Андрей синявский биография. Андрей донатович синявский биография

Андрей Донатович Синявский (1925-1997). Воевал на фронте. После войны окончил филологический факультет МГУ. В 1952 г. защитил кандидатскую диссертацию, посвященную творчеству Горького.

Собственно художественное творчество Андрея Синявского начинается с 1955 г., с рассказа «В цирке». Уже здесь мы видим свойственный ему гротеск и широкое использование элементов фантастики. Позже Синявский назовет себя приверженцем «утрированной прозы» - линии Гоголя, Достоевского, Лескова в литературе.

С 1956 г. начал переправлять рукописи за границу, однако печататься они начали (под псевдонимом Абрам Терц) лишь с 1959 г. Дело в том, что француженка Элен Замойская, через которую пересылались эти рукописи, желала сначала освободить дорогу пастернаковскому роману «Доктор Живаго» (а не «появление романа Пастернака «Доктор Живаго» на Западе помогло Синявскому решиться опубликовать свои собственные произведения за рубежом» - как не совсем точно предполагает тонкий и вдумчивый исследователь Синявского Кэтрин Непомнящая).

В числе опубликованных за рубежом оказался и антиутопический роман «Любимов». Любимов - это утопический город, где власть оказалась в руках Лени Тихомирова, превратившего воду в водку и благодаря этому ставшему любимым народным вождем. Ю. Мальцев считает, что «рассматривать «Любимов» (подобно некоторым критикам) как пародию на историю Советского Союза, в которой кабинетный ученый прошлого века старик Проферансов, оставивший после себя магический трактат, - это Маркс; проштудировавший хорошенько этот трактат Леня Тихомиров, загипнотизировавший с его помощью народ в городе Любимове и взявший таким образом власть в свои руки, - это Ленин; а наступившее затем разочарование населения, начавшего постепенно освобождаться от гипноза и видеть вещи такими, как они есть, и последовавший за этим крах Лениного эксперимента - это вся послереволюционная история Советского Союза - представляется не совсем верным» . Конечно, пародийный элемент в «Любимове» все же весьма силен. Впрочем, игровой характер присущ подавляющему большинству произведений Синявского той поры.

В «Любимове», как пишет Г. Морсон, «специфический диалог текста с комментарием становится открытым и постоянным каналом связи между повествователем и голосом «из подполья», который и провоцирует повествователя, постоянно тормозящего текст своими комментариями, на его недоброжелательные выпады. В конце концов «голос из подполья» захватывает текст, оттеснив повествователя в комментарии» . В дальнейшем Г. Морсон разворачивает свой анализ композиции «Любимова»: «Подобно “Мы” Замятина, “Любимов” Синявского включает два рассказа - один об утопическом обществе, другой - о композиции и восприятии рукописи, и для каждого Синявский использует обман на время (соавтор, вспомним, описывает книгу как созданную «во лжи»). В первом рассказе примечания согласуются с предварительными замечаниями (так, одно из них указывает: “С тех пор история подтвердила мою правоту”); во втором предисловие и послесловие об авторстве работы пародируют саморефлексирующее стремление многих утопий. В интересной инверсии утопических финалов (“образование комитетов” и “сбор голосов”) летописец утопии после ее падения и победы советского правительства с сожалением заключает, что он напрасно затеял это инкриминирующее писание и надеется, что у него не будет читателей. Его заключительные слова - обращение к таинственному соавтору с просьбой спрятать документ от тайной полиции» .

Ю. Мальцев справедливо замечает, что «Любимов» не втискивается в узкие рамки политической сатиры: «Сатира Синявского не похожа на политическую сатиру Орвелла... Синявский не обличает советскую власть, не обвиняет, не возмущается, не полемизирует с марксизмом, не проповедует крамольных теорий, марксизм остается просто в стороне, как нечто чуждое ему и лежащее вне его путей, он лишь изредка задевает его ироническими репликами, походя, не удержавшись; воздержаться от этого совсем все-таки выше его сил, трудно человеку вовсе игнорировать лежащую на нем давящим грузом догму, сковывающую все движения, мешающую дышать. Но мысль Синявского движется на ином, более глубоком уровне. Примитивная обнаженность политической сатиры ему глубоко чужда, как и всякая скудная прямолинейность вообще» .

