Духовно-нравственные основы творчества Ф.М. Достоевского

Введение

достоевский писатель произведение

Драгоценные черты, присущие классической русской литературе XIX века и обусловленные ее ролью средоточия духовной жизни народа, - напряженное искание добра и общественной правды, насыщенность пытливой, беспокойной мыслью, глубокий критицизм, соединение удивительной отзывчивости на трудные, больные вопросы и противоречия современности с обращенностью к устойчивым, постоянным «вечным» темам бытия России и всего человечества. Черты эти получили наиболее глубокое и яркое выражение в произведениях двух великих русских писателей второй половины XIX в. - Федора Михайловича Достоевского и Льва Николаевича Толстого. Творения каждого из них приобрели мировое значение. Обе они не только оказали широчайшее влияние на литературу и всю духовную жизнь XX в., но во многом продолжают и сегодня оставаться нашими современниками, необъятно раздвинув границы искусства слова, углубив, обновив и обогатив его возможности.

Творчество Федора Михайловича Достоевского (1821-1881) носит прежде всего философско-этический характер. В его произведениях момент нравственного выбора является импульсом внутреннего мира человека и его духа. Причем произведения Достоевского настолько глубоки по мировоззренческим идеям и нравственным проблемам, что последние часто не вписываются в рамки литературно-художественного жанра. Постоянная и вечная дилемма добра и зла, Христа и антихриста, Бога и дьявола - эта дилемма, от которой человеку никуда не уйти и никуда не спрятаться, даже в самых потаенных уголках своего внутреннего «Я».

Разгром кружка социалиста-утописта Петрашевского, членом которого Достоевский был, арест, приговор и каторга, рост индивидуализма и аморализма в пореформенной России и безотрадные результаты европейских революций поселили в Достоевском неверие в социальные перевороты, усилили нравственный протест против действительности.

Целью настоящей работы является исследование проблемы человека в творчестве Ф.М. Достоевского.

1.Гуманизм

Основными произведениями, в которых нашли отражение философские взгляды Достоевского, являются «Записки из подполья» (1864), «Преступление и наказание» (1866), «Идиот» (1868), «Бесы» (1871-72), «Подросток» (1875), «Братья Карамазовы» (1879-80).

Г.М. Фридлендер пишет: «Глубокое сочувствие человеческому страданию, в каких бы сложных и противоречивых формах оно ни проявлялось, интерес и внимание ко всем униженным и отринутым «париям» дворянско-буржуазного мира - талантливому человеку, роковым образом заблудившемуся в путанице своих собственных идей и представлений, падшей женщине, ребенку - сделали Достоевского одним из величайших писателей-гуманистов мира».

Развивая близкую славянофильству теорию «почвенничества», Достоевский отводил русскому народу особую роль в гуманистическом совершенствовании человечества. Он сосредоточивается на стремлении осуществить идеал «положительно-прекрасного» человека, ищет его художественное воплощение. В разработанной еще французскими материалистами теории «влияния среды» Достоевского не удовлетворяет снятие моральной ответственности с человека, объявленного продуктом социальных условий («фортепьянной клавишей», по образному выражению одного из героев Достоевского). Взаимосвязь «обстоятельств» и нравственности не представляется ему всеобщим законом.

Гуманистическим идеалом человеческой личности для Достоевского был Христос. Именно в нем соединились для него добро, истина и красота. В то же время эпоха, в которую жил художник, активно разрушала этико-религиозный идеал Христа, и Достоевский вынужден был противостоять этому воздействию, которое не могло не порождать у него сомнений (писатель даже допускал, что Христос может находиться вне истины).

Достоевский определил как главную, определяющую черту своего гуманизма стремление «найти человека в человеке». Найти «человека в человеке» значило в понимании Достоевского, как он многократно разъяснял в полемике с вульгарными материалистами и позитивистами той эпохи, показать, что человек не мертвый механический «штифтик», «фортепьянная клавиша», управляемая движением чужой руки (и шире - любых посторонних, внешних сил), но что в нем самом заложен источник внутреннего самодвижения, жизни, различения добра и зла. А потому человек, по мысли Достоевского, в любых, даже самых неблагоприятных обстоятельствах всегда в конечном счете сам отвечает за свои поступки. Никакое влияние внешней среды не может служить оправданием злой воли преступника. Любое преступление неизбежно заключает в себе нравственное наказание, как об этом свидетельствует судьба Раскольникова, Ставрогина, Ивана Карамазова, мужа-убийцы в повести «Кроткая» и многих других трагических героев писателя.

«Одним из первых Достоевский верно почувствовал, что восстание против старой, буржуазной морали посредством простого ее выворачивания наизнанку не ведет и не может привести ни к чему хорошему». Лозунги «убей», «укради», «всё дозволено» могут быть субъективно, в устах тех, кто их проповедует, направлены против лицемерия буржуазного общества и буржуазной морали, ибо, провозглашая в теории: «не убий», «не укради», несовершенный мир на практике возводит убийство и грабеж в повседневный, «нормальный» закон общественного бытия.

Корни добра и зла уходят, по мнению Достоевского, не столько в социальное устройство, сколько в человеческую природу и глубже - в мироздание. «Человек для Достоевского - высшая ценность». Но у Достоевского это не абстрактный, рационалистический гуманизм, а любовь земная, гуманизм, обращенный к реальным людям, пусть это даже «униженные и оскорбленные» «бедные люди», герои «мертвого дома» и т.д. Хотя гуманизм Достоевского не следует понимать как беспредельную терпимость ко всякому злу и абсолютное всепрощение. Там, где зло переходит в беспредел, оно должно быть адекватным образом наказано, иначе добро само переходит в свою противоположность. Даже Алеша Карамазов на вопрос брата Ивана, что сделать с генералом, который затравил собаками на глазах матери ее ребенка, - «расстрелять?», отвечает: «Расстрелять!».

Важно подчеркнуть, что для Достоевского главная забота - это прежде всего спасение самого человека и забота о нем. Не случайно при беседе Ивана и Алеши Карамазовых Иван в заключение своей длинной философской тирады о Боге, мире и человеке говорит Алеше: «Не о Боге тебе нужно было, а лишь нужно было узнать, чем живет твой любимый тобою брат». И в этом - высший пафос гуманизма Достоевского. «Ведя своего человека к Богочеловеку и тем самым заботясь о человеке, Достоевский резко отличается от Ницше, который проповедует идею человекобога, т.е. ставит человека на место Бога». В этом суть его идеи сверхчеловека. Человек рассматривается тут лишь как средство для сверхчеловека.

Одна из главных проблем, которая постоянно мучает Достоевского, - можно ли примирить Бога и тот мир, который им создан? Можно ли оправдать мир и действия людей, даже во имя светлого будущего, если оно будет построено на слезинке хотя бы одного невинного ребенка. Ответ его тут однозначен - «никакая высокая цель, никакая будущая социальная гармония не может оправдать насилия и страдания невинного дитя». Человек ни в коем случае не может быть средством для других людей, даже их самых благих планов и замыслов. Устами Ивана Карамазова Достоевский говорит, что «принимаю Бога прямо и просто», но «мира, им созданного, мира-то божьего не принимаю и не могу согласиться принять».

И ничто не может оправдать страдания и слезинку хотя бы единого невинного дитя.

. О трагической противоречивости человека

Достоевский - мыслитель экзистенциальный. Наиболее важной и определяющей темой его философии является проблемачеловека, его судьба и смысл жизни. Но основное для него - это не физическое существование человека, и даже не те социальные коллизии, которые с ним связаны, а внутренний мир Человека, диалектика его идей, которые и составляют внутреннюю сущность его героев: Раскольникова, Ставрогина, Карамазовых и т.д. Человек - это загадка, он весь соткан из противоречий, главным из которых, в конце концов, является противоречие добра и зла. Поэтому человек для Достоевского - это самое дорогое существо, хотя, может быть, и самое страшное и опасное. Два начала: божественное и дьявольское изначально уживаются в человеке и борются между собой.

В созданном в годы заграничных скитаний романе «Идиот» Достоевский сделал попытку, соревнуясь с другими великими романистами, создать образ «положительно прекрасного» человека. Герой романа - человек исключительного душевного бескорыстия, внутренней красоты и гуманности. Несмотря на то, что князь Мышкин по рождению принадлежит к старинному аристократическому роду, он чужд предрассудков своей среды, детски чист и наивен. К каждому человеку, с которым его сталкивает судьба, князь готов отнестись по-братски, готов душевно сочувствовать ему и разделить его страдания. Знакомые Мышкину с детства боль и чувство отверженности не ожесточили его, - наоборот, они породили в его душе особую, горячую любовь ко всему живому и страдающему. При свойственном ему бескорыстии и нравственной чистоте, роднящих его с Дон-Кихотом Сервантеса и пушкинским «рыцарем бедным», «князь-Христос» (как автор называл своего любимого героя в черновиках романа) не случайно повторяет страдальческий путь евангельского Христа, Дон-Кихота, пушкинского «рыцаря бедного». И причина этого не только в том, что, окруженный реальными, земными людьми с их разрушительными страстями, князь невольно оказывается захваченным круговоротом этих страстей.

Совершенно очевидно присутствие и трагикомического элемента в обрисовке князя Мышкина, трагизм которого постоянно подсвечивается и усиливается комизмом ситуаций, в которые попадает герой, а также отсутствием у него «чувства меры и жеста». Да и что может быть нелепее и трагичнее фигуры Христа (ставшего прототипом Мышкина) в обстановке прагматичного буржуазного Петербурга и капитализирующейся России? «Истоки безысходно трагической судьбы Мышкина, кончающего безумием, - не только в беспорядке и нескладице окружающего его мира, но и в самом князе». Ибо так же, как человечество не может жить без душевной красоты и гармонии, оно (и это сознает автор «Идиота») не может жить без борьбы, силы и страсти. Вот почему рядом с дисгармоническими, страдающими, ищущими и борющимися натурами Мышкин оказывается в критический момент своей жизни и жизни окружающих его близких людей беспомощным.

