпускать записки и брошюрки, посвященные королевской семье, полные гнуснейших инсинуаций. А то, что она при этом говорила об истории с ожерельем, было чистейшим и беспардоннейшим враньем. И все это было только на руку бунтовщикам и всем отъявленным негодяям.

Вторая связка бумаг. 1789 – 1826

БУНТ ГРАФИНИ ДЕ ЛА МОТТ

(ВЫРЕЗКА ИЗ «МОРНИНГ КРОНИКЛ», 1789)

В Оксфорде появился шестнадцатистраничный памфлет «Письмо графини Валуа-Ламотт к французской королеве». Издание помечено октябрем 1789-го года.

Письмо написано на «ты» и выдержано в тонах повышенной резкости. По-своему оно является гнусной революционной бумажкой.

В частности, графиня Жанна де ла Мотт баронесса де Сен-Реми де Валуа заявляла, обращаясь к королеве: «Недоступная твоей бессильной злобе (подавись ею), сообщаю тебе, что отрываюсь от второй части своих мемуаров только для того, чтобы пожелать тебе гибели».

Графиня также сообщала, что разоблачит все тайны французского Двора. Но все дело в том, что никаких королевских тайн она не знает, ибо при Дворе никогда не была. Но это ничего не значит: она может выдумывать что угодно.

Графиня де ла Мотт не великая мастерица писать, но и эта проблема легко разрешима – в Лондоне полно наемных перьев, способных с легкостью излить любую грязь и в любых количествах.

В редакцию «Меркюр де Франс» поступило сообщение, что графиня не прочь, дабы король и королева выкупили у нее рукопись этих мемуаров, полных всякого рода гнусных фантастических измышлений.

Стратегия выработана совершенно безошибочная: сначала сия представительница дома Валуа печатает разного рода мерзости о королеве, а затем выражает готовность с легкостью прекратить публикацию своих пасквилей за приличное вознаграждение.

Надо сказать, что графиня де ла Мотт в совершенстве постигла искусство шантажа, и ее пресловутые мемуары преднамеренно и продуманно грязны. Черня королевскую чету, она думает исключительно о пополнении своего кошелька.

Видимо, проданные бриллианты не принесли графине благополучия и теперь ей приходится опускаться все ниже и ниже на дно.

ГИБЕЛЬ ВОРОВКИ

ВЫРЕЗКА ИЗ «МОРНИНГ КРОНИКЛ»

Всего на тридцать четвертом году жизни прекратила свое земное существование знаменитая графиня Жанна де ла Мотт баронесса де Сен-Реми де Валуа, преступница и воровка, приговоренная к вечному заключению за кражу королевского ожерелья, но сумевшая бежать из женского приюта «Сельпатриер».

Оказавшись на свободе, графиня жила в Лондоне и в довольно стесненных обстоятельствах.

В июне сего года некий торговец мебелью Макензи подал на нее жалобу за неуплату какой-то суммы. По этой жалобе к графине де ла Мотт явился на дом судебный пристав. Когда графиня, услышав стук в дверь, осведомилась и узнала, что это явился пристав, то она решила, что это прибыли за ней, дабы водворить ее назад в «Сельпатриер». В припадке дикого ужаса графиня де ла Мотт выбросилась из окна и разбилась.

Тяжело раненную, искалеченную, ее перевезли к соседу, парфюмеру. Там она после долгих мучений и умерла.

Агенты полиции, занимавшиеся с 1787-го года, розыском и поимкой графини Жанны де ла Мотт, отозваны и занимаются расследованием других дел.

Правда, на свободе все еще остается граф Николя де ла Мотт, но он вряд ли сможет пролить свет на местонахождение королевского ожерелья.

Надо думать, что графиня эту тайну унесла с собою в могилу.

САМОУБИЙСТВО КАК СПАСЕНИЕ

ДВЕ НЕИЗВЕСТНЫЕ СТРАНИЦЫ ИЗ «ОПРАВДАТЕЛЬНЫХ МЕМУАРОВ» ГРАФИНИ ЖАННЫ ДЕ ЛА МОТТ БАРОНЕССЫ ДЕ СЕН-РЕМИ ДЕ ВАЛУА

СТРАНИЦА ПЕРВАЯ

С момента моего побега из женского приюта «Сельпатриер» королевские агенты неустанно шли по нашему с графом де ла Моттом следу.

Мне доподлинно известно, что король дал распоряжение французскому посланнику в Лондоне Адамару во что бы то ни стало разыскать нас и любым способом доставить в Париж для препровождения в «Сельпатриер».

События 1789-го года дали мне и мужу некоторую передышку, но с начала 1791-го года на нас опять началась охота и яростная, но в первую очередь, конечно, искали меня.

И было ясно, что при таком раскладе революционные ищейки рано или поздно придут за мною: наша голь, оказывается, позарез нуждалась в королевском ожерелье, а я решила, что оно будет принадлежать роду Валуа или никому.

И вот что тогда мы придумали.

Муж мой снимал грязную и тесную комнату в Ламберте, довольно-таки убогом уголке окраинного Лондона но зато в милом домике, увитом хмелем. Я, естественно, поселилась там, по прибытии в столицу Британии. Главное преимущество нашего жилища состояло в том, что в этакую глушь редко кто заглядывал из чужих.

Из соседей я общалась с одним только парфюмером, довольно быстро став его клиенткой. И вообще, это был довольно симпатичный человек, но главное, он был необычайно жаден до денег, а значит, его можно легко подкупить – таких людей я всегда держу на примете и легко могу найти с ними общий язык.

У парфюмера была дочь, довольно-таки странная девица, но внешне она чем-то напоминала меня – во всяком случае, малым ростом, большим ртом и белейшей кожей.

Я заплатила парфюмеру почти все, что у меня было – пятнадцать тысяч ливров и поехала погостить к одному покровительствовавшему мне лорду, в его имение в графстве Сассекс.

Тем временем дочь парфюмера поселилась в нашей квартирке и переоделась в мои наряды. Но это еще не все.

По уговору с парфюмером, было инсценировано самоубийство мнимой графини де ла Мотт (дочка парфюмера весьма ловко прыгнула на рассыпанную под окном гору подушек).

За две тысячи ливров, которые я парфюмеру оставила особо – для отдельной статьи расходов – священник Ламбертской церкви сделал запись о мой смерти, а за три тысячи ливров на Ламбертском кладбище была водружена моя могила, которая, естественно, была совершенно пустой. Но в гроб никто не заглянул, и все продолжали верить, что я погибла, выбросившись из окна. А парфюмер стал жить со своей дочкой безбедно и счастливо.

Мне, конечно, расходы пришлось понести весьма изрядные, но зато я так и не была водворена назад в это жуткое, мерзкое, зловещее место – женский приют «Сельпатриер».

СТРАНИЦА ВТОРАЯ

Надо сказать, что парфюмер все исполнил неукоснительно.

Никто как будто не заметил подмены. Вообще спектакль удался на славу.

О моих похоронах взахлеб писали едва не все британские и французские газеты. Но главное другое: меня и пропавшее ожерелье с этой поры начисто перестали искать.

А графа де ла Мотта я более уже никогда и не видела. И слава Богу! Знаю только, что он вернулся во Францию и умер там потом в нищете и безвестности.