Понятно, что Ю. Мальцеву хочется как-то «приподнять» жанровый статус текста, доказать, что «Любимов» - это действительно «поэтическое размышление над нашей русской судьбой, над нашим русским характером, над нашими бедами и грехами» . Но поэтическое размышление может быть оформлено в любом жанре. Само жанровое обозначение тут не играет решающей роли, дело, конечно же, прежде всего в художественной убедительности.

До отъезда Синявский также написал рассказы и повести: «Графоманы» (1960), «Квартиранты» (1959), «Ты и я» (1959), «Гололедица» (1961), «Пхенц» (1965) - о том, как в привычной всем московской обстановке оказался пришелец с другой планеты.

Андрей Синявский работал в ИМЛИ, преподавал в МГУ. Его статьи о советской литературе печатались, в том числе и в «Новом мире». До сих пор одной из лучших работ о творчестве Пастернака считается его вступительная статья к однотомнику в Большой серии «Библиотеки поэта»(1965).

8 сентября 1965 г. Синявский был арестован и вскоре осужден. Приговор - семь лет в лагере строгого режима. Знаменитый процесс Синявского - Даниэля - оказался первым в своем роде. Авторов, печатавшихся за границей, судили только за то, что они там печатались. Резонанс вокруг процесса стал возможен постольку, поскольку возможным оказался сам процесс - еще не так давно литераторы просто безвозвратно исчезали в застенках ГУЛАГа. Сам факт осуждения за литературное творчество вызвал яростные споры.

Александр Гинзбург составил «Белую книгу по делу А. Синявского и Ю. Даниэля», за что, в свою очередь, был осужден и провел несколько лет в лагерях.

Даже в заключении не прекращалась творческая деятельность Синявского. Его жена М. В. Розанова рассказывала, что известие о том, что он даже во время предварительного следствия пишет книгу о Пушкине, несказанно обрадовало ее и придало силы в бесконечных хлопотах об освобождении своего мужа.

Много лет спустя в очерке «Очки» («Синтаксис», 1979), который вошел в роман «Спокойной ночи», Синявский вспоминает стены камеры, на которых невозможно было написать ни словечка, «ни крест начертить, ни бранное слово, ни имя, ни число предполагаемого отъезда, расстрела». Очки в этом очерке становятся символом разделенной на две половины жизни, «на до и после выхода из-за проволоки, - как будто предчувствуя, как трудно вернуться оттуда к людям и какая пропасть пролегла между нами и ними. Я плакал и видел седло в форме очков, которые я надену в знак непроходимой границы, в память о газообразной, струящейся письменами стене, голосящими неустанно...» Освобожден Андрей Синявский был 8 июня 1971 г.

В. Казак в своем словаре русской литературы замечает: «Художественное творчество Терца рождается в споре с проявлениями принуждения и лжи в советской действительности. Образ этого слоя действительности дается в словах, что достигается различными повествовательными средствами: прежде всего за счет привлечения фантастического, сверхъестественного, относящегося к миру сна, безумия и галлюцинаций; гротескно искаженная действительность представляется миром кажущегося, а фантастика - реальностью» .

В 1973 г. А. Д. Синявский вместе с женой и маленьким сыном Егором эмигрировали во Францию. Здесь они основали прекрасный литературный журнал «Синтаксис» (подхватив название одного из первых самиздатовских журналов) и одноименное издательство.

Заметным явлением в творческой биографии Андрея Синявского стала книга «Голос из хора». «В ней все необычно: не обычна ее судьба, - писал о “Голосе из хора” Ю. Мальцев, - книга составлена почти целиком из писем Синявского к жене из концлагеря (ибо письма - единственный дозволенный в лагере вид письменности), и главы этой книги - это годы каторги; необычна форма ее - сплав философского экскурса, литературоведческого и искусствоведческого эссе, дневника, зарисовки с натуры; необычна композиция - контрапункт авторского Голоса и голосов других заключенных, их хора» .