К числу величайших творений Достоевского, оказавших громадное влияние на последующую мировую литературу, принадлежит роман «Преступление и наказание». Действие романа «Преступление и наказание» разворачивается не на площадях с фонтанами и дворцами и не на Невском проспекте, который был для современников своего рода символом достатка, положения в обществе, пышности и великолепия. Петербург Достоевского - это отвратительные трущобы, грязные распивочные и дома терпимости, узкие улочки и мрачные закоулки, тесные дворы-колодцы и темные задворки. Здесь душно и нечем дышать от вони и грязи; на каждом углу попадаются пьяные, оборванцы, продажные женщины. В этом городе постоянно происходят трагедии: с моста на глазах у Раскольникова пьяная женщина бросается в воду и тонет, под колесами щегольской барской коляски гибнет Мармеладов, на проспекте перед каланчой кончает жизнь самоубийством Свидригайлов, на мостовой истекает кровью Катерина Ивановна…

Герой романа - студент-разночинец Раскольников - исключен по бедности из университета. Он влачит свое существование в крошечной каморке, больше похожей на «гроб», или «шкаф», где «вот-вот стукнешься головой о потолок». Неудивительно, что здесь он ощущает себя задавленным, забитым и больным, «тварью дрожащей». Вместе с тем, Раскольников - человек бесстрашной, острой мысли, огромной внутренней прямоты и честности,- не терпит никакой лжи и фальши, а собственная его нищета широко открыла его ум и сердце страданиям миллионов. Не желая мириться с нравственными устоями того мира, где богатый и сильный безнаказанно господствуют над слабым и угнетенным и где тысячи здоровых молодых жизней гибнут, задавленные нищетой, Раскольников убивает жадную, отталкивающую старуху-ростовщицу. Ему кажется, что этим убийством он бросает символический вызов всей той рабской морали, которой люди подчинялись испокон века, - морали, утверждающей, что человек всего лишь бессильная вошь.

В самом воздухе Петербурга словно растворена какая-то губительная и нездоровая страсть. Атмосфера безысходности, уныния и отчаяния, царящая здесь, обретает зловещие черты в воспаленном мозгу Раскольникова, его преследуют образы насилия и убийства. Он - типичное порождение Петербурга, он, как губка, впитывает ядовитые испарения смерти и тления, и в душе его происходит раскол: в то время как его мозг вынашивает идею убийства, сердце переполняет боль за страдания людей.

Раскольников, не задумываясь, отдает последнюю копейку попавшим в беду Катерине Ивановне и Соне, пытается помочь матери и сестре, не остается безучастным к незнакомой пьяной проститутке на улице. Но тем не менее раскол в его душе слишком глубок, и он переступает черту, отделяющую его от прочих людей ради того, чтобы «сделать первый шаг» во имя «всеобщего счастья». Раскольников, возомнив себя сверхчеловеком, становится убийцей. Жажда власти, желание добиться великих целей любыми средствами приводят к трагедии. Раскольникову кажется невозможным сказать «новое слово» без преступления: «Тварь ли я дрожащая, или право имею?» Он жаждет сыграть главную роль в этом мире, то есть, по сути, встать на место Верховного Судьи - Бога.

Но мало того, что одно убийство влечет за собой другое и что один и тот же топор разит правого и виноватого. Убийство ростовщицы обнаруживает, что в самом Раскольникове (хотя он не отдавал себе в этом отчет) скрывалась глубоко запрятанная самолюбивая, гордая мечта о господстве над «тварью дрожащей» и над «всем человеческим муравейником». Мечтатель, гордо задумавший своим примером помочь другим людям, оказывается потенциальным Наполеоном, сжигаемым тайным честолюбием, несущим угрозу человечеству.

Таким образом, круг размышлений и действий Раскольникова трагически замкнулся. И автор вынуждает Раскольникова отказаться от индивидуалистического бунта, мучительно пережить крушение своих наполеоновских мечтаний, чтобы, отказавшись от них, «подойти к порогу новой жизни, которая объединила бы его с другими страдающими и угнетенными». Зерном обретения нового существования для Раскольникова становится его любовь к другому человеку - такой же «парии общества», как он, - Соне Мармеладовой.

Итак, по убеждению Достоевского, человек способен вырваться из детерминированной цепи и свободно определить свою нравственную позицию на основе верного различения добра и зла. Но Достоевский осознает двойственность красоты и для различения в ней добра и зла уповает только на совесть, обращенную к личностному идеалу, который воплощен в образе Христа.

3. Трудности свободы

Толкование добра и зла, предлагаемое теорией «разумного эгоизма», не удовлетворяет Достоевского. Он отвергает разум в качестве основания нравственности по той причине, что доказательность и убедительность, к которым апеллирует разум, не привлекают, а принуждают, приневоливают к определенному выводу необходимостью логики, упраздняя участие свободной воли в нравственном акте. Человеческой же природе, считает Достоевский, свойственно стремление к «самостоятельному хотению», к свободе выбора.

Важный аспект рассмотрения свободы у Достоевского касается того, что свобода составляет сущность человека и он не может отказаться от нее, если хочет остаться человеком, а не быть «штифтиком». Поэтому он и не хочет грядущей социальной гармонии и радости жить в «счастливом муравейнике», если это связано с отрицанием свободы. Подлинная и высшая сущность человека и его ценность заключена в его свободе, в жажде и возможности своего собственного, индивидуального самоутверждения, «по своей глупой воле жить». Но природа человека такова, что «отпущенный на свободу», он тотчас начинает бунтовать против существующего порядка. «Именно тут начинает проявляться его скрытый индивидуализм и обнаруживаться все неприглядные стороны его «подполья», раскрывается противоречивость его природы и самой свободы».

Вместе с тем Достоевский прекрасно раскрывает диалектику свободы и ответственности личности. Подлинная свобода - это высочайшая ответственность человека за свои поступки, это очень тяжелое бремя и даже страдание. Поэтому люди, получив свободу, спешат поскорее от нее избавиться. «Нет заботы беспрерывнее и мучительнее для человека, как, оставшись свободным, сыскать поскорее того, перед кем преклониться». Поэтому-то люди и радуются, когда с их сердец снимают свободу и ведут их «как стадо». Эта жесткая взаимосвязь свободы и ответственности, существующая для каждой подлинной личности, не сулит человеку счастья. Напротив, свобода и счастье для человека, если он является действительно человеком, оказываются практически несовместимыми. В этой связи Достоевский говорит о «таком страшном бремени, как свобода выбора». Поэтому всегда существует альтернатива: или быть «счастливым младенцем», но расстаться со свободой, или взять на себя бремя свободы и стать «несчастным страдальцем».

Свобода, по Достоевскому, аристократична, она не для каждого, она для сильных духом, способных стать страдальцами. Поэтому мотив страдания также находится в центре творчества Достоевского. Но этим самым он не унижает человека, а призывает его возвыситься до Богочеловека, сделать свой сознательный выбор между добром и злом. По пути свободы можно идти как к добру, так и злу. Чтобы человек не превратился в зверя, ему нужен Бог, и он может идти к добру только через страдание. При этом человеком движет или разрушительное своеволие, утверждающее свою свободу любыми способами, или чувство «восторга» перед красотой.

Бог-личность, по Достоевскому, один только и может искупить человеческие страдания и удовлетворить человеческую потребность в совершенстве, спасении и благе как всего мира, так и каждого отдельного человека, давая смысл его существованию и бессмертие. При этом Достоевский признает только свободную любовь человека к Богу, не приневоленную страхом и не порабощенную чудом. Принимая религиозное понимание зла, Достоевский тем не менее, как тонкий наблюдатель, указывает его конкретные проявления в современной ему жизни. Это - индивидуализм, своеволие, т.е. утверждение своего «я» вне зависимости от более высоких нравственных критериев, приводящее иногда к самоуничтожению. Это - деспотизм, насилие над чужой волей, какими бы целями (удовлетворение личного самолюбия или достижение общечеловеческого счастья) носители этих качеств ни руководствовались. Это - развращенность и жестокость.

Неограниченная свобода, к которой стремится «подпольный человек», ведет к своеволию, разрушению, этическому анархизму. Тем самым она переходит в свою противоположность, приводит человека к пороку и гибели. Это путь недостойный человека, это путь человекобожества, который мнит, что ему «все дозволено». Это путь отрицания Бога и превращения человека в Бога. Важнейшее положение о человеке у Достоевского заключается именно в том, что тот, кто отрицает Бога, становится на путь человекобожества, как это делает Кириллов из его «Бесов». По Достоевскому, истинный путь свободы - это путь, ведущий к Богочеловеку, путь следования Богу.

Итак, Бог для Достоевского является основой, субстанцией и гарантией нравственности. Человек должен пройти испытание бременем свободы, через все страдания и муки, связанные с ней, чтобы сделаться человеком.

Достоевским высказана мысль о том, в основе развития какого-либо общества лежит только один-единственный закон, который дан природой только ему: «Народы, - говорит он устами персонажа романа «Бесы» нигилиста Шатова, - слагаются силой иною, повелевающею и господствующею, но происхождение которой неизвестно и необъяснимо. Эта сила есть сила неутолимого желания дойти до конца и в то же время конец отрицающая. Это есть сила беспрерывного и неустанного подтверждения своего бытия и отрицания смерти... Цель всякого движения народного, во всяком народе и во всякий период его бытия, есть единственно лишь искание Бога, Бога своего, непременно собственного, и вера в Него, как в единого истинного. Бог есть синтетическая личность всего народа, взятого с начала его и до конца. Никогда еще не было, чтоб у всех или многих народов был один общий Бог, но всегда у каждого был особый». Великий писатель подчеркивал исключительность каждого народа, что у каждого народа имеются свои представления о правде и лжи, о добре и зле. И «…если великий народ не верует, что в нем одна истина (именно в одном и именно исключительно), если не верует, что он один и признан всех воскресить и спасти своею истиной, то он тотчас же обращается в этнографический материал, а не в великий народ. Истинный великий народ никогда не может примириться со второстепенною ролью в человечестве или даже первостепенною, а непременно и исключительно первою. Кто теряет веру, уже не народ...».

В целом, примирить Бога и мир, им созданный, оказалось Достоевскому не под силу. И это, конечно, не случайно. И здесь мы сталкиваемся действительно с фундаментальным и неразрешимым в рамках религиозной мысли противоречием. С одной стороны, Бог есть всемогущий творец, идеал и совершенство, а с другой - его творения оказываются несовершенными и потому порочащими своего создателя. Из этого противоречия может быть сделано несколько выводов: или Бог не всемогущ, или он несовершенен, или мы сами неадекватно воспринимаем и осознаем этот мир.