Впоследствии в своих мемуарах Николя патетически писал: «Так в возрасте тридцати четырех лет ушла женщина, жизнь которой представляла собою сплошные горести». Между тем, он отличнейшим образом знал, как все обстояло на самом деле.

Гощение же мое в Сассексе было весьма и весьма удачным. Там я познакомилась с французским эмигрантом графом Гаше де Круа, нашедшем в туманном Альбионе убежище от революционных бурь. Это был чрезвычайно милый и симпатичный человек. Там же в Сассексе мы и обвенчались. Так я стала графинею де Гаше.

Жили мы тихо и счастливо, и так продолжалось до самой кончины графа. О графине де ла Мотт, кажется, все забыли, так что ничто не нарушало наш семейный покой. Вернее говоря, о графине-то не забыли, просто считали ее трагически погибшей в припадке панического ужаса.

Произошла за эти годы только одна встреча, связанная с моею прошлою жизнью, но она, слава Богу, никакого ущерба мне не причинила, а скорее доставила радость.

Вот что произошло.

Однажды мы навестили нашего сассекского лорда. У него, как оказалось, гостила придворная русская дама мистрисс Бирх, в коей я вдруг узнала очаровательно-шаловливую девицу Cazalet, мою задорную соотечественницу.

С сей Cazalet в Страсбурге я провела когда-то немало чрезвычайно приятных часов.

Кстати, ее духовником и возлюбленным был кардинал Луи де Роган, чье имя теперь напрочь привязано к истории с королевским ожерельем.

Посещала она в Страсбурге и сеансы графа Калиостро, но быстро разочаровалась и даже ополчилась супротив него. Калиостро опять-таки более чем прикосновенен к истории с ожерельем, но мы о сей скользкой теме даже не упоминали, а просто упивались погружением в невинное наше прошлое.

Двум респектабельным дамам окунуться в свою бедную счастливую юность было теперь весьма забавно и даже по-своему увлекательно и заманчиво.

Между прочим, мистрисс Бирх усиленно звала нас всех в Санкт-Петербург, расписывая северную пальмиру самыми радужными красками и особенно выхваляя императрицу Екатерину Вторую, к коей, по ее словам, она весьма приближена.

Однако я решилась воспользоваться сим чрезвычайно любезным приглашением лишь когда несчастный граф Гаше де Круа уже покинул наш земной мир.

Мне стало неуютно в Сассексе без моего милого, нежного графа, и я отправилась в далекую Россию, уже давшую приют многим моим соотечественникам. И никогда потом, надо сказать, не жалела о принятом решении. Тем более, что отправлялась-то я, как будто, на неуютный север, а в итоге все равно оказалась на знойном и живописном юге.

ИЗГНАНИЕ ГРАФА КАЛИОСТРО И ПУТЕШЕСТВИЕ В КРЫМ

(ДВА ОТРЫВКА ИЗ ЗАПИСОК МАДАМ БИРХ, УРОЖДЕННОЙ ГАЗАЛЕ)

Графиня Жанна Гаше де Круа сделалась в Санкт-Петербургском высшем обществе широко известною благодаря своему колкому остроумию и яростным, но блистательным эскападам, направленным супротив покойной королевы Марии Антуанетты.

Однако при этом никто даже не догадывался, что под именем графини де Гаше скрывается клейменная на Гревской площади графиня де ла Мотт. А я молчала как рыба. И Жанна знала, что я в любом случае не подведу ее.

И вдруг в Санкт-Петербург явился граф Калиостро, во второй раз вознамерившийся покорить саму императрицу Екатерину Вторую. Первая его попытка окончилась полнейшим фиаско. И вот мнимый граф прибыл в Россию опять.

Все бы ничего, но самое ужасное тут было то, что Калиостро запросто мог бы раскрыть инкогнито моей старой подруги. И я уверена, что он сделал бы это не задумываясь, ведь из Бастилии Калиостро и графиня де ла Мотт, бывшие до того сообщниками, вышли заклятыми врагами.

Когда Калиостро прибыл в Петербург, на время я спрятала Жанну в своем подмосковном имении, а сама принялась убеждать государыню в том, что граф Калиостро не граф вовсе и что он не маг, а мошенник и вор, что это именно он придумал аферу с ожерельем, подставив бедного и доверчивого друга своего, кардинала Луи де Рогана.

И Калиостро наконец-то был выдворен из России. Более того, императрица написала комедию «Обманщик», в которой вывела этого шарлатана, а графиня де ла Мотт вернулась в Санкт-Петербург, но на первых порах старалась решительно избегать встреч со своими соотечественниками, прежде всего с теми, кто мог бы узнать ее.

В общем, она счастливо избежала разоблачения.

Между прочим, императрица Екатерина чрезвычайно интересовалась делом о пропавшем королевском ожерелье, не раз расспрашивала многих о сей скандальной истории и всех ее участниках.

Ее Величество не раз говорила в моем присутствии и в присутствии графини де Гаше, что ничто так не приблизило ужасный, безумный 1789-й год, как процесс над похитителями ожерелья, как «бриллиантовый скандал», по ее счастливому выражению.

Однако государыня даже помыслить не могла о том, что хорошо известная ей графиня Жанна де Гаше де Круа и знаменитая графиня де ла Мотт, якобы погибшая в Лондоне, есть одно и то же лицо.

Так что тайна держалась, и моей подруге все еще удавалось хранить свое инкогнито, и слава Богу!

Императрицы Екатерины Великой уже не было с нами. На престоле сидел божественно прекрасный Александр, ее внук.

Его Величество Александр Павлович благоволил ко мне, может быть, в память о своей великой бабке.

Более того, весьма милостива ко мне была и государыня Елизавета Алексеевна, проводившая в беседах со мной долгие часы.

Однажды Александр Павлович оказался свидетелем одной нашей беседы, в коей я слегка приоткрыла завесу, окутывавшую прошлое графини Жанны де Гаше.

Государь, не медля, пригласил к себе графиню для приватной беседы.

Полагаю, что Его Величество задал ей немало весьма щекотливых вопросов, и Жанне, ясное дело, пришлось Императору открыться во всем.

Графиня потом рассказала мне: «Его Величество обещал сохранить мою тайну в полной неприкосновенности».

Вскоре (произошло это в августе 1824-го года), однако, графиня навсегда покинула Санкт-Петербург, отправившись вместе с княгинею Анною Сергеевною Голицыной в Крым в составе группы миссионерок.

Несомненно, сделано это было по указанию Государя.

Заботливость Государя была просто восхитительна!

Княгиня Голицына обосновалась в Кореизе, весьма обширном имении, и с нею какое-то время там находилась и графиня де Гаше, пока не приобрела маленький домик в Артеке.

А я с графинею более уже никогда не встречалась (правда, переписка меж нами не прерывалась): через два года она покинула наш грешный мир.

СВИДАНИЕ С ГОСУДАРЕМ

(ОДНА СТРАНИЦА ИЗ «ОПРАВДАТЕЛЬНЫХ МЕМУАРОВ» ГРАФИНИ ЖАННЫ ДЕ ЛА МОТТ БАРОНЕСЫ ДЕ СЕН-РЕМИ ДЕ ВАЛУА)

Кажется, таких правдивых и искренних бесед у меня не было никогда – ни прежде, ни потом.