Однако взрывом для читателей (сначала эмигрантских, а в 1991 г. - и советских) стала небольшая по объему книга «Прогулки с Пушкиным». В ту пору как Пушкин стал сакральной фигурой, Абрам Терц утверждает: «...Пушкин нарочито писал роман ни о чем. В “Евгении Онегине” он только и думает, как бы увильнуть от обязанностей рассказчика. Роман образован из отговорок, уводящих наше внимание на поля стихотворной страницы и препятствующих развитию избранной писателем фабулы. Действие еле-еле держится на двух письмах с двумя монологами любовного кви-про-кво, из которого ровным счетом ничего не происходит, на никчемности, возведенной в герои, и, что ни фраза, тонет в побочном, отвлекающем материале. Здесь минимум трижды справляют бал, и, пользуясь поднятой суматохой, автор теряет нить изложения, плутает, топчется, тянет резину и отсиживается в кустах, на задворках у собственной совести. Ссора Онегина с Ленским, к примеру, играющая первую скрипку в коллизии, едва не сорвалась, затертая именинными пирогами. К ней буквально продираешься вавилонами проволочек, начиная с толкучки в передней - “лай мосек, чмоканье девиц, шум, хохот, давка у порога”, - подстроенной для отвода глаз от центра на периферию событий, куда, как тарантас в канаву, поскальзывается повествование» .

Само по себе обращение к Пушкину от имени Абрашки Терца - героя блатной одесской песни - уже было вызовом официальному литературоведению и власти, сделавших Пушкина своим сакральным символом, не подлежащим критическому разбору. «Прогулки с Пушкиным» (Лондон, 1975) - книга, изначально содержащая вызов, но, кроме того, в ней пародируются многие современные писателю точки зрения официальных литературоведов на творчество Пушкина.

Абрам Терц - оригинальная литературная маска: «Я его как сейчас вижу, налетчика, картежника, сукиного сына, руки в брюки, в усиках ниточкой, в приплюснутой, до бровей, кепке, проносящего легкой, немного виляющей походкой, с нежными междометиями непристойного свойства на пересохших устах, свое тощее, отточенное в многолетних полемиках и стилистических разноречиях тело. Подобранный, непререкаемый. Чуть что - зарежет. Украдет. Сдохнет, но не выдаст». (Т. 2. С. 345.)

Невозможность опубликовать свои произведения на родине и вызвала к жизни этот образ. Обращаясь к читателю от имени Абрама Терца, Синявский не только маскировал свое подлинное имя. Он ставил себя над тем узеньким коридором свободы, в котором только и мог существовать подавляемый государственной идеологией писатель. В этом свободном жизненном и творческом пространстве и рождались «два основных приема «Прогулок» - это ирония и гипербола. Искренняя, неподдельная любовь автора к Пушкину выражается не прямым образом, а через противоположность - шутливое задирание Пушкина как поэта и как человека, преувеличенную демонстрацию внутренних противоречий его мыслей и чувств (а без подобных противоречий совершенно невозможно творчество, тем более творчество гения, улавливающего все контрасты бытия). Абрам Терц демонстративно пребывает «“с Пушкиным на дружеской ноге” (недаром в эпиграф вынесены слова гоголевского Хлестакова)», - говорит Владимир Новиков. (Т. 1. С. 10.)

Счастливая находка образа-псевдонима была, в общем-то, вынужденной. Синявский писал: «Почему-то люди, даже из числа моих добрых знакомых, любят Андрея Синявского и не любят Абрама, Терца. И я к этому привык, пускай держу Синявского в подсобниках, в подмалевках у Терца, в виде афиши. <...> И если бы нас тогда не повязали вместе - в одном лице, на горячем деле, о чем я до сей поры глубоко сожалею, - мы бы и сожительствовали мирно, никого не тревожа, работая по профессии, каждый в своей отрасли, не вылезая на поверхность, укрытые в норе советского безвременья, в глухом полуподвале на Хлебном. И Абрам Терц, наглый, сказочный Абрам Терц, будьте уверены, действовал бы по-тихому, не зарываясь, до скончания дней Синявского, ничем не пороча и не омрачая его заурядную биографию. Он втайне бы наслаждался остротой фабулы, нахал, черпая удовлетворение в одном и том же, что вон он, заправский вор и оторвыш, соседствует по-семейному с честным интеллигентом, склонным к компромиссам, к уединенной и созерцательной жизни...» (Т. 2. С. 345-346.)

Несмотря на литературную провокационность этого образа, нельзя не обратить внимания на то обстоятельство, что «Прогулки с Пушкиным» - книга, проникнутая любовью к великому поэту. И действительно, одна из задач книги - «не заменить творчество Пушкина какой-то схемой или трактовкой, а пробудить в каждом читателе живой, азартный интерес к Пушкину как человеку и художнику. Худшая для классика участь - равнодушие к нему и его творениям». (Т. 1.