Заключение

Итак, попытки Достоевского связать гуманистический общественный идеал с личностным совершенствованием противоречивы. Его этика зиждется не на познании законов действительности и не на ориентировании нравственного суждения на них, а на воле к утверждению абсолюта. Достоевский предпочитает «оставаться со Христом, нежели с истиной».

Достоевский смотрел на будущее человечества и на будущее России с великой надеждой, страстно стремясь отыскать пути, ведущие к грядущей «мировой гармонии», к братству людей и народов. Пафос неприятия зла и уродства буржуазной цивилизации, утверждение постоянного искания, нравственной непримиримости к злу и в жизни отдельного человека и в жизни общества в целом неотделимы от облика Достоевского-художника и мыслителя-гуманиста. Великие творения Достоевского - при всех свойственных им острых внутренних противоречиях - принадлежат настоящему и будущему.

Устремленность мысли Достоевского к реальной жизни, страстная любовь к людям, настойчивое стремление великого русского романиста отыскать в «хаосе» жизненных явлений своей переходной эпохи «руководящую нить», чтобы «пророчески» угадать пути в движении России и всего человечества навстречу нравственному и эстетическому идеалу добра и социальной справедливости, сообщили его художественным исканиям ту требовательность, широту и величественную масштабность, которые позволили ему стать одним из величайших художников русской и мировой литературы, правдиво и бесстрашно запечатлевшим трагический опыт поисков и блужданий человеческого ума, страдания миллионов «униженных и оскорбленных» в мире социального неравенства, вражды и нравственного разъединения людей.

Список использованной литературы

Бузина Т.В. Достоевский. Динамика судьбы и свободы. - М.: РГГУ, 2011. - 352 с.

Булгакова И.Я. Проблемы свободы выбора добра и зла в русской религиозной философии конца Х1Х - начала ХХ века // Социально-политический журнал. - 1998. - №5. - С. 70-81.

Виноградов И.И. По живому следу: духовные искания русской классики. Литературно-критические статьи. - М.: Сов. писатель, 1987. - 380 с.

Достоевский Ф.М. Собр. соч. в 12 тт. / Под общ. ред. Г.М. Фридлендера и М.Б. Храпченко. - М.: Правда, 1982-1984.

Климова С.М. Страдание у Достоевского: сознание и жизнь // Вестник Российского государственного гуманитарного университета. - 2008. - №7. - С. 186-197.

Литературоведческий словарь (электронная версия) // #"justify">.Ноговицын О. Свобода и зло в поэтике Ф.М. Достоевского // Вопросы культурологии. - 2007. - №10. - С. 59-62.

Ситникова Ю.В. Ф.М. Достоевский о свободе: подходит ли либерализм для России? // Личность. Культура. Общество. - 2009. - Т. 11. - №3. - С. 501-509.

Скафтымов А.П. Нравственные искания русских писателей. - М.: Художественная литература, 1972. - 548 с.

Словарь по этике / Под ред. И.С. Кона. ? М., 1981 // #"justify">.Харабет К.В. Жизнь и творчество Ф.М. Достоевского в «разрезе» девиантологии // Российская юстиция. - 2009. - №5. - С. 20-29.

Репетиторство

Нужна помощь по изучению какой-либы темы?

Наши специалисты проконсультируют или окажут репетиторские услуги по интересующей вас тематике.
Отправь заявку с указанием темы прямо сейчас, чтобы узнать о возможности получения консультации.

В ХIХ веке на первый план выходят идеи и идеалы универсального упорядочения Бытия, жизни общества, основанные на абсолютизации объективных закономерностей развития человеческой истории. Представления о рациональности мироздания, в том числе и общества, объединили и идеалистов и материалистов. Рационализм стал основой социальных теорий революционного изменения мира, с другой стороны - упрощенного толкования сущности и предназначения человека, который рассматривался в этих теориях как механистическая часть класса, народа, массы. Творчество Достоевского стало явным противопоставлением такому повороту мысли. Собственная судьба Достоевского привела его к переосмыслению своей прежней теоретической позиции, пересмотру своего прежнего понимания социальной справедливости и путей ее достижения. Для мыслителя стало почти трагедией понимание несовместимости известных ему социальных теорий, в том числе социалистических, марксизма и реальной жизни. Восхождение на эшафот осознавалось им в конце концов как грозящая перспектива неразумного теоретически и практически выбора. Достоевский понял, что доходящая до примитива одноплановость революционных программ преобразования общества состоит в том, что они не включают в себя представления о реальных людях с их конкретными потребностями и интересами, с их уникальностью и неповторимостью, с их духовными устремлениями. Более того, эти программы стали приходить в противоречие со сложной природой человека.

Путь, выбранный Достоевским после жизненных потрясений, стал иным, а при определении ценности теории - другой точкой зрения: в соотношении "общество - человек" приоритет отдается человеку. Ценность человеческого "Я" выступает не столько в массе людей, в его коллективистском сознании, сколько в конкретной индивидуальности, в личностном видении себя и своих взаимоотношений с другими, с обществом.

Как известно, восемнадцатилетний Достоевский поставил перед собой задачу исследования человека. Началом такого серьезного исследования стали "Записки из мертвого дома".

Сомнения в истинности современных ему социальных теорий, сила его художественной фантазии позволили Достоевскому пережить трагические последствия реализации этих теорий в жизнь и заставили его искать единственный и главный аргумент истины бытия человека, каким, теперь уже по его убеждению, могла быть только правда о человеке. Боязнь хоть в какой-то мере ошибиться в выводах общего плана стала той основой, которая определила тщательность его исследовательского процесса. Часто он граничит с психоанализом, во многом предваряя его выводы.

Ответ на вопрос: "Что есть человек?" Достоевский начал искать с попыток понять человека, отверженного обществом, "уже как бы и не человека" в общепризнанном смысле, то есть в некотором смысле антипода человеку вообще. Следовательно, исследование его началось далеко не с лучших образцов рода человеческого, не с тех, кто считался (либо был) носителем высших проявлений человеческой сущности и нравственности. Да и, строго говоря, исследования Достоевским человека начались не с обычных людей в обычных человеческих условиях, а с постижения жизни на грани человеческого существования.

Достоевский видит свое исследование человека в двух тесно связанных между собой аспектах: он изучает себя и пытается понять других посредством своего "Я". Это субъективный анализ. Достоевский не скрывает его субъективности и даже субъективизма. Но все дело здесь в том, что он выносит этот субъективизм на суд людей, он представляет нам свой ход мыслей, свою логику, а не только предлагает результаты исследования, заставляя нас оценить, насколько он прав в своих суждениях и выводах. Познание у него, таким образом, становится самопознанием, а самопознание, в свою очередь, становится предпосылкой познания, причем не стихийного, а вполне осознанно целенаправленного, как процесс постижения истины. Признание сложности своего "Я" становится неразрывно связанным с признанием сложности "Другого", каким бы он ни был по своей сущности, а Бытие - выражением неоднозначности людей в их отношениях друг к другу.

По-разному Достоевский видит человека: и как представителя рода человеческого (и в биологическом и в социальном смысле), и как индивидуальность, и как личность. По его глубокому убеждению, разделение по социальному признаку мало что объясняет в человеке. Черты собственно человеческого возвышаются над социальными различиями, существуют черты биологического, доходившего в своем выражении до типовых, сущностных характеристик. Говоря о "нищих от природы", Достоевский констатирует человеческую несамостоятельность, убогость, безактивность: "они всегда нищие. Я заметил, что такие личности водятся не в одном народе, а во всех обществах, сословиях, партиях, ассоциациях" . Трудно сказать со всей определенностью, знал ли Достоевский аналогичные рассуждения Аристотеля о том, что одни люди по своей природе свободны, другие - рабы, и этим последним быть рабами полезно и справедливо.

В любом случае для Достоевского как для самостоятельного мыслителя характерно стремление к беспощадной правде. Существуют, говорит он, различные типы людей, например, тип доносчика, когда доносительство становится чертой характера, сутью человека, и никакие наказания не исправят его. Исследуя природу подобного человека, Достоевский словами своего повествования говорит: "Нет, лучше пожар, лучше мор и голод, чем такой человек в обществе". Невозможно не заметить проницательности мыслителя в характеристике подобного типа человека, и в выводе о субъективной природе человека-доносчика, доносительства, неразрывно связанного с объективными условиями и социальными на него заказами.

Будущие заключения Достоевского о свободе воли человека и свободе его выбора в любых, даже самых трагических, ситуациях, когда возможности свободы сведены до минимума, исходят из того внимательного анализа человека, который совершается на материале его собственной жизни, борьбы и каторги. Действительно, история не раз и судьбами не только одной нашей страны свидетельствовала о том, что в самые черные времена, когда человек не только не наказывался за доносы, а, наоборот, поощрялся, далеко не все люди становились на этот безнравственный путь. Человечество не смогло искоренить доносительства, но всегда оказывало ему в лице достойных людей сопротивление.

Путь к проблеме человека и ее решению у Достоевского трудный: то он пытается свои представления о человеке свести к типологии личности, то отрекается от этой попытки, видя, как трудно с ее помощью объяснить цельного человека, не вмещающегося в рамки теоретического образа. Но при всем разнообразии подходов все они направлены на раскрытие сути человека, того, что делает человека человеком. И как это ни парадоксально, именно в условиях каторги, тогда и там, Достоевский приходит к выводу, что суть человека прежде всего - в осознанной деятельности, в труде, в процессе которого он проявляет свою свободу выбора, целеполагание, свое самоутверждение. Труд, даже подневольный, не может быть для человека только постылой обязанностью. Об опасности для личности такого труда Достоевский предупреждал: "Мне пришло раз на мысль, что, если б захотели вполне раздавить, уничтожить человека, наказав его самым ужасным наказанием, так, что самый страшный убийца содрогнулся бы от этого наказания и пугался его заранее, то стоило придать работе характер совершенной, полнейшей бесполезности и бессмысленности".