Когда российский император Александр Павлович осведомился, внимательнейшим образом глядя мне в глаза, не имею ли я хоть какого-то отношения к знаменитой графине де ла Мотт де Валуа, я не могла кривить душой и тут же созналась, что графиня Жанна де ла Мотт, принадлежащая к прямому потомству Генриха Второго, – это я.

Государь стал выспрашивать у меня всякие подробности про историю с королевским ожерельем.

Прежде всего, Его Величество осведомился, сколько там бриллиантов.

«Шестьсот двадцать девять», – ответила я тут же.

Совершенно особо Александра Павловича интересовала личность графа Калиостро.

Я сказала Государю совершенно искренне: «Ваше Величество, это шарлатан, и личность его в сем деле самая отвратительная. И если он старался о чем, так о погублении французской королевской фамилии. И Екатерина Великая поступила мудро, изгнав его из пределов Российской Империи».

«Хорошо», – сказал Государь, – а что же ожерелье? Оно выходит совсем не интересовало его?»

«Ваше Величество, сей мнимый граф знал множество способов разбогатеть, владел тайнами карточной игры, но всего этого было ему мало. И тогда он придумал аферу с королевским ожерельем», – отвечала я.

«А разве ожерелье осталось у Калиостро?» – тут же спросил Государь и заметил:

«Молва упорно указывает на вас, графиня. И сей слух уже держится не первый год. Будьте добры, сделайте необходимые разъяснения».

Я была застигнута предложением Государя совершенно врасплох.

Раскрыть истину никак нельзя было и, увы, мне пришлось солгать императору – просто не было иного выхода: «Ваше Величество, к моему огромному огорчению ожерелье осталось у Калиостро».

Государь поглядел на меня крайне недоверчиво, лукаво улыбнулся, но ничего не сказал.

Александр Павлович отошел к стене и стал барабанить пальцами по стеклу, а затем повернулся лицом прямо ко мне и молвил, тихо, но чрезвычайно внятно:

«Графиня, убедительно прошу вас, никому не рассказывайте о нашей беседе и никому более не открывайте вашей тайны. Должен заметить, что пусть и невольно, но вы содействовали падению французской королевской династии и явились сообщницею страшного и мерзкого шарлатана. Я думаю, что Вам следует несколько поменять место своего пребывания – в Петербурге вас могут узнать некоторые официальные лица. Поезжайте-ка вы в Крым и живите там с миром. Полагаю, что сей край будет напоминать вам родную Францию гораздо более, чем наш холодный Петербург».

На этом высочайшая аудиенция как раз и была закончена.

То был мой первый и последний разговор с императором Александром Павловичем.

Скоро Его Величества не стало. Он преставился в Таганроге, при невыясненных обстоятельствах. А затем вдруг зашаталась и вся великая северная держава.

В России начался мятеж, который был жестоко подавлен взошедшим на престол Николаем Павловичем, младшим братом Александра Павловича. Многих тогда (говорят около сотни человек) сослали, а пятерых казнили через повешение.

Знаю по себе: казни, благословленные и инспирированные королем, – это плохой знак и для королевства, и для будущего всей династии.

Я глубочайшим образом убеждена, что монарх непременно должен быть справедливым, но никак не имеет права быть мстительным.

Да, возвращаясь к той единственной, памятной аудиенции, что дал мне Государь Александр Павлович, хочу сказать следующее.

Его Величество, прощаясь, заверил меня, что будет всегда свято блюсти мою тайну, всячески препятствуя тому или иному ее разглашению в российском обществе.

Правда, впоследствии ожерельная тайна моя как-то все-таки выплыла на свет божий, но я абсолютно уверена, что Государь не нарушил данное мне слово.

Причина тут лежит в другом. Кто-то, видимо, все же признал меня – не иначе.

Может быть, сыграло свою роль и то обстоятельство, что граф Николя де ла Мотт, бывший супруг мой, вернувшись во Францию, оказался на поверку непозволительным и опасным болтуном: он сболтнул на мой счет немало лишнего.

Но все это, по сути, не имело уже особого значения: я была теперь почти что на другой планете – в Старом Крыму, где чувствовала себя почти в полной безопасности среди местных контрабандистов, чрезвычайно почитавших меня.

И потом, в Крыму у меня была верная защитница – княгиня Анна Сергеевна Голицына, дама строгая, суровая и даже явно воинственная, но при этом бесконечно преданная своим друзьям и вообще всем страждущим.

Собственно, именно Анна Сергеевна и связала меня с контрабандистами, ставшими в итоге своего рода моею верною крымскою гвардиею.

Реальное продолжение истории с кражей драгоценностей королевы Франции, описанной Александром Дюма. Очерк написан его соотечественником Луи-Алексисом Бертреном более 100 лет назад...

Лет десять назад, спустя несколько дней после моего приезда в Крым, я остановился проездом в Судакской долине , одной из самых привлекательных долин Крыма. Здесь волею случая познакомился с одной французской семьёй, братом и двумя сёстрами. Брату, самому младшему из трёх, было шестьдесят лет, старшей сестре было семьдесят пять. Она попала в Крым в возрасте трёх месяцев. Эта женщина охотно беседовала со мной, и мне нравилось слушать её необычные рассказы. Она мне рассказывала о первых пиратах – поселенцах русского Крыма, приехавших с несколькими барашками и с парусиновой тканью, служившей им палаткой, которую они разбивали посреди безмолвных крымский степей. Здесь они покупали у татар за барашка и за несколько рублей участок или домик. Она мне поведала о Старокрымском ханском дворце сохранившиеся помещения которого за гроши отдали в наём её родителям.

Старушка пыталась передать мне свои детские ощущения от её игр среди этих огромных развалин, пропитанных ароматами Востока. Но особенно внимательно слушал я её, когда она рассказывала о том, как видела у своих родителей княгиню Голицину и баронессу Бергхайм, дочь господина де Крюденера. Иногда она добавляла: « Я отчетливо помню, как однажды видела у нас в семье в 1825 году некую мадам де Ла Мотт – Валуа, наследницу наших королей; но я смутно помню её черты…». При этих словах, зная из истории, что госпожа де Ла Мотт умерла в Лондоне 23 августа 1791 года, каждый раз я молчаливо недоумевал. Старушка продолжала свою легенду, а мне на память приходили слова Шатобриана: « У жизни есть два детства, но у неё нет двух весен».

Моя прекрасная судакская соотечественница пробудила во мне желание побывать в Старом Крыму . И вот я здесь. Увы. Что осталось от несравненной Солхаты, воспетой армянскими поэтами? Что осталось от ханской столицы, где сами египетские султаны намеревались возвести мечеть с порфировыми сводами? Что осталось от стамбульской соперницы, лучшие золотоордынские наездники которой не могли в своё время объехать её менее, чем за полдня? Ничего, почти ничего: на месте древних укреплений широкие овраги, полные степных ветров, отреставрированная старая мечеть и след, лишь только след от древних дворцов, разобранных на постройку домов.

Устав от многочасовой прогулки, я присел отдохнуть в саду одного армянского гончара. Его старый отец подсел ко мне и завёл замечательные рассказы о прошлом. И вдруг он мне говорит: «Здесь жила госпожа Гаше, бывшая французская королева, укравшая, кажется, какое-то ожерелье у себя на родине. Я был ещё совсем маленьким, и она часто звала меня к себе, чтобы поиграть при солнечном свете с огромным бриллиантом на золотой цепочке, которую она крутила перед моими глазами. Я был восхищён и жмурился от этого блеска… Когда она умерла, а умерла она здесь, и её начали раздевать, чтобы омыть тело по здешним обычаям, то заметили на её плечах следы двух слабо различимых букв».