С. 10.) Но есть, как мы говорили, и другая задача: пародийно представить широкий спектр современных автору теорий в пушкиноведении.

Н. Рубинштейн в рецензии на эту книгу писала, что «наплевав на культ Пушкина и на все навороченное служителями культа, Синявский вовсе не пренебрег традицией <...> Весь сюжет этой книги - движение Пушкина к абсолютной свободе. <...> Синявский написал не монографию о Пушкине (как Томашевский) и не роман (как Тынянов) - он сложил о нем поэму, но такую поэму мог сочинить только филолог!»

Впрочем, в Советском Союзе книга вызвала самые ожесточенные дискуссии. Была даже предпринята попытка снять с работы главного редактора журнала «Октябрь» Анатолия Ананьева, первым напечатавшего фрагменты книги. Накал проходивших дискуссий вы сможете ощутить (хотя вряд ли в полной мере!), если ознакомитесь со стенограммой обсуждения книги «Прогулки с Пушкиным», опубликованной в журнале «Вопросы литературы» (1990, октябрь).

Опыт нетрадиционного толкования русской классики был продолжен в книге «В тени Гоголя» (1975). Впрочем, здесь стилевые поиски писателя шли не в столь шокирующем широкую читательскую публику направлении. Однако нельзя не сказать, что сам по себе отказ от «советского языка» для автора маркирован не только эстетически, но и идеологически: работающий над словом человек, отказывающийся общаться с помощью клишированных формул, уже есть диссидент. В статье «Искусство и действительность» Синявский так и пишет: «Пушкин и Лермонтов, Достоевский и Маяковский - это тоже диссиденты. А если расширить это понятие, то и всякий художник в истории нового времени тоже всегда диссидент по отношению к жизни или какой-то устаревшей традиции. Диссидентство оказывается просто синонимом искусства». Метафора художника у Синявского - это еврейское изгойство и воровская свобода. Раскрытию этой мысли посвящена его замечательная статья «Литературный процесс в России», помещенная в первом номере журнала «Континенте» 1974). Заглавный герой рассказа «Крошка Цорес» (что в переводе с идиш - горе, беда) берет на свою совесть ответственность не только за смерть пятерых своих братьев, но и за все ужасы советской истории. Именно этот образ, на наш взгляд, наиболее соответствует представлению Синявского о писательской миссии, над которой неизбывно тяготеет проклятие исторической вины.

Андрей Синявский преподавал в Сорбонне, в последние годы приезжал в Россию. Здесь вышли все написанные им произведения. В 1997 г. Андрей Синявский ушел из жизни. Он был похоронен во Франции, неподалеку от Парижа.

После смерти писателя вышли в свет «127 писем о любви» (в 3 т., М., 2004) и первая российская монография, посвященная его творчеству: Ратькина Т. Э. Никому не задолжав... Литературная критика и эссеи- стика А. Д. Синявского. М., 2010.

Литература к главе

Сочинения

Абрам Терц. Сочинения: В 2 т. М., 1992.

Суд идет. Париж, 1959.

Что такое социалистический реализм. Париж, 1959. Фантастические повести. Париж, 1961.

Любимов: Повесть. Вашингтон, 1964.

Мысли врасплох. Нью-Йорк, 1966. (Отрывки: // Огонек. М., 1991. № 51.)

Фантастический мир Абрама Терца. Нью-Йорк, 1967.

Прогулки с Пушкиным. Лондон, 1975 (СПб., 1993).

В тени Гоголя. Лондон, 1975.

Крошка Цорес. Париж, 1980.

«Опавшие листья» В. В. Розанова. Париж, 1982.

Спокойной ночи. Париж, 1984.

Цена метафоры, или Преступление и наказание Синявского и Даниэля. М., 1990.

Иван-Дурак. Париж, 1991. (Знание - сила. М., 1993. № 2.)

Путешествие на Черную речку // Дружба народов. М., 1995. № 1.

Критика и публицистика

Роман М. Горького «Жизнь Клима Самгина» и история русской общественной мысли конца XIX-началаХХвека: автореф. дис канд. филол. наук. М., 1952.

Пикассо (совм. с И. Голомштоком). М., 1960.

Поэзия первых лет революции. 1917-1920 (совм. с А. Меныпутиным). М., 1964.

Поэзия Пастернака // Борис Пастернак. Стихотворения и поэмы. М., 1965.