Труд - проявление человеческой свободы выбора, и поэтому, в связи с проблемой труда, Достоевский начал свои поиски в решении проблемы свободы и необходимости. Есть различные точки зрения на соотношение свободы и необходимости. В марксизме "Свобода - познанная необходимость". Достоевского же интересует проблема свободы человека во всевозможных ее аспектах и ипостасях. Так, он обращается к труду человека и в нем видит возможность реализации человеческой свободы через выбор целей, задач, путей осуществления самовыражения.

Стремление к свободе воли естественно для человека, потому и подавление этого стремления уродует личность, а формы протеста против подавления могут быть неожиданными, особенно тогда, когда отключаются разум и контроль, и человек становится опасен для себя и для других. Достоевский имел в виду арестантов, каковым он сам был, но мы знаем, что общество может создавать каторжные условия и превращать людей в арестантов не только поместив их за решетку. И тогда трагедия неизбежна. Она может выражаться "и в почти инстинктивной тоске личности по самой себе, и в желании заявить себя, свою приниженную личность, доходящем до злобы, до бешенства, до помрачения рассудка.... И возникает вопрос: где граница подобного протеста, если он охватывает массы людей, не желающих жить в условиях подавления человеческого начала? Нет таких границ, когда речь идет об отдельном человеке, утверждает Достоевский, тем более их нет, когда речь идет об обществе, и объяснение этому можно найти, обращаясь к внутреннему миру человека.

Содержание понятия "человек" у Достоевского существенно иное, чем у многих его современных философов, оно богаче в ряде отношений даже концепций ХХ в. Для него человек - это бесконечное многообразие особенного, индивидуального, богатство которого и выражает главное в человеке. Характерные черты не служат у него способом построения схемы, типичное не перекрывает по значимости индивидуального. Путь постижения человека не сводится к открытию типичного, или не оканчивается этим, а с каждым таким открытием поднимается на новую ступень. Он вскрывает такие противоречия человеческого "Я", которые исключают абсолютную предсказуемость поступков человека.

В единстве индивидуального и типичного человек, по Достоевскому, представляет собой целый сложный мир, обладая одновременно автономностью и тесной связью с другими людьми. Этот мир самоценен, он развивается в процессе самоанализа, требует для своего сохранения непосягаемости на его жизненное пространство, права на одиночество. Прожив на каторге в мире насильственно тесного общения с людьми, Достоевский открыл для себя, что оно является одной из пагубных для человеческой психики сил. Достоевский признается, что каторга принесла ему немало открытий о самом себе: "Я бы никак не мог представить себе, что страшного и мучительного в том, что я во все десять лет каторги ни разу, ни одной минуты не буду один?" И далее, "насильственное общение усиливает одиночество, которое не может быть преодолено принудительным общежитием". На много лет вперед заглянув мысленно в историю, Достоевский увидел не только положительные, но и тягостные стороны коллективной жизни, уничтожающей право личности на суверенное существование. Понятно, что, обращаясь к человеку, Достоевский тем самым обращается и к обществу, к проблеме социальной теории, ее содержания, поиску истины об обществе.

В условиях каторги Достоевский понял, что всего страшнее для человека. Ему стало ясным, что человек не может в нормальной жизни ходить строем, жить только в коллективе, работать без собственного интереса, только по указанию. Он пришел к выводу, что безграничное принуждение становится разновидностью жестокости, а жестокость порождает жестокость в еще большей степени. Насилие не может стать путем к счастью человека, а следовательно, и общества.

К началу шестидесятых годов ХIХ века Достоевский уже убежден в том, что социальная теория, не учитывающая сложного человеческого "Я", бесплодна, вредна, губительна, бесконечно опасна, так как она противоречит реальной жизни, поскольку исходит из субъективной схемы, субъективного мнения. Можно предположить, что Достоевский критикует марксизм и социалистические концепции.

Человек - не заданная заранее величина, он не может быть определен в конечном перечислении свойств, черт, поступков и взглядов. Этот вывод - главный в дальнейшей разработке концепции человека Достоевским, представленной уже в новом произведении "Записки из подполья". Достоевский спорит с известными философами, ему представляются примитивными идеи материалистов относительно человека и его связи с внешним миром, который якобы и определяет его суть, поведение и т.п. и формирует в конце концов личность. Человек, по Достоевскому, не может быть рассчитан по математическим формулам, исходя из того, что 2ґ2 = 4, а пытаться рассчитать его по формуле, значит превращать его в своем воображении в нечто механическое. Достоевский не принял механицизма во взглядах на человека и общество. Человеческая жизнь в его понимании представляет собой постоянное осуществление бесконечных возможностей, заложенных в нем: "все дело-то человеческое, кажется и действительно в том только и состоит, чтоб человек поминутно доказывал себе, что он человек, а не винтик, а не штифтик! Хоть своими боками, да доказывал...".

Достоевский настойчиво обращался к теме человека как живого человека, а не материала, из которого кто-то может "слепить типа". И это беспокойство вызвано не просто пониманием нелепости подобной теории, а опасности для жизни в случае воплощения в политические программы и действия. Он предвидит возможные попытки такого действия, так как в самом обществе видит основу для тенденции обезличения людей, когда они рассматриваются лишь как материал и средство для достижения цели. Великим философским открытием Достоевского было уже то, что он увидел эту опасность, а позже - воплощение ее в жизнь именно в России.

Достоевский приходит к выводу о принципиальном различии природы и общества, о том, что к обществу не применимы естественнонаучные подходы и основанные на них теории. Общественные события не рассчитываемы с такой же степенью вероятности, как в природе, когда открываемые законы становятся ответом на все вопросы. Этот вывод ему понадобился для того, чтобы опровергнуть рационально-однозначный подход к истории (в том числе в марксизме), математические расчеты хода общественной жизни, строгое предначертание всех ее сторон.

Общество нельзя понять, не учитывая того, что человек - иное существо, по сравнению со всем живым на Земле. Он более, чем все другое, не может быть числом; любая логика уничтожает человека. Человеческие отношения не поддаются строго математическому и логическому выражению, так как им не подвластны все бесконечные повороты человеческой свободы воли. Или признание свободы воли, или логика, - одно исключает другое. Теория, не учитывающая сущности бесконечного проявления свободы воли человека, не может быть признана верной. По Достоевскому, такая теория остается в пределах рассудка, тогда как человек - существо бесконечное, и как объект познания превышает возможности рассудочного и рационального подходов к нему. Рассудок есть только рассудок и удовлетворяет только рассудочные способности человека, то есть какую-нибудь 1/20 долю его способности жить. Что знает рассудок? Рассудок знает только то, что успел узнать, а натура человеческая действует вся целиком, всем, что в ней есть, сознательного и бессознательного.

В своих рассуждениях о человеческой душе и возможности ее познания Достоевский во многом един с И.Кантом, его идеями о душе как "вещи в себе", его выводами об ограниченности рассудочного познания.

Достоевский не только отрицает рассудочный подход к человеку, но и предчувствует опасность такого подхода. Восставая против теории разумного эгоизма, материалистических концепций, считающих материальные интересы и выгоды определяющими в поведении человека, он не принимает их как решающие в подходе к человеку, считая, что человек не однозначен, а сама выгода, экономический интерес могут быть истолкованы по-разному.

Достоевский сумел понять, что к экономическим благам, впрочем необходимым человеку, вовсе не сводятся все материальные ценности. Но он осознал и то, что именно в переломные моменты истории, когда вопрос об экономических благах стоит особенно остро, отходит на задний план или вовсе забывается, не берется в расчет значимость духовных ценностей, важность для человека не только экономической выгоды, но и совсем иной - выгоды быть человеком, а не вещью, предметом, объектом. Но эта выгода существует, и способы ее отстаивания могут принимать совсем неоднозначный характер. Достоевского не восхищает человеческое своеволие. Об этом он блестяще говорит в "Записках из подполья". Достаточно вспомнить реакцию героя этого произведения на идею будущего хрустального дворца, который обещали теоретики революции человеку как идеал будущего, в котором люди, идя на революционные преобразования сегодняшнего, будут жить. Размышляя, герой Достоевского приходит к выводу, что это скорее будет "капитальный дом" для коллективно проживающих бедняков, а не дворец. И эта идея искусственно созданного "счастья" и идея коллективно убогого общежития, уничтожающие одна человеческую самостоятельность, другая - независимость "Я", полностью отвергаются Достоевским.

Исследуя человека, Достоевский продвигается в своем понимании общества и в том, какой должна быть социальная теория, работающая на совершенствование общества. В современных ему социальных теориях он видел, как решалась проблема человека. И его явно это не устраивало, так как все они имели своей целью "переделать" человека. "Но почему вы знаете, что человека не только можно, но и нужно так именно переделать? Из чего вы заключили, что хотенью человеческому так необходимо исправляться? Почему вы так наверно убеждены, что не идти против нормальных выгод, гарантированных доводами разума и расчетами, действительно для человека всегда выгодно и есть закон для всего человечества? Ведь это покамест еще только одно ваше предположение. Положим, что это закон логики, но, может быть, вовсе не человечества".

Достоевский провозглашает принципиально другой подход к социальным теориям, основанный на праве человека на оценку теории с позиций самого человека: ведь речь идет о жизни его самого, конкретной единственной жизни конкретного человека. Вместе с сомнением по отношению к содержанию предлагаемых социальных проектов у Достоевского появляется еще одно сомнение - сомнение в личности того, кто предлагает тот или иной социальный проект: ведь автор тоже человек, так что же он за человек? Почему знает, как надо жить другому человеку? На чем основываются его убеждения, что всем остальным следует жить по его проекту? Достоевский связывает в содержании теории и ее автора, при этом связующим звеном становится нравственность.

Ф.М.Достоевский «Преступление и наказание» (1866)

Жанр

Жанр произведения Достоевского «Преступление и наказание» можно определить как философский роман , отражающий авторскую модель мира и философию человеческой личности. В отличие от Л.Н.Толстого, который воспринимал жизнь не в ее резких, катастрофических изломах, а в постоянном ее движении, естественном течении, Достоевский тяготеет к раскрытию неожиданных, трагических ситуаций. Мир Достоевского – это мир на пределе, на грани переступления всех нравственных законов, это мир, где человек постоянно проверяется на человечность. Реализм Достоевского – это реализм исключительного, не случайно сам писатель называл его «фантастическим», подчеркивая, что в самой жизни «фантастическое», исключительное бывает важней, знаменательней обыденного, открывает в жизни ее скрытые от поверхностного взгляда истины.