На этот раз после слов старика я крепко задумался, глядя рассеянным взором на сына гончара, лепившего свои изделия. Я сказал себе, что было бы очень странно, что имя и история героини процесса об ожерелье стали так известны в Крыму во времена, когда здесь жили, в основном, татары и греческие рыбаки, что этому должно быть найдено какое-то объяснение, что мне, вероятно, будет интересно разыскать эту причину, ведь великий поэт назвал историю большой обманщицей. Я быстро распрощался с армянином, который, вероятно, в этот день нашёл меня очень озабоченным.

Наконец в 1894 году, лучезарным летним утром, во время путешествия по Крыму, описанного мною, на следующий год [Путешествие по Крыму. Южный берег.” Кальман Леви. 1895 г. ] , я сидел под великолепным платаном, где Пушкин написал, кажется, несколько своих лучших стихотворений. Завидя невдалеке татарина, я спросил у него, есть ли здесь ещё что-нибудь интересное для осмотра. «Здесь ты всё посмотрел», - сказал он мне. Затем, указав на север, он произнёс: « В нескольких верстах отсюда, в Артеке есть дом, где жила госпожа Гаше, женщина, укравшая у своей королевы прекрасное ожерелье. Когда она умерла, на её спине обнаружили две большие буквы».

Эти слова окончательно нацелили меня на поиски, уже давно занимавшие мои мысли.

Я начал искать документы, на которых основывалось утверждение о том, что графиня де Ла Мотт умерла в Лондоне 23 августа 1791 года, дав себе слово, что при первом же неопровержимом доказательстве ее смерти прекращу всякие поиски.

В первую очередь речь идет о мемуарах господина де Ла Мотта, описывающего это событие. Перед нами романтический рассказ, полный абсурда и неправдоподобности, где мы можем прочесть о том, что женщина с переломанным в двух местах ребром, с раздробленной левой рукой, с выбитым глазом и многочисленными ушибами пишет или диктует письмо, в котором она сообщает о том, что ее перевозят в деревню, и далее без всякого перехода говорится:

“ Так в возрасте тридцати четырех лет умерла женщина, жизнь которой представляла собою сплошные беды и горести “ [Неизданные мемуары де Ла Мотта, опубликованные Луи Лакуром. стр.196 ]. Впрочем, эту версию в то же самое время опровергает аббат Жоржель, утверждавший, что госпожа де Ла Мотт трагически погибла во время очередной оргии [Мемуары аббата Журжеля. Том II , стр. 209 ].

С другой стороны, в статье “ Курьера Франции “ , датированной 30 мая 1844 года, говорится: “ Утверждают, что знаменитая госпожа де Ла Мотт, сыгравшая такую прискорбную роль в деле о бриллиантовом ожерелье королевы Марии-Антуанетты, приговоренная к клеймению плеча, высеченная на улицах Парижа, пожизненно заключенная в Сальпетриер и бежавшая оттуда, недавно скончалась в возрасте восьмидесяти лет” [Подсчеты “ Курьера “ ошибочны. Учитывая тот факт, что графиня родилась в 1756 году, в день смерти ей было бы почти 90 лет ].

Видя, что не существует ни одного документа, который мог бы служить основанием хотя бы для намека о неоспоримости исторического факта о времени и месте смерти госпожи де Ла Мотт, я вспомнил свою добрую старую соотечественницу из Судака, моего татарина из Гурзуфа и проникся серьезностью по отношению к этим удивительно сочетающимся между собой свидетельствам трех людей разной национальности, разного уровня воспитания, живущих в разных точках Крыма, которые однажды без всякой задней мысли, не сговариваясь, рассказали мне об одном и том же событии, происшедшем в эпоху, когда, повторюсь еще раз, Крым в основном заселяли беззаботные греческие рыбаки и татары.

Я был твердо убежден в своей новой гипотезе, когда ко мне поступило несколько документов на русском языке, важность которых, без сомнения, оценит читатель. В номере 28 за 1882 год литературно-политического журнала “ Огонек “ были частично опубликованы воспоминания некой баронессы Марии Боде, о которой мне часто рассказывали в Судаке.

В своих интересных воспоминаниях, опубликованных в последнем томе “ Русских архивов “, баронесса Боде рассказывает о дамском обществе, сформировавшемся в Крыму в 1820-1830 годах. Мы позаимствуем последние строчки из этих воспоминаний, относящиеся к графине де Ла Мотт:

“ Самой привлекательной женщиной этого общества, благодаря своему прошлому была графиня де Гаше, урожденная Валуа, графиня де Ла Мотт после первого замужества, героиня процесса об ожерелье королевы. “

“ Я была совсем еще ребенком, когда все это общество собиралось у моих родителей, но я никогда не забуду ни высохшую, уродливую княгиню Голицину, ни, особенно, графиню де Гаше. Не знаю почему, но меня поразила эта женщина, хотя только позже узнала я ее знаменитую историю. Я вижу ее перед глазами, как будто это было только вчера: старенькая, среднего роста, хорошо сложенная, одета в редингот из серого сукна. Ее седые волосы украшает черный велюровый берет с перьями. Черты лица не мягкие, но живые; блестящие глаза создают впечатление большого ума. Она обладала живыми и пленительными манерами, изысканной французской речью. Чрезвычайно вежливая с моими родителями, она могла быть насмешливой и грубой в компании друзей, властной и высокомерной со своей французской свитой, несколькими бедными французами, смиренно прислуживавшими ей.

Многие перешептывались по поводу ее странностей и намекали на тайну ее жизни. Она это знала, но хранила свой секрет, не отвергая и не подтверждая домыслы, часто как бы случайно спровоцированные ею же самой в ходе светских бесед. Что касается в основной своей массе легковерных местных жителей, то она любила навязывать им эти предположения с помощью загадочных намеков. Она рассказывала о графе Калиостро и о других разных представителях двора Людовика XVI , как будто эти люди входили в круг ее личных знакомств; и еще долго из уст в уста передавалось содержание этих разговоров, служа темой для сплетен и разного рода комментариев “.

“ Она хотела купить в городке Старый Крым сад, принадлежавший моему отцу. Эта собственность подходила по всем статьям такой загадочной персоне, как она. За этот сад мой отец просил три тысячи пятьсот рублей. Сначала отец не хотел ей уступать, надеясь выгодно продать эту собственность кому-либо из многих иностранцев, приехавших в Крым. Но купив в Судаке землю под виноградник, имея нужду в деньгах для обустройства участка, он написал графине, что согласен с ее ценой. Графиня увильнула от прямого ответа и предложила две тысячи рублей. Отец рассердился, но через три или четыре месяца согласился. Графиня же опять изменила свое решение и предложила лишь тысячу пятьсот рублей. В то же самое время, живя в хижине близ сада, о котором шла речь, она отгоняла покупателей, заявляя им, что уже приобрела его “.