Произведение Достоевского можно определить также и как идеологический роман. Герой писателя – это человек идеи, он из тех, «кому не надобно миллионов, а надобно мысль разрешить». Сюжет романа – это столкновение персонажей-идеологов между собой и проверка идеи Раскольникова жизнью. Большое место в произведении занимают диалоги-споры героев, что также характерно для философского, идеологического романа.

Смысл названия

Часто названиями литературных произведений становятся противоположные понятия: «Война и мир», «Отцы и дети», «Живые и мертвые», «Преступление и наказание». Как это ни парадоксально, противоположности в конечном счете становятся не только взаимосвязанными, но и взаимообусловленными. Так и в романе Достоевского «преступление» и «наказание» - ключевые понятия, в которых отражается авторская идея. Смысл первого слова в названии романа многопланов: преступление осознается Достоевским как переступление всех нравственных и общественных преград. Героями «переступившими» оказываются не только Раскольников, но и Соня Мармеладова, Свидригайлов, Миколка из сна о забитой лошаденке, более того – сам Петербург в романе также переступает законы справедливости.Второе слово в названии романа также многозначно: наказание становится не только страданием, неимоверным мучением, но и спасением. Наказание в романе Достоевского – понятие не юридическое, а психологическое, философское.

Идея духовного воскресения – одна из основных в русской классической литературе 19 века: у Гоголя можно вспомнить замысел поэмы «Мертвые души» и повесть «Портрет», у Толстого - роман «Воскресение». В творчестве Федора Михайловича Достоевского тема духовного воскресения, обновления души, которая обретает любовь и Бога, - центральная в романе «Преступление и наказание».

Особенности психологизма Достоевского

Человек – тайна. Достоевский писал брату: «Человек есть тайна, её надо разгадать, и ежели будешь разгадывать всю жизнь, то не говори, что потерял время. Я занимаюсь этой тайной, ибо хочу быть человеком». У Достоевского нет «простых» героев, все, даже второстепенные, сложны, все несут свою тайну, свою идею. По Достоевскому, «сложен всякий человек и глубок, как море». В человеке всегда остается что-то неизведанное, не разгаданное до конца, «тайное» даже для себя самого.

Сознательное и подсознательное (разум и чувство). По Достоевскому, рассудок, разум не является представителем всего человека, не всё поддается в жизни и в человеке логическому расчету («Всё рассчитают, а натуру-то и не учтут», – слова Порфирия Петровича). Именно натура Раскольникова восстает против его «арифметического расчета», против его теории – порождения его рассудка. Именно «натура», подсознательная суть человека может быть «умнее» ума. Обмороки, припадки героев Достоевского - отказ разума – часто спасают их от того пути, на который толкает разум. Это защитная реакция натуры человека против диктата разума.

В снах, когда безраздельно властвует подсознательное, человек способен более глубоко познать себя, открыть в себе такое, чего еще не знал. Сны – это более глубокое познание человеком мира и себя (таковы все три сна Раскольникова – сон о лошадёнке, сон о «смеющейся старухе» и сон о «моровой язве»).

Зачастую подсознательное более точно руководит человеком, чем сознательное: частые «вдруг» и «случайно» в романе Достоевского лишь для разума «вдруг» и «случайно», но не для подсознания.

Раздвоенность героев до последнего предела. Достоевский считал, что добро и зло не являются внешними по отношению к человеку силами, а коренятся в самой природе человека: «В человеке содержится вся мощь темного начала и в нем же содержится вся сила света. В нем оба средоточия: и крайняя глубь бездны, и высший предел неба». «Бог с дьяволом борются, а поле битвы – сердца людей». Отсюда раздвоенность героев Достоевского до последнего предела: бездну нравственного падения и бездну высших идеалов они могут созерцать одновременно. «Идеал мадонны» и «идеал Содомский» могут жить в человеке одновременно.

Образ Петербурга

Петербург – один из самых красивейших и одновременно самых противоречивых городов мира. Соединение холодной, совершенной красоты этой Северной Пальмиры и чего-то мрачноватого, угрюмого даже в самой ее пышности позволило Достоевскому назвать Петербург «самым фантастическим городом мира». Часто Петербург в русской литературе 19 века воспринимается как гиблое или заколдованное место, где человек сходит с ума или попадет во власть Дьявола – именно таким изображен этот город в романе Достоевского – город, переступивший законы человечности. Писатель увлекает читателя не на Невский проспект или Дворцовую площадь, а в кварталы бедноты, где тесные улочки и облитые помоями лестницы, убогие жилища, которые вряд ли можно назвать жилищами.

Одна из основных идей русской литературы – идея Дома: Дом – это не просто четыре стены, это особая атмосфера взаимопонимания, защищенности, человеческого тепла, единения, однако большинство героев Достоевского лишено такого дома. «Клетушка», «каморка», «угол» - так называют они то, где живут. Каморка Раскольникова «походила более на шкаф, чем на квартиру», Мармеладовы жили в проходной комнате «шагов в десять длиной», Сонина комната была похожа на сарай. Такие вот похожие либо на шкаф, либо на сарай комнаты рождают чувство подавленности, потерянности, душевного дискомфорта. «Без-Домность» - показатель того, что в мире что-то расшаталось, что-то смещено.

Городской пейзаж Петербурга в романе поражает фантастической мрачноватостью, неуютством. Чего стоит описание города в начале романа: «На улице жара стояла страшная, к тому же духота, толкотня, всюду известка, кирпич, пыль». Мотив духоты, отсутствия воздуха становится в романе символическим: как от петербургской жары, Раскольников задыхается от бесчеловечности своей теории, которая давит его, гнетет, не случайно Порфирий Петрович скажет: «Вам теперь только воздуху надо, воздуху!»

В таком городе, казалось, невозможно оставаться здоровым и физически, и нравственно. Болезненность этого мира, проявляясь наружу, окрашивает и стены домов, и лица людей в нездоровый, раздражающий желтый цвет: желтенькие обшарпанные обои в комнатах Раскольникова, Сони, Алены Ивановны; у женщины, бросившейся в канаву, «желтое, продолговатое, испитое лицо»; перед смертью Катерины Ивановны «бледно-желтое, иссохшее лицо ее закинулось навзничь».

Мир романа «Преступление и наказание» - это мир постоянных, ставших уже будничными и привычными трагедий. В романе нет ни одной смерти, которую можно было бы назвать естественной: колеса барской коляски раздавили Мармеладова, сгорела от чахотки Катерина Ивановна, пытается покончить с собой бросившаяся в канаву неизвестная женщина, топор Раскольникова сокрушил две жизни. Все это воспринимается окружающими как что-то будничное, привычное, а то и доставляющее повод для своеобразного развлечения. Любопытство, оскорбительное, циничное, бездушное, выявляет, насколько человек в мире такого Петербурга одинок. В тесноте квартир, в уличной толпе человек оказывается наедине с самим собой и с этим жестоким городом. Этот своеобразный «поединок» человека и города почти всегда заканчивается для героев Достоевского трагически.

Традиционно в литературе сложился взгляд на Петербург как город, сочетающий в себе реальное и фантастическое, конкретное и символическое. В романе Достоевского Петербург становится городом-монстром, пожирающим своих жителей, роковым городом, лишающим людей всякой надежды. Темные, безумные силы овладевают душой человека в этом городе. Иногда кажется, что сам «зараженный городом» воздух рождает полуреальные-полуфантастические явления – того мещанина, например, который вырос будто из-под земли и крикнул Раскольникову: «Убивец!» Сны в этом городе становятся продолжением реальности и неотличимы от нее, как, например, сны Раскольникова о забитой лошаденке или смеющейся старухе. Сама идея главного героя романа Достоевского предстает фантомом, рожденным всей болезненной атмосферой Петербурга, город, переступивший законы человечности, становится соучастником преступления.

Человек – не «ветошка», не «вошь», не «тварь дрожащая», однако в том Петербурге, каким изображает его Достоевский - мире несправедливости и самоутверждения за счет судеб и жизней людей, - человек часто оказывается превращен в «ветошку». Роман Достоевского поражает жестокой правдой в изображении «униженных и оскорбленных», доведенных до отчаяния людей. Все несчастья и унижения, которые несет человеку несправедливо устроенный мир, совместились в истории семьи Мармеладовых. Этот бедный спившийся чиновник, который рассказывает свою историю Раскольникову, оказывается, мыслит вечными категориями справедливости, сострадания, всепрощения: «Ведь надобно же, чтоб у всякого человека было хоть одно такое место, где бы и его пожалели!» Мармеладов не только жалок, но и трагичен: у него уже нет надежды на обустроенность своей земной жизни, единственное его упование – на небесного Судию, который окажется милосерднее земных: «А пожалеет нас тот, кто всех пожалел и кто всех и вся понимал, он единый, он и судия». Горячая заинтересованность автора в человеке, его сострадание «униженным и оскорбленным» - основа гуманизма Достоевского. Не судить, а прощать и понимать человека – в этом нравственный идеал Достоевского.

Раскольников

Личность Раскольникова. Главным героем романа «Преступление и наказание» становится предельно противоречивая, яркая, сильная личность, по словам Разумихина, в Раскольникове «два человека попеременно сменяются», не случайно и фамилия героя от слова «раскол»; в самом внешнем облике героя Достоевского сочетаются принц и нищий.

Раскольникову не дано пройти мимо чужого страдания, боль и мучения людей для него совершенно непереносимы. Первый порыв натуры Раскольникова – это всегда порыв добра: увидел впервые обманутую девочку на бульваре – не раздумывая, не рассчитывая, делает всё, чтобы спасти её («Раскольников бросился на господина, не рассчитав даже и того, что плотный господин мог управиться и с двумя такими, как он»), отдает семье Мармеладова последние деньги, из рассказа Разумихина на суде мы узнаем, что Раскольников спас от пожара детей.