“ Эта история длилась уже около года, когда однажды утром мы были крайне удивлены, увидев в нашем дворе несколько повозок, груженных вещами. Посыльный передал моему отцу письмо от графини. Она писала, что, будучи больной, находясь при смерти, она раскаивается в том, что нанесла отцу материальный ущерб, помешав ему выгодно продать свою собственность. Она просида простить ее и принять в качестве компенсации и заверения в искренной дружбе несколько предметов, а именно: прекрасный туалетный столик для моей мамы, итальянскую гитару для меня и великолепный книжный шкаф для моего отца. Не зная чем объяснить такое поведение и опасаясь, с другой стороны, оскорбить графиню отказом, отец послал ей ящик своих лучших вин, равноценных ее подаркам, и обещал ей, как только она выздоровеет, вернуть ей вещи. Она действительно выздоровела, но даже и слушать не хотела о возврате подаренного “.

“ С этого момента наши отношения стали дружескими. Отправляясь в Феодосию , проезжая через старый Крым, мой отец всегда останавливался у графини. Он вел с ней долгие беседы, полные интересных наблюдений, больших познаний о мире и некоторой таинственности. Графиня привязалась к моему отцу. Он был таким же эмигрантом, как и она, и, несмотря на свою молодость, на то, что во время той страшной эпохи был еще ребенком, он мог ее понять: ведь у них были общие воспоминания, общие беды и одна и та же страна “.

“ Однажды мой отец получил письмо от графини. Она писала, что больше не хочет жить в Старом Крыму, что хотела бы переехать в Судак и быть нашей соседкой, что была бы рада общаться с образованными людьми “. Кроме того, она обещала передать моему отцу много интересных и полезных сведений, помочь моей маме по хозяйству и способствовать моему светскому воспитанию. Вследствие этого она просила отца снять для нее домик с садом и со служебными постройками. Однако цена, которую она назначила, была такой мизерной, что подыскать что-либо на таких условиях было невозможно. Как бы там ни было, мой отец живо заинтересовался этим делом, предложив графине построить по ее проекту на нашей земле домик, где бы она бесплатно проживала. Он надеялся компенсировать свои затраты теми преимуществами, которые я могла бы получить от общения с такой благовоспитанной женщиной, повидавшей столько всего на свете. Отец поделился своим планом с мамой. Она не возражала. Как только графиня с радостью одобрила предложение моего отца, мы приступили к постройке домика. Это было в конце осени. К весне дом был почти готов, когда нарочный сообщил отцу о том, что графиня тяжело больна и просит его приехать к ней. Отец тотчас же отправился в путь, но не застал графиню в живых. В своем завещании она назначала его своим душеприказчиком. Ее служанка-армянка рассказала только о том, что, почувствовав себя плохо, графиня всю ночь перебирала и сжигала свои бумаги, что она запретила после своей смерти раздевать ее и требовала похоронить в том, в чем она была одета. Графиня также сказала, что, возможно, произойдет ее перезахоронение, что вокруг ее погребения будет много споров и разногласий. Однако это предсказание не сбылось.

По решению местных властей, в связи с отсутствием католического священника, она была похоронена русским православным и армянским грегорианским священниками. Могильная плита не тронута до сих пор “.

“ В связи с тем, что графиня редко кого допускала к себе, одевалась всегда сама одна, используя слуг лишь на кухне и на других хозяйственных работах, ее служанка мало чем могла удовлетворить всеобщее любопытство. И только во время осмотра и омовения она заметила на спине своей хозяйки два ясных следа от раскаленного железа. Эта деталь подтверждает все предыдущие предположения, так как известно, что госпожа госпожа де Ла Мотт была приговорена к клеймению и, несмотря на то, что она отбивалась от палачей, клеймо, хотя и нечеткое, все же было выжжено.

Едва правительство узнало о смерти графини, как от графа Бенкендорфа прибыл курьер, потребовавший закрытую шкатулку.

Эта шкатулка незамедлительно была доставлена в Санкт-Петербург. В те дни губернатор Тавриды признался моему отцу, что ему было поручено наблюдать за этой женщиной и что она действительно была графиней де Ла Мотт-Валуа. Что касается фамилии де Гаше, то она взяла ее, выйдя замуж за одного эмигранта где-то в Англии или в Италии. Эта фамилия должна была ее охранять и служить ей щитом “.

“ Она долго жила под этим именем в Петербурге. В 1812 году де Гаше приняла русское подданство, так как никто не подозревал о ее настоящей фамилии. В Петербурге в числе ее знакомых была одна англичанка, придворная дама госпожа Бирх. Она не подозревала о печальной славе своей протеже, а интересовалась ею исключительно как одной из жертв Революции, вынужденной самой зарабатывать себе на хлеб. Возвратившись однажды от графини де Гаше. госпожа Бирх узнала, что ее разыскивает императрица Елизавета Алексеевна.

На следующий день придворная дама принесла императрице извинения за свое отсутствие. Последняя спросила у нее: “ Где же Вы были? “

У графини де Гаше.

Кто это такая, графиня де Гаше?

Госпожа Бирх ответила, что это французская эмигрантка, и она попыталась заинтересовать императрицу судьбой своей протеже. В это время вошел император Александр. При упоминании де Гаше он воскликнул: “ Как, она здесь? Сколько раз меня спрашивали о ней, и я утверждал, что она находится вне пределов России. Где она? Каким образом вы узнали о ней? “

Госпоже Бирх пришлось рассказывать все, что она знала. “ Я желаю видеть ее,- сказал император,- приведите завтра ее сюда “.

Госпожа Бирх сразу же передала этот приказ графине, которая воскликнула: “ Что вы наделали?...Вы меня погубили…Зачем было говорить императору обо мне? Тайна была моим спасением. Теперь он выдаст меня моим врагам, и я погибну “. Она была в отчаянии, но вынуждена была подчиниться.

На следующий день в назначенный час в сопровождении госпожи Бирх она появилась в апартаментах императрицы. Подойдя к графине, император сказал ей: “ Вы носите не свою фамилию. Назовите мне вашу настоящую девичью фамилию “.

Мой долг повиноваться Вам, сир, но я назову свою фамилию только Вам без свидетелей.

Император подал знак, и императрица вышла вместе с госпожой Бирх. Более получаса оставался император с графинею, которая вышла затем успокоенная и удивленная доброжелательностью Александра I . “ Он пообещал сохранить мою тайну,”- вот все, что она сказала госпоже Бирх, от которой я узнала все эти детали. Вскоре графиня де Гаше отправилась в Крым “.

Но вернемся к эпизоду смерти графини.

“ Деньги, вырученные от продажи ее вещей, в соответствии с завещанием, были отправлены во Францию в город Тур некоему Лафонтену, с которым мой отец завязал переписку, но который своими уклончивыми ответами так и не дал понять, знает ли он настоящее имя графини, которую он называл просто “ моя почтенная родственница “.

“ На аукционе отец купил большую часть вещей графини. Но тщетно мы пересматривали все полочки, все потайные ящички,- ни один клочок бумаги не выдал нам так тщательно скрываемую тайну. Император Александр, граф Бенкендорф, губернатор Нарышкин,- все, кто ее знал, уже в могиле. Князь Воронцов, госпожа Бирх, мой отец тоже скоро отправятся в мир иной, унося с собой свои секреты “.

“ Судьба этой женщины покрыта непроницаемой завесой тайны. Она исчезла так же, как исчезло знаменитое соблазнительное ожерелье, бывшее причиной падения графини и смерти несчастной королевы Марии-Антуанетты. Еще долго писатели будут говорить о Жанне де Валуа, но никому не прийдет в голову навестить на забытом церковном кладбище Старого Крыма ее одинокую могилу “

С помощью этих сведенией нам кажется возможным восстановить одиссею госпожи де Ла Мотт.

История оставила ее в Лондоне во власти тех, кто, надеясь превратить ее в орудие мести, пытался склонить эту женщину к написанию оскорбительных для королевы мемуаров. С этого момента мы не должны забывать о том, что госпожа де Ла Мотт как в физическом, так и в моральном плане, находилась под впечатлением недавних событий: она увидела, как бесчеловечно поступили с ней, ее публично бичевали, она отчаянно отбивалась от грубых рук палачей, она до дна испила чашу стыда и несправедливости, она вблизи увидела всю животную жестокость человека, и ее психическая и нервная система оказались окончательно подорваны. Как жертва пожара еще долго при малейшем отблеске света думает только о катастрофе, так и высеченная кнутом в Консьержери беглянка из Сальпетриер повсюду видит лишь только ловушки и палачей. Поэтому, естественно, у нее появляется идея-фикс: бежать подальше, еще дальше, чтобы тебя навсегда забыли.Однако Лондон не годится для этого, он находится слишком близко от Франции. Госпожа де Ла Мотт скоро убеждается в этом.

Она со всех сторон окружена всякого рода просителями: это де Колонн, настроенный против королевы, Полиньяки, пытающиеся нейтрализовать влияние де Колонна, люди, преданные двору, друзья кардинала, сторонники герцога Орлеанского, эмиссары революционных клубов: одни пытаются купить ее молчание, другие, напротив, заплатить за клевету. Все вместе они только сильно напугали ее. Де Ла Мотт опасается вновь стать жертвой. Она больше не верит ни в чью искренность, ее тревога возрастает с каждым днем, она постоянно чувствует угрозу ареста и новых мучений…И тогда она принимает решение бежать и ради своей безопасности распространяет слух о своей собственной смерти с помощью письма, содержание которого нам стало известно благодаря ее мужу.

В эту эпоху поток эмигрантов был направлен в Россию. Госпожа де Ла Мотт последовала за этим потоком и с целью предосторожности решила сменить свою фамилию, тем более, что у нее были все основания поверить в смерть мужа [Неизданные мемуары графа де Ла Мотт ].

Не удовлетворившись тем, что она укрылась в незнакомой стране под новой фамилией, графиня меняет гражданство, чтобы затаиться глубже. Таким образом, растворившись в толпе эмигрантов, она пытается зарабатывать себе на хлеб в Петербурге вплоть до того дня, когда ее покровительница госпожа Бирх непроизвольно выдает ее императору.

Император выслушал графиню и успокоил ее. Но она все же волнуется, находясь во власти старых опасений. Император в России выше всех, и теперь он знает о ней, находящейся в его столице. Она не свободна. На нее давит тяжелым грузом постоянная слежка тайной полиции…Ей остается только бежать все дальше и дальше.

В этот момент в Петербурге стали говорить о Крыме. Он становится как бы российской Италией. Богатые господа мечтают построить там волшебные дворцы, а знаменитая княжна Голицина (Анна Сергеевна) вот-вот отправится туда с баронессой Бергхайм и госпожой Крюденер с целью обосновать там мистическую колонию.

Именно с одним из этих благородных семейств и отправляется в Тавриду графиня де Ла Мотт. Она становится гувернанткой у княгини Голициной, проживающей в окрестностях Ялты. Впрочем, зимние удовольствия периодически призывают эту аристократку обратно в Петербург, но госпожа де Ла Мотт остается в Крыму. Некоторое время она посещает мистический кружок княгини Голициной, затем, поглощенная постоянной мыслью об убежище, она углубляется на восток полуострова в Старый Крым, местность малознакомую, где все дешево и где она уверена в том, что ее не будут сильно беспокоить. И здесь в 1826 году, накануне своего переезда в Судак к своему последнему другу барону Боде, она умирает.

“ Еще долго писатели будут говорить о Жанне де Валуа, - пишет боронесса Мария Боде,- и никому не придет в голову навестить на забытом церковном кладбище Старого Крыма ее одинокую могилу “

Я все же решил это сделать и в сопровождении армянского дьякона, много слышавшего об этой могиле, в течение нескольких часов бродил по кладбищу, заросшему овсюгом и крапивой. Я встретил много провалившихся старых плит с истертыми следами надписей. Частые дожди и морские ветры из Феодосии, постоянно дующие на этом плоскогорье, полностью уничтожили эти надписи, и только у нескольких плит 1884 года под слоем мха угадывается дата смерти.

Отсюда я направился к месту, где стояла хижина графини. Сегодня это простой домик, стоящий по ту сторону чудесного оврага. Прекрасный сельский кокетливый домишко, утопающий в своем гнездышке из зелени. Совсем рядом, позади деревьев, ветряная мельница устремила в небо свои неподвижные голые крылья-позвонки. Возле домика стая гусей неприветливо встречает меня, и хозяин, крупный болгарин, явно с неодобрением следит за моим вглядом, пытливо изучающим его владения…

Возвращаясь по склону молчаливого оврага, по дну которого течет речка, орошающая великолепные огороды, я думаю о несчастной изгнаннице, которая вынуждена была скитаться по этим местам, таким далеким от Франции!

Ее бедное сердце должно было страдать от закоренелой злобы и глубоких сожалений. Что касается меня, то я с беспокойством вспоминаю ее слова: “ Заблуждения, из-за которых Франция была населена тиранами и рабами, исчезли, умные законодатели создали новые законы, согласующиеся с достоинством человека. Уничтожив столько предрассудков и плодов несправедливости, разве не смогли бы они осветить факелом правды темные, запутанные махинации, погубившие меня…”? [Жизнь Жанны де Сен-Реми де Валуа. Том II, стр. 285

Андерс де ла Мотт

Посвящается Аннетт

Моя самая искренняя благодарность всем вам, муравьям, без чьих советов и прочей помощи Игра не стала бы реальностью.

Говорят, что моргание глазом - самое быстрое движение, на которое способно человеческое тело.

И все же это ничто по сравнению с быстротой электрических синапсов мозга. «Не сейчас!» - молнией пронеслось в его голове, когда в него ударила вспышка света.

И, если смотреть на ситуацию с его точки зрения, он абсолютно прав. Времени должно было остаться достаточно, ему это обещали. Ведь он же скрупулезно следовал всем инструкциям, сделал именно то, что было велено.

Поэтому этого не должно было случиться.

Не сейчас!

Это невозможно!

Его недоумение совершенно понятно, если не сказать - логично.

К тому же оно - последнее ощущение в его жизни.

Тысячную долю секунды спустя взрыв превратил его в пазл из обуглившихся фрагментов, на складывание которого у полицейских экспертов ушла неделя. Кусочек за кусочком, словно играя в жуткую настольную игру, они его собрали и превратили в нечто условно целое.

Но к этому моменту Игра давно закончилась.

Game [гейм]

Соревновательная деятельность, включающая такие аспекты, как умение, удачливость или выносливость со стороны одного или более лиц, играющих согласно набору правил, обычно для собственного развлечения либо для развлечения зрителей.

Развлечение или времяпрепровождение.

Состояние желания сделать что-либо; замысел.

Уклончивое, несерьезное или манипулятивное поведение.

Животное или птица, на которое идет охота ради пищи или развлечения; крупная добыча; дичь.