Однако «раскол» между первым порывом сострадания и холодным голосом разума толкает героя Достоевского на взаимоисключающие поступки. «Уходя, Раскольников успел просунуть руку в карман, загрёб сколько пришлось медных денег и неприметно положил на окошко. Потом уже на лестнице он одумался и хотел было воротиться. «Ну что это за вздор я такой сделал, - как будто что-то ужалило Раскольникова; в один миг его как будто перевернуло»; «Послушайте, - закричал он вслед усачу. – Оставьте! Чего вам! Бросьте! Пусть его позабавится (он указал на франта). Вам-то чего?»; «И чего я ввязался тут помогать? Ну мне ль помогать? Да пусть их переглотают друг друга живьём – мне-то чего?»

Причины преступления Раскольникова. Одна из причин преступления Раскольникова – несправедливость мира, в котором страдают невинные, а счастливы такие, как Лужин и Свидригайлов. «Мне вдруг представилось, как же это ни единый до сих пор не посмел, проходя мимо всей этой нелепости, взять просто-запросто всё за хвост и стряхнуть!..Я озлился и не захотел». «Озлился», «стряхнуть», «не захотел» - эти слова выявляют в Раскольникове всю меру его ненависти к этому миру.

Еще одна причина – проверка себя на способность воплотить идею, которая, по мнению Раскольникова, способна преобразить человеческую жизнь.

Теория Раскольникова. В теории Раскольникова, как и в самой его личности, совмещаются взаимоисключающие начала: желание даровать людям счастье и убеждение, что это возможно средствами насилия. Все люди, по мнению героя Достоевского, делятся на низших и высших, обыкновенных, способных увеличивать человечество лишь численно, и необыкновенных, дарующих новые идеи, прозрения, способных продвинуть человечество на шаг вперед к счастью, к «Новому Иерусалиму». Эту высшую миссию необыкновенные, «право имеющие», «гении» могут воплотить, лишь переступив все прежние человеческие законы, включая древнейший – «не убий». Все великие в этом смысле были преступниками, для которых не было никаких преград в воплощении их идей, они способны были пролить кровь тысяч во имя счастья миллионов, они имели право разрешить себе «кровь по совести», то есть не мучиться от пролитой во имя блага большинства крови тех, кого посчитали недостойными жить. Великим, по мнению Раскольникова, «всё дозволено».

Свою идею Раскольников раскрывает в романе дважды: Порфирию Петровичу, который упомянул статью Раскольникова «О преступлении», и Соне. В разговоре с Порфирием Петровичем Раскольников высвечивает в своей теории право великих на «переступление» и вседозволенность во имя выполнения высшей миссии дарования человечеству счастья. Соня же нужна Раскольникову как союзница в борьбе за осуществление высшей цели обретения права решения вопросов жизни и смерти, ведь, по мнению героя Достоевского, Соня тоже «переступила» - правда, через свою жизнь, но перед высшим судом это то же, что и переступить через жизнь другого: «Разве ты не то же сделала? Ты тоже переступила, стало быть, нам вместе идти, по одной дороге!»

Как многие герои русской литературы, Раскольников тоже отвечает на вопрос «что делать?»: «Что делать? Сломать что надо, раз навсегда, да и только: и страдание взять на себя!.. Свобода и власть, а главное власть! Вот цель!» Таким образом, Раскольников убеждает Соню, что мир страшен, а потому нужно что-то немедля делать, взяв на себя всю власть и всё страдание (а значит, и всю ответственность), единовластно решить, кому жить, кому умирать, что есть счастье для всех. Ждать, пока мир переменится, нельзя, нужно осмелиться самому сломать его законы и установить новые.

Именно теория Раскольникова и совершенное в целях ее проверки двойное убийство становятся его переступлением через человека и Бога, давшего древний закон «Не убий». Убивая, Раскольников проверяет и свою теорию, и себя на принадлежность к высшему или низшему разряду. Письмо матери, известие о вынужденном согласии сестры Дуни на брак с Лужиным, собственная бедность и униженность ускоряют созревшее в сознании героя решение.

Нравственные муки Раскольникова. Сцена убийства Раскольниковым старухи-процентщицы и Лизаветы показана Достоевским с жёстким натурализмом не случайно: преступление противоестественно самой природе человека. По мнению Достоевского, человеческая жизнь, какой бы она ни была, бесценна, и никто не вправе переступать через человека, поскольку жизнь дается ему Богом. Преступление перед человеком, по мнению Достоевского, оказывается тем самым преступлением перед самим Богом. Раскольников переступает через человека, Бога, наконец, через самого себя, свою натуру, в основе которой всегда жило обостренное чувство справедливости и добра.

Теория Раскольникова не принимается самой природой его личности, отсюда его разлад с самим собой, его внутренний конфликт, отсюда его «ужасное мучительство себя и других». После совершения двойного убийства Раскольников оказывается в бездне душевного хаоса: страх, злость, минутная радость, отчаяние, надежда и безнадежность одновременно совмещаются в нем, вызывая изнеможение вплоть до беспамятства. Он почувствовал, что, словно ножницами, отрезал себя от людей, даже самые близкие и любимые: мать, сестра – вызывали отторжение, словно Раскольников чувствовал, что уже не имел права любить их и принимать их любовь. Переступив черту добра и зла, Раскольников оказался вне мира людей, и это ощущение одиночества и отделенности от людей было «мучительнейшим из всех до сих пор пережитых им ощущений».

Ударив по Лизавете, он ударил по Соне, по всем «униженным и оскорбленным», которых как раз и хотел защитить от несправедливости безжалостного мира. Его сон о смеющейся старухе убеждает, что Раскольников лишь умножил зло этого уже переполненного злом мира, и после этого сна герой Достоевского со всей очевидностью понимает, что он переступил через себя, через свою человеческую натуру: «Я не старуху убил – я себя убил».

Раскольников не видит для себя возможности продолжения жизни, он утрачивает веру в будущее, в себя, в саму жизнь. Потеря веры в теорию совмещается в Раскольникове с «язвительным и бунтующим сомнением» в необходимости покаяния. Даже на Сенной, куда Соня посылает Раскольникова, он не смог произнести слов раскаяния, поскольку их еще не было в его душе, даже на каторге он долго испытывал гордыню и злость по отношению к себе – не сумевшему переступить через кровь. Он испытывает к себе непреодолимую ненависть, называя себя «низким», «ничтожным» человеком, «подлецом», однако не потому, что убил старушонку, эту, как он ее называет, «гадкую, зловредную вошь», а потому, что не вытерпел этого убийства, не переступил спокойно через кровь, как это сделали бы наполеоны, властители, «необыкновенные». Еще долго муки совести будут совмещаться в душе Раскольникова с презрением к себе из-за того, что оказался не Наполеоном, однако, по Достоевскому, именно эти неимоверные страдания и выявляют в Раскольникове человека, способного к воскресению.

Потеря веры в себя, ненависть к себе усиливаются, когда Раскольников видит, что его любят Соня, мать, сестра, что он и сам не утратил способности к любви, однако любовь, вместо радости, приносит ему лишь отчаяние и страдание: «Но зачем же они сами меня так любят, если я не стою того! О, если б я был один и никто не любил меня и сам бы я никого никогда не любил! Не было бы всего этого!» Однако именно любовь, даже принося страдания, спасает Раскольникова, помогает ему подняться из пропасти нравственного падения.

Путь к духовному воскресению. Евангельская тема страдания воплощается в романе и становится отражением авторского идеала духовного очищения через страдание. Наказание человека, как и его спасение, заложены в его натуре, душе - это одна из основных идей Достоевского. Добро и зло не вне человека, а в нем самом, потому лишь сам Раскольников должен был найти в себе силы преодолеть дьявольское наваждение.

Сама натура героя Достоевского восстает против пролитой им крови: неимоверное напряжение борьбы с самим собой, обмороки, беспамятство, болезненное ощущение одиночества – всё это показывает, что душа Раскольникова не умерла, что в нем жив человек. Раскольников изнемогает под гнетом своей теории, не случайно Порфирий Петрович говорит ему: «Вам теперь только воздуху надо, воздуху, воздуху».

Прозрение приходит после сна о моровой язве, который приснился Раскольникову на каторге: герой Достоевского видит, какой катастрофой неизбежно оборачивается стремление одних людей взять «всю власть и всю ответственность» за решение вопроса жизни и смерти других. Картины сна Раскольникова созвучны евангельским строкам о Конце Света – это для Достоевского было очень важно: Конец Света придет, если люди возомнят себя пророками, если переступят через вечный нравственный закон «не убий».

Освобождение от идеи стало для Раскольникова воскресением для любви и для Бога, ведь его преступление разорвало связи не только с миром, людьми, но и с Богом, не случайно раскольников сам попросил у Сони Евангелие после своего выздоровления от мучительной болезни вседозволенности. В черновиках Достоевского читаем: «Последняя строчка романа. Неисповедимы пути, которыми находит Бог человека». Одной из кульминационных в романе становится сцена чтения легенды о воскресении Лазаря. Бог есть, он живёт в каждом человеке, важно уверовать в это, и тогда даже умершая душа способна возродиться, как возродился Лазарь, - именно в этом хотела убедить Раскольникова Соня.

Роман Достоевского имеет открытый финал, и это также связано с темой духовного воскресения: к Раскольникову приходят Бог и любовь, ощущение обновления и вера в будущее, перед героями Достоевского открываются новые горизонты, они на пороге новой жизни, не случайно мрачность петербургских пейзажей сменяют в конце свежесть и бескрайность сибирских просторов, весенняя ясность и тепло. «Их воскресила любовь, сердце одного заключало бесконечные источники жизни для сердца другого…Но тут уж начинается новая история, история постепенного обновления человека, история постепенного перерождения его, постепенного перехода из одного мира в другой, знакомства с новою, доселе совершенно неведомою действительностью. Это могло бы составить тему нового рассказа – но теперешний рассказ наш окончен», - таковы последние строки романа Достоевского о человеке, оказавшемся способным подняться из пропасти нравственного падения.

В какой бы пропасти нравственного падения ни оказался человек, он способен духовно воскреснуть для любви и для Бога – настолько огромной была вера Достоевского в нравственные силы человека. Тема воскресения души – одна из центральных в романе.

Двойники Раскольникова

Переступив черту, отделяющую добро от зла, Раскольников стал «двойником» тех, кого презирал, кто был ему чужд. В литературоведении такой образ получил название «чёрный двойник». Идея вседозволенности, воплотившись в разных образах, дает «двойников» Раскольникова – студента, Лужина, Свидригайлова, Миколку из сна о лошадёнке.