Просчитанная стратегия или подход; махинация.

Развлечение или отвлекающий маневр.

Наличие или демонстрация умений или смелости.

Обладание умениями или их демонстрация; профессия.

Вид свободного времяпрепровождения.

www.wiktionary.org

www.dictionary.com

www.urbandictionary.com

Победа - это еще не все, это - абсолютно все!

Винс Ломбарди

Wanna play a game?

Текст уже в сотый раз выскочил на дисплее телефона, и Эйч Пи в сотый раз раздраженно его удалил. Нет, не хочет он играть ни в какие чертовы игры. Единственное, что его волнует, - вопрос, как все-таки работает трубка, которую он держит в руках, и можно ли с помощью этого мобильника хотя бы просто кому-то позвонить.

Электричка Мэрста - Стокгольм по дороге в город, начало июля.

Почти тридцать градусов жары, футболка прилипла к спине, а в горле совсем пересохло. Сигареты выкурены, и единственное доступное утешение - ветер, врывающийся в маленькую форточку над головой.

Он пару раз понюхал свою футболку, затем попытался понять, как у него пахнет изо рта. Результаты обоих тестов вполне ожидаемые. Выездной матч, похмелье, во рту - словно кошки нагадили, фу-ты! В общем, идеальное воскресное утро - правда, с одним нюансом: сегодня четверг, и уже два часа как он должен находиться на работе. У него идет испытательный срок.

Ну и хрен с ним! И так они там, в своем «Макдоналдсе», деньги лопатой гребут, шайка уродов во главе с этим козлом-менеджером.

«Важно вписаться в коллектив, Петтерссон…» Да здрасте вам! Можно подумать, он там с бригадой лузеров должен катать апельсины, напевая «Кумбаю». Он там только ради того, чтобы ему опять зачли отработанные дни, а потом бы начислялось пособие.

Suck my ass, mofos!

Он заметил его сразу после станции Русенберг. Маленький серебристый предмет на сиденье с противоположной стороны прохода. Только что там кто-то сидел, но этот человек уже ушел, а электричка успела тронуться. Кричать и махать руками смысла не было, даже если бы ему вздумалось сейчас поиграть в честность.

Следить надо за своим барахлом!

Вместо этого Эйч Пи быстро оглянулся, по привычке проверил, нет ли где камер наблюдения, и, убедившись, что для этого вагон слишком стар, пересел на другое место, чтобы в тишине и покое изучить свою находку.

Как он и предполагал, это оказался мобильник, и тут же утро стало приобретать более радужные краски.

Модель новая, из тех, что без кнопок, с гладким сенсорным экраном.

Только странно, что нигде не видно названия фирмы-производителя. Может, трубка такая эксклюзивная, что этого и не нужно? Или же выгравированные с обратной стороны цифры и есть торговая марка?

Там были светло-серые, в сантиметр высотой, слегка рельефные цифры 1, 2, 8.

Правда, Эйч Пи никогда не слышал о такой марке мобильных телефонов.

Да какого черта!..

Его можно сдать греку-скупщику крон за пятьсот, уж не меньше, наверное. Другой вариант - выложить сначала пару сотен за взлом блокировки, которую хозяин наверняка скоро включит. Тогда Эйч Пи смог бы оставить трубу себе.

Но это едва ли актуально…

Вчерашний вечер поставил крест на его и без того истощенных финансах. На счету в банке давным-давно ноль, утонули и прочие соломинки. Но, немного подсуетившись там и сям, он вскоре снова сможет пополнить кассу…

Таких, как Эйч Пи, невозможно надолго опустить на дно, и этот мобильник - живое тому доказательство. Повертев трубку в руках, он попытался рассмотреть ее повнимательнее.

Телефончик был маленький и аккуратный, помещался поперек ладони, корпус из полированной стали. Маленький глазок с задней стороны свидетельствовал о наличии видеокамеры, а сверху была неуклюжая черная клипса, с помощью которой его, вероятно, можно прикреплять к одежде. Она сильно контрастировала с общим минималистским дизайном телефона, и Эйч Пи уже усердно пытался ее каким-то образом отсоединить, как вдруг ожил дисплей.

«Wanna play a game?»

Спросил его телефон, при этом высветились две иконки, одна со словом «Yes», другая - c «No».

Эйч Пи от неожиданности вздрогнул. С похмелья он даже не удосужился проверить, включен ли аппарат.

Вот лажа!

Он нажал на иконку «No», а затем попытался разобраться, как включить функцию «меню». Если ему это удастся, то с этой мобилы можно будет еще пару дней звонить, пока хозяин ее не заблокирует.

Но вместо того, чтобы выдать хоть какое-то стартовое меню, телефон продолжал долдонить свой вопрос. И тогда Эйч Пи, уже забыв, черт знает в какой раз он нажал на отказ, с растущим раздражением стал понимать, что вот-вот сдастся.

Жанна де Ламотт (сама Жанна предпочитала более яркое «Валуа») родилась в семье одного из прямых, но обедневших потомков Валуа, чей род не уступал в древности и «голубизне» крови самим Бурбонам. Правда, по другим сведениям Жанна была внебрачной дочерью Генриха, родного брата Людовика VI, одного из самых несчастливых французских монархов.

Как бы там ни было, доподлинно известно одно: Жанна воспитывалась при монастыре, откуда в совсем юном возрасте сбежала с одним из поклонников - графом де Ламотт. Правда, это имя, как и Жаннино «Валуа», де Ламотт взял самостоятельно. Бывший жандармский офицер, совершенно беспринципный и жестокий человек, де Ламотт вполне подходил Жанне. Он был ее самым верным напарником во всех аферах. По крайней мере, до тех пор, пока Жанна не начала свою парижскую карьеру.

В 178о году парочка переехала в столицу. Именно тут Жанна познакомилась с кардиналом Страсбургским, Луи де Роганом, одним из самых знатных аристократов на ее пути. В это время Роган был послом Франции в Австрии. Кардинал устраивал балы и охоты, любил стрелковые состязания и настолько не принимал всерьез собственный духовный сан, что императрица Австрии Мария-Терезия практически отстранила его от своего двора. А так как женой французского короля Людовика XVI была ее дочь Мария-Антуанетта, то бедный Роган внезапно понял, что место первого министра Франции, которое он уже видел во снах, ему тоже не светит. Доступ к французскому двору и королю был закрыт. Именно на этой больной мозоли кардинала и сыграла Жанна де Ламотт.

Жанне удалось узнать, что самые известные тогда поставщики королевских драгоценностей - ювелиры Бассанж и Бомер - убеждают королеву выкупить ожерелье, изготовленное ими для мадам Дюбарри. Смерть оставила фаворитку без этого дорогостоящего украшения, и оно мертвым грузом повисло на финансах ювелиров. Мария-Антуанетта отказалась от украшения, заявив, что ей ни к чему «носить на шее военный линейный корабль» (а именно столько и стоило ожерелье). Королева предпочитала разумность - поэтому Франция, которая на этот момент вела войну с Англией, получила корабль.

Отказ королевы стал знаком для Жанны: пора действовать. Для начала мошенница убедила Рогана в том, что является доверенным лицом и близкой подругой королевы (чего, естественно, не было и в помине). В этом ей помог один из любовников, Рето де Вильет. Отличный специалист по подделке документов, он изготовил для Жанны несколько поддельных писем Марии-Антуанетты, которые были адресованы Жанне и написаны самым дружеским (если не сказать больше) тоном. При виде этих писем кардинал доверился аферистке настолько, что беспрекословно отдавал ей деньги, будто бы предназначенные на помощь Марии-Антуанетте. Более того - под представленную Жанной «расписку королевы» Роган взял у ювелиров то самое ожерелье и лично отдал его в руки Жанны, пребывая в полной уверенности, что делает это по тайной просьбе королевы. Получив такой куш, мошенница не стала медлить - и отправилась восвояси (в свой родной Бар-сюр-Об). Ей давно хотелось покрасоваться перед тамошним светом, который презрительно называл ее «нищенкой Валуа». Ожерелье стоило дорого - и Жанна привезла в поместье множество дорогих и красивых вещей.

Тем временем, в Версале с письмом от Рогана появился ювелир Бомер. Кардинал не выдержал своего «триумфа» и написал Марии-Антуанетте письмо, в котором выражал радость по поводу владения королевой «самым прекрасным ожерельем в мире». Ювелир просто передал письмо - и оттого уже не видел, как королева прочитала непонятные для нее строки, пожала плечами и бросила послание Рогана в камин. А срок первого платежа приближался…

Неизвестно, чем закончилась бы эта история, если бы Жанна не рассказала кардиналу о своем обмане. Скорее всего, она не видела в этом рассказе никакой опасности и надеялась, что Роган не станет поднимать шум: кому же захочется, чтобы его выставили таким глупцом?! Однако история дошла до ушей королевы - и кардинал был арестован. Бедного Рогана даже не выслушали - сыграла роль и личная неприязнь к нему Марии-Антуанетты.

Узнав об аресте, де Ламотт сожгла поддельные письма королевы и все компрометирующие документы - и не зря. Вскоре аферистку взяли под стражу. Жанна попыталась свалить вину на Рогана и известного тогда мага Калиостро - но напрасно: наружу выплыла правда с поддельными письмами королевы, и Рогана с Калиостро оправдали. Любовник Жанны Вильет был изгнан из страны, а приговор самой де Ламотт был краток и жесток: подвергнуть мошенницу публичному сечению, после чего заклеймить ее буквой «V» (от «voleuse» - воровка). В июне 1786 года приговор привели в исполнение, а Жанну отправили в тюрьму. Несколько дней спустя кто-то из оставшихся на воле сообщников открыл для нее двери тюрьмы.

Жанна вышла на свободу, но в ее сердце поселилось страстное желание реванша. Теперь она могла играть роль невинно осужденной жертвы политических королевских игр, а война между Францией и Англией открывала для этого широкие возможности. Как только Жанна де Ламотт появилась в Лондоне, ей предложили солидный аванс за порочащие Марию-Антуанетту материалы. Жанна соглашается, но пишет в Париж. Уже через несколько дней после получения ее письма королева посылает свою фаворитку Полиньяк выкупить молчание Жанны. Двести тысяч ливров - вот в какую цену королевский двор, под которым уже шатался трон (через два года произошла Великая Французская революция), оценил молчание и честность мошенницы. И прогадал: вторично обманув двор, Жанна взяла деньги и тут же издала свои «мемуары». Причем это было сделано трижды - хотя и с разными, все более и более сенсационными, заголовками. Все, чего хотелось падкой на скандалы и сплетни публике, Жанна собрала в одной книге. Конечно, бедная де Ламотт была предана, судебный процесс в парламенте был сплошным фарсом, а колье было и правда заказано французской королевой… Что касается самой Жанны - то она воплощенная невинность, которая пыталась спасти королевскую честь, и лишь потому призналась Рогану. При этом близость с королевой и то, почему о ней до сих пор никто не знал, объяснялась просто: альковными утехами. Когда скандал затих, Жанна уехала из Европы, чтобы больше никогда не подвергать опасности свою жизнь - уж очень многих влиятельных врагов оставляла она за спиной.

История французской мошенницы выплыла… в России. Под вымышленной фамилией де Гаше Жанна объявилась в Петербурге. Она сторонилась бывших соотечественников, а когда в Петербурге появился привлеченный слухами Рето де Вильет, упала в обморок. По столице поползли невероятные слухи. Говорили о том, что Жанна прячется от правосудия, что она убила человека, а в подвалах ее дома таятся несметные сокровища. Эти слухи настолько заинтересовали Александра I, что он пригласил француженку на аудиенцию. Неизвестно, о чем российский монарх говорил с ней, но после этого разговора Жанна быстро уехала в Крым, где еще двадцать лет жила в одном из имений Старого Крыма. По крайней мере, упоминание имени Жанны де Гаше встречается не только в крымских путеводителях, но и в мемуарах ее соседей - в частности, графа Густава Олизара, проживавшего недалеко от поместья Артек.

Душеприказчик де Гаше-Валуа описывает ее как среднего роста пожилую женщину с умным и приятным лицом. В 1826 году Жанна скончалась, и хотя в завещании покойная просила не омывать ее тело, это было сделано. Под надетой на голое тело кожаной жилеткой хорошо выделялась латинская буква «V».

Когда об этом сообщили в Петербург, оттуда пришло распоряжение найти и переслать в столицу принадлежащую Жанне де Гаше синюю шкатулку. И хотя она была найдена, содержимого в ней уже не оказалось. А графиню похоронили около Эльбузлы. И хотя на ее могиле стоял памятник, украшенный лилией Бурбонов, со временем плита исчезла, и могила затерялась.

Открытие исходного имени Ла Мота деревни в 1039 году в последние записи указывает в направлении его создания в тот же период. Наличие галло-римского сайта в Meyas подтверждает размещение римлян в деревне. Этот участок расположен на склоне холма, на расстоянии около 2 км по направлению к западу от существующей деревни. В 1044 году город был одарила аббатстве Сен-Виктор по виконт Марселя по имени Гийом. Вслед за этим, деревня была передана семье Вильнев. В конце концов, она была приобретена коммуне. Стоит отметить, что Ла Мотт была очередь деревня, которая была освобождена союзными трупп следуя запрету в Провансе в 1944 году.

Население

В соответствии с 2006 переписных, Ла Мотт имеет общую численность населения 2,797 жителей. Его плотность населения составляет 99 кв.км.

климат

Существует сравнительно больше осадков в течение зимнего сезона по сравнению с летом. Благодаря тем же самым причинам, Ла-Мот наслаждается теплым и умеренным климатом круглый год. Климат в городе Csb типа на основе системы Кеппен и Гейгера классификации,. Город получает среднегодовое количество осадков в 798mm. Максимальное количество осадков происходит в течение ноября месяца, когда она 108мм в среднем. По сравнению с этим, существует минимум осаждение около 14 мм в течение месяца июля. В зависимости от количества осадков, полученных, ноябрь является влажное и июль является самым сухим месяцем года. Разница в дождевых осадков на фоне этих двух месяцев 94мм. средняя температура в городе составляет 14,2 ° C. Июль имеет самую высокую среднюю температуру 21,9 ° С, таким образом, что делает его самым горячим один. В противоположность этому, январь имеет минимальную среднюю температуру на 7,1 ° C. Таким образом, это самый холодный месяц года. Существует вариация 14.8 ° C в средних температурах в течение всего года. Для получения более подробной информации о климате по этой ссылке климата