Двойники – искаженное, преувеличенное «зеркало» Раскольникова. Первый двойник героя – безымянный студент в трактире с его идеей целесообразного, полезного убийства старухи-процентщицы, на деньги которой можно было бы спасти многих людей, погибающих от нищеты: «Убей ее и возьми ее деньги, с тем чтобы с их помощию посвятить потом себя на служение всему человечеству и общему делу: как ты думаешь, не загладится ли одно, крошечное преступленьице тысячами добрых дел? За одну жизнь – тысячи жизней взамен – да ведь тут арифметика!»

Лужин – человек середины, меры, у него всё по расчету, всё по мерке, даже чувства. Его главная идея – «возлюби, прежде всех, одного себя, ибо всё на свете на личном интересе основано». Человек середины, Лужин никогда не сформулировал бы конечное утверждение той логической цепочки, которая идет от идеи «личного интереса», но это сделал раскольников: «А доведите до последствий, что вы проповедовали, и выйдет, что людей можно резать».

Если Лужин возмущён подобной трактовкой своей жизненной философии, то Свидригайлов и не скрывает того, что жизнь по ту сторону нравственных законов давно стала для него естественной и единственно возможной. Свидригайлов уже утратил способность различать добро и зло, он тоже из тех, кто «переступил». Всю жизнь он подчинил удовлетворению своих инстинктов и низких желаний. Нет поступка, перед которым он ужаснулся бы, который мог бы назвать преступлением. Он истязает и доводит до смерти лакея и жену, он насилует ребенка, он преследует Дуню. Свидригайлов не верит в Божественную волю и возмездие.

Однако Свидригайлов знает не только «бездну падения», но и «бездну высших идеалов» тоже. Он бескорыстен, не лишен чести, способен глубоко любить, способен вплоть до самоубийства осудить себя. Свидригайлов спасает семью Мармеладова: устраивает в пансионы младших детей, передает деньги Соне, утверждает, что его покойная жена завещала Дуне сумму в три тысячи. Самоубийство Свидригайлова имеет глубинную причину: человек в нем проснулся, но для жизни у него уже не было нравственных опор.

Однако есть у Раскольникова не только «дьявольские», но и «божественные» двойники – например, Миколка-красильщик, который готов взять на себя страдание за несовершенное преступление, чтобы очиститься душой, покаяться. «Божественным» двойником Раскольникова можно в какой-то мере назвать и Соню, в судьбе которой совмещаются переступление и сострадание. Однако внешнее сходство оборачивается принципиальным, глубинным различием жизненных идей и правд. Раскольников – это доведенная до предела гордыня, Соня – смирение, сострадание, кротость, самопожертвование. Раскольников живет разумом, Соня – сердцем, душой, чувством. Раскольников – человек протеста, даже против Бога («Да может, Бога-то совсем нет». Не случайно Соня говорит: «От Бога вы отошли, и вас Бог поразил, дьяволу предал»), Соня – истинной, органичной веры («Что ж бы я без Бога-то была?»). Вера Сони – это вера глубинная, естественная, это вера сердца, для которой не нужны рассудочные доказательства.

Соня Мармеладова

Воплощением авторского идеала сострадания и любви становится в романе Соня Мармеладова. Любовь и сострадание Сони Мармеладовой становятся и для детей Катерины Ивановны, и для Раскольникова дорогой к спасению, не случайно Достоевский подчеркнул в своей героине как ведущее свойство натуры «ненасытимое сострадание».

Жизнь незаслуженно жестоко обошлась с Соней: она рано потеряла мать, ее отец спивается от бессилия изменить свою жизнь, она вынуждена жить в позоре и грехе. Но удивительно: эти грех и позор словно её не касаются, они не в силах её очернить, принизить. Впервые мы встречаем Соню на страницах романа, когда Раскольников приносит раздавленного Мармеладова; в безвкусно-ярком одеянии, разукрашенном по-уличному, предстает существо, начисто лишенное черт порочности. Описывая портрет Сони, Достоевский не раз отметит ее голубые глаза, которые наиболее точно определяет эпитет «ясные». В Соне столько ясности, что яснеет всё, к чему она прикасается и что находится рядом с нею.

Соня, не задумываясь, переступает через себя, чтобы помочь самым близким и любимым людям. Соня несёт свой крест тихо, не жалуясь, у нее нет обиды на Катерину Ивановну, она умеет понять и простить – и ей не нужно делать над собой усилие для этого. Соня не изверилась в людях, она умеет видеть доброе начало в человеке. Вера Сони – активное добро по отношению к конкретному человеку, а не человечеству в целом.

Пытаясь доказать Соне правильность своего пути, Раскольников говорит: «Если бы вдруг всё это теперь на ваше решение отдали: тому или тем жить на свете, то есть Лужину ли жить и делать мерзости или умирать Катерине Ивановне? То как бы вы решили: кому из них умереть?» Для Сони же не может быть подобного «арифметического расчета»: кому жить, кому умирать. «К чему такие пустые вопросы? Как может случиться, чтоб это от моего решения зависело? И кто меня тут судьёй поставил: кому жить, кому не жить?» Для Сони ясно самое главное: человек не может и не должен брать на себя решение вопроса, который вправе решать только Бог.

Еще в первом рассказе Мармеладова о Соне поражает беспредельность её сострадания и неосуждения: «Так не на земле, а там…о людях тоскуют, плачут, а не укоряют, не укоряют». «Не укоряет», - именно это определяет отношение Сони к людям, поэтому и в Раскольникове она увидела не убийцу, а несчастного, исстрадавшегося человека: «Нет тебя несчастнее никого в целом свете! Что вы это над собой сделали!» - это первые слова Сони после того, как она узнала о преступлении Раскольникова. Соня идет за Раскольниковым, не прося ничего, она даже не уверена в том, любит ли он ее, да ей эта уверенность и не нужна, достаточно уже того, что он нуждается в ней, нуждается даже тогда, когда отталкивает ее. Соня с болью видит, в какой глубине душевного опустошения он оказался. Она почувствовала, что Раскольников бесконечно одинок, потерял веру в себя, в Бога, в саму жизнь. «Как же без человека-то прожить?» - в этих словах Сони заключена особая мудрость. «Вместе страдать пойдем, вместе и крест понесем», - говорит Соня, уверенная, что лишь страдание и покаяние могут воскресить душу.

Федор Михайлович Достоевский (1821 - 1881) изложил свои этические мысли в произведениях "Записки из подполья", "Преступление и наказание", "Идиот" и др.

Достоевский утверждал абсолютную ценность каждого человека. Важнейшей проблемой он считал двойственность души человека, сочетание светлого "божеского" начала и эгоизма, жестокости, тяги к саморазрушению и т. п.

Душа человека рассматривается им как диалектика добра (Бога) и зла ("бесов"). Человек постоянно стоит перед проблемой выбора между добром и злом. Люди подчинены законам природы и общества, тяготятся этой зависимостью, пытаются доказать возможность свободного выбора.

Отступление от норм нравственности Достоевский считал не только следствием природных склонностей, но и явлением духовного мира человека.

Достоевский отрицал рационализм свободы человека, утверждал, что свобода часто носит иррациональный и деструктивный характер. Человек может руководствоваться сознанием (разумом, совестью) и бессознательным (желаниями, страстями).

Люди часто хотят действовать "по своей глупой воле". Такая воля, соединенная с равнодушным разумом, может привести к преступлению и саморазрушению личности.

Иногда выбор верной нравственной позиции лежит через страдания и даже преступление. Единственно верной этической позицией является христианство. Человек, по мнению Достоевского, не может жить без Бога в сердце.

Любой поступок человека должен быть нравственно обоснован и оправдан. Даже гармоничный мир "всеобщего счастья" не должен достигаться ценой страданий, "слезинки ребенка".

Достоевский отвергал автономию личности, поскольку:

Индивид, замкнутый на себе, является носителем безнравственности;

Люди объединены глубинной духовной связью, всеобщим братством. Мораль основана на ощущении Бога. Это ощущение проявляется в любви:

Распространяющейся на весь мир, все живые существа;

Нравственной;

Деятельной;

Постоянной.

Только такая любовь, по мнению Ф.М. Достоевского, может спасти человечество от зла.

Лев Николаевич Толстой (1828 - 1910) изложил свои этические идеи в публицистических и художественных произведениях: "Исповедь", "В чем моя вера", "Не могу молчать", "Отец Сергий" и др. В результате духовной работы и изучения христианства Толстой сделал вывод:

Церковь исказила учение Христа;

Иисус являлся не Богом, а реформатором общества;

Основой учения Христа является заповедь непротивления злу.

Толстой рассматривал вопрос о смысле жизни, который включает понятия Бога, свободы и добра.

Для решения этого вопроса необходимо определить содержание жизни, которое бессмертно, не кончается вместе с жизнью человека. Толстой утверждал, что смыслом жизни не может быть ни достижение эгоистических целей, ни служение всему человечеству (так как все это конечно).

Жизнь человека получает смысл только в сочетании с Богом, который является:

Абсолютным, бессмертным началом (Богом);

Пределом человеческого разума (люди знают, что Он есть, но не могут объяснить, что Он есть такое). Свобода человека является стремлением к Богу как к истине.

Формулой любви и добра Толстой считал формулу отношения человека к Богу: "...не моя воля, но Твоя да будет". Любовь к Господу является нравственным императивом и реализуется через:

Отношение человека к себе:

Осознание своего несоответствия божественному идеалу;

Стремление спасти душу (божественное начало в человеке);

Отношение к другим людям:

Братское отношение;

Осознание равенства всех людей перед Творцом. Учение Иисуса Христа является этикой любви.

Л.Н. Толстой утверждал, что важнейшей заповедью в учении Христа является "Не противься злому", которая есть:

Абсолютный запрет насилия;

Формула закона любви.

Толстой определял насилие следующим образом:

Физическое насилие (убийство, угроза убийства);

Воздействие извне;

Узурпация свободной воли человека.

Насилие является противоположностью любви и тождественно злу. Индивидуальный отказ от насилия является важнейшим этапом в борьбе со злом и обязательным элементом самосовершенствования личности. Ненасилие позволит достичь спасения души человека и единения людей.

Человек есть тайна. Ее надо разгадать, и ежели будешь разгадывать ее всю жизнь, то не говори, что потерял время; я занимаюсь этой тайной, ибо хочу быть человеком.

(Письма. XXVIII/I. С. 63)

Человек не из одного какого-нибудь побуждения состоит, человек - целый мир, было бы только основное побуждение в нем благородно.

(Дневник писателя. XXV. С. 170)

…Мне кажется, мы такие разные люди на вид… по многим обстоятельствам, что у нас, пожалуй, и не может быть много точек общих, но, знаете, я в эту последнюю идею сам не верю, потому очень часто только так кажется, что нет точек общих, а они очень есть… это от лености людской происходит, что люди так промеж собой на глаз сортируются и ничего не могут найти…

(Идиот. VIII. С. 24)

Никто не может быть чем-нибудь или достигнуть чего-нибудь, не быв сначала самим собою.

(Записная тетрадь. XX. С. 176)

…Причины действий человеческих обыкновенно бесчисленно сложнее и разнообразнее, чем мы их всегда потом объясняем, и редко определенно очерчиваются.

(Идиот. VIII. С. 402)

Какая разница между демоном и человеком? Мефистофель у Гёте говорит на вопрос Фауста: «Кто он такой» - «Я часть той части целого, которая хочет зла, а творит добро». Увы! Человек мог бы сказать о себе совершенно обратное: «Я часть той части целого, которая вечно хочет, жаждет, алчет добра, а в результате его деяний - одно лишь злое».

(Записная тетрадь. XXIV. С. 287–288)

Достоевский Ф. М. Золотые цитаты: Сборник / сост. Д. А. Кузнецов; ассист. сост. М. А. Курчина. - М. : Изд-во Сретенского монастыря, 2017. - 128 с.

Вот в том-то и ужас, что у нас можно сделать самый пакостный и мерзкий поступок, не будучи вовсе иногда мерзавцем! Это и не у нас одних, а на всем свете так, всегда и с начала веков, во времена переходные, во времена потрясений в жизни людей, сомнений и отрицаний, скептицизма и шатости в основных общественных убеждениях. Но у нас это более чем где-нибудь возможно, и именно в наше время, и эта черта есть самая болезненная и грустная черта нашего теперешнего времени. В возможности считать себя, и даже иногда почти в самом деле быть, немерзавцем, делая явную и бесспорную мерзость, - вот в чем наша современная беда!

(Дневник писателя. XXI. С. 131)

Всем хочется казаться благородными. Делать подлость с благородством.

(Записная тетрадь. XXIV. С. 98)

…В наш век негодяй, опровергающий благородного, - всегда сильнее, ибо имеет вид достоинства, почерпаемого в здравом смысле, а благородный, походя на идеалиста, имеет вид шута.

(Дневник писателя. XXV. С. 54)

…Есть три рода подлецов на свете: подлецы наивные, то есть убежденные, что их подлость есть величайшее благородство, подлецы, стыдящиеся собственной подлости при непременном намерении все-таки ее докончить, и, наконец, просто подлецы, чистокровные подлецы.

(Подросток. XIII. С. 49)

Есть в воспоминаниях всякого человека такие вещи, которые он открывает не всем, а разве только друзьям. Есть и такие, которые он и друзьям не откроет, а разве только себе самому, да и то под секретом. Hо есть, наконец, и такие, которые даже и себе человек открывать боится, и таких вещей у всякого порядочного человека довольно-таки накопится.

(Записки из подполья. V. С. 122)

Свойства палача в зародыше находятся почти в каждом современном человеке.

(Записки из мертвого дома. IV. С. 155)

Во всяком человеке, конечно, таится зверь, - зверь гневливости, зверь сладострастной распаляемости от криков истязуемой жертвы, зверь без удержу, спущенного с цепи, зверь нажитых в разврате болезней, подагр, больных печенок и проч.

(Братья Карамазовы. XIV. С. 220)

В самом деле, выражаются иногда про «зверскую» жестокость человека, но это страшно несправедливо и обидно для зверей: зверь никогда не может быть так жесток, как человек, так артистически, так художественно жесток.

(Братья Карамазовы. XIV. С. 217)

С невозможным человеком и отношения принимают иногда характер невозможный, и фразы вылетают подчас невозможные.

(Дневник писателя. XXIII. С. 17)

Ограниченному «обыкновенному» человеку нет, например, ничего легче, как вообразить себя человеком необыкновенным и оригинальным и усладиться тем без всяких колебаний.

(Идиот. VIII. С. 384)

Есть дружбы странные: оба друга один другого почти съесть хотят, всю жизнь так живут, а между тем расстаться не могут. Расстаться даже никак нельзя: раскапризившийся и разорвавший связь друг первый же заболеет и, пожалуй, умрет, если это случится.

(Бесы. X. С. 12)

Есть такие характеры, которые очень любят считать себя обиженными и угнетенными, жаловаться на это вслух или утешать себя втихомолку, поклоняясь своему непризнанному величию.

(Неточка Незванова. II. С. 157)

Человек есть существо ко всему привыкающее, и, я думаю, это самое лучшее его определение.

(Записки из мертвого дома. IV. С. 10)

У честных - врагов бывает всегда больше, чем у бесчестных.

(Записная тетрадь. XXIV. С. 230)

Узнал я, что не только жить подлецом невозможно, но и умирать подлецом невозможно… Нет, господа, умирать надо честно!..

(Братья Карамазовы. XIV. С. 445)

Нет ничего в мире труднее прямодушия, и нет ничего легче лести. Если в прямодушии только одна сотая доля нотки фальшивая, то происходит тотчас диссонанс, а за ним - скандал.

(Преступление и наказание. VI. С. 366)

Всякий поступает по совести, а порядочный человек по совести и рассчитывает.

(Письма. XXVIII. С. 228)

…Всегда должна быть мерка порядочности, которую мы должны уважать, даже если и не хотим быть порядочными.

(Записная тетрадь. XXIV. С. 85)

…Кто так легко склонен терять уважение к другим, тот прежде всего не уважает себя.

(Дневник писателя. XXV. С. 16)

…Если захотите рассмотреть человека и узнать его душу, то вникайте не в то, как он молчит, или как он говорит, или как он плачет, или даже как он волнуется благороднейшими идеями, а высмотрите лучше его, когда он смеется. Хорошо смеется человек - значит хороший человек. Смехом иной человек себя совсем выдает, и вы вдруг узнаете всю его подноготную. Даже бесспорно умный смех бывает иногда отвратителен. Смех требует прежде всего искренности, а где в людях искренность? Смех требует беззлобия, а люди всего чаще смеются злобно. Искренний и беззлобный смех - это веселость, а где в людях в наш век веселость, и умеют ли люди веселиться? <…> Веселость человека - это самая выдающая человека черта, с ногами и руками. Иной характер долго не раскусите, а рассмеется человек как-нибудь очень искренно, и весь характер его вдруг окажется как на ладони. Только с самым высшим и с самым счастливым развитием человек умеет веселиться сообщительно, то есть неотразимо и добродушно.

(Подросток. XIII. С. 285)

Трус тот, кто боится и бежит; а кто боится и не бежит, тот еще не трус.

(Идиот. VIII. С. 293)

Без святого и драгоценного, унесенного в жизнь из воспоминаний детства, не может и жить человек. Иной, по-видимому, о том и не думает, а все-таки эти воспоминания бессознательно да сохраняет. Воспоминания эти могут быть даже тяжелые, горькие, но ведь и прожитое страдание может обратиться впоследствии в святыню для души.

(Дневник писателя. XXV. С. 172–173)

Я вам скажу, что такое розга. Розга в семействе есть продукт лени родительской, неизбежный результат этой лени. Все, что можно бы сделать трудом и любовью, неустанной работой над детьми и с детьми, все, чего можно бы было достигнуть рассудком, разъяснением, внушением, терпением, воспитанием и примером, - всего того слабые, ленивые, но нетерпеливые отцы полагают всего чаще достигнуть розгой: «Не разъясню, а прикажу, не внушу, а заставлю». Каков же результат выходит? Ребенок хитрый, скрытный непременно покорится и обманет вас, и розга ваша не исправит, а только развратит его. Ребенка слабого, трусливого и сердцем нежного - вы забьете. Наконец, ребенка доброго, простодушного, с сердцем прямым и открытым - вы сначала измучаете, а потом ожесточите и потеряете его сердце.

(Дневник писателя. XXV. С. 190)

Ребенку можно все говорить, - все; меня всегда поражала мысль, как плохо знают большие детей, отцы и матери даже своих детей. От детей ничего не надо утаивать под предлогом, что они маленькие и что им рано знать. Какая грустная и несчастная мысль! И как хорошо сами дети подмечают, что отцы считают их слишком маленькими и ничего не понимающими, тогда как они все понимают. Большие не знают, что ребенок даже в самом трудном деле может дать чрезвычайно важный совет. О Боже! когда на вас глядит эта хорошенькая птичка, доверчиво и счастливо, вам ведь стыдно ее обмануть! Я потому их птичками зову, что лучше птички нет ничего на свете. <…> Через детей душа лечится…

(Идиот. VIII. С. 58)

…Я объявляю торжественно, что дух жизни веет по-прежнему и живая сила не иссякла в молодом поколении. Энтузиазм современной юности так же чист и светел, как и наших времен. Произошло лишь одно: перемещение целей, замещение одной красоты другою! Все недоумение лишь в том, что прекраснее: Шекспир или сапоги, Рафаэль или петролей? <…> А я объявляю, что Шекспир и Рафаэль - выше освобождения крестьян, выше народности, выше социализма, выше юного поколения, выше химии, выше почти всего человечества, ибо они уже плод, настоящий плод всего человечества и, может быть, высший плод, какой только может быть! Форма красоты уже достигнутая, без достижения которой я, может, и жить-то не соглашусь… О Боже!

(Бесы. X. С. 372–373)

Не принимает род людской пророков своих и избивает их, но любят люди мучеников своих и чтут тех, коих замучили.

(Братья Карамазовы. XIV. С. 292)

Любопытно, чего люди больше всего боятся? Нового шага, нового собственного слова они больше всего боятся…

(Преступление и наказание. VI. С. 6)

…Жизнь - целое искусство, жить - значит сделать художественное произведение из самого себя…

(Петербургская летопись. XVIII. С. 13)