Литературный процесс в России // Континент. Париж, 1974. № 1.

Люди и звери // Континент. Париж, 1975. № 5. (Вопросы литературы. М., 1990. № 1.)

Один день с Пастернаком: Выступление на коллоквиуме в Серизи (Франция), сент. 1975 // Юность. М., 1990. № 2.

Похвала эмиграции: Речь при вручении премии «Писатель в изгнании» Баварской академии изящных искусств (дек. 1988) // Столица. М., 1992. № 40.

Мифы Михаила Зощенко // Вопросы литературы. М., 1989. № 2 (// Лицо и маска Михаила Зощенко. М., 1994).

Диссидентство как личный опыт // Юность. М., 1989. № 5.

Река и песня: Очерк // Дружба народов. М., 1990. № 10.

«Коммунизм - это советская власть плюс эмиграция всей страны»: Анекдот как средство расслабиться и получить удовольствие // Родина. М., 1991. № 8.

Чтение в сердцах: [В связи с публ. эссе А. И. Солженицына «...Колеблет твой треножник»] // Новый мир. М., 1992. № 4.

Литература

Синявский А. Стиль - это судьба (Беседа с писателем) // Литературная газета. М., 1995. 4 окт.

Басинский П. Конец Терца, или Андрей Синявский вчера и сегодня // Литературная газета. М., 1993. 27 янв. № 4.

Вайль П., ГенисА. Лабардан!.. Андрей Синявский или Абрам Терц // Урал. - Свердловск, 1990. №11.

ГоллербахЕ. Прогулки с Терцем // Звезда. СПб., 1993. № 7.

Голлербах Е. Трепетный провокатор. СПб., 1993.

[уль Р. Прогулки хама с Пушкиным // Кубань. Краснодар, 1989. № 6.

Евграфов Г., Карпов М. По статье 70-й... // Огонек. М., 1989. № 19.

Манн Ю. В. Над бездной Гоголя //Литературное обозрение. М., 1993. № 1-2.

Меерсон О. Прогулка с Терцем // Форум. Мюнхен, 1983. № 3.

Михайлов М. Абрам Терц, или Бегство из реторты. Франкфурт, 1969. Нем- зер А. Две стратегии. «Наши плюралисты» на новом витке // Независимая газета. М., 1992. 4 июня.

Непомнящая К. Синявский / Терц: эволюция писателя в эмиграции // Русская литература XX века. Исследования американских ученых. СПб., 1993.

Обсуждение книги Абрама Терца «Прогулки с Пушкиным» // Вопросы литературы. М., 1990. № 10.

Померанц Г. Диаспора и Абрашка Терц // Искусство кино. М., 1990. № 2.

Померанц Г. Урок медленного чтения // Октябрь. М., 1993. № 6.

Пятигорский А. Племянник своего дяди (Философские заметки о книге А. Синявского «Опавшие листья») // Форум. Мюнхен, 1984. № 7.

Розанова М. К истории и географии этой книги // Вопросы литературы. М., 1990. № 10.

Синявский и Даниэль на скамье подсудимых. Inter-Language Literary Associates, 1966.

Солженицын А. Колеблет твой треножник: [Заметки о лит. исследовании А. Д. Синявского «Прогулки с Пушкиным»] // Новый мир. М., 1991. № 5.

Шушарин Д. Прощание с Андреем Синявским, или Мама, я хочу в совок! // Сегодня. М., 1993. 16 окт.

Field A. Abram Terz’s Ordeal by Mirror // TerzA. Там же. С. 69-70.

Андрей Донатович Синявский (литературный псевдоним — Абрам Терц; 8 октября 1925, Москва — 25 февраля 1997, Париж) — русский литературовед, писатель, литературный критик, политзаключенный.

Андрей Синявский родился в Москве в семье дворянина и левого эсера, не чуждого литературным интересам, Доната Евгеньевича Синявского.

С началом Отечественной войны семья эвакуировалась в Сызрань, где Синявский в 1943 г. окончил школу и в том же году был призван в армию. Служил радиотехником на аэродроме.

В 1945 г. поступил на заочное отделение филологического факультета МГУ, после демобилизации в 1946 г. перешел на дневное. Участвовал в спецсеминаре, посвященном творчеству Маяковского. Окончил университет в 1949 г.

Работал в Институте мировой литературы, преподавал в МГУ на факультете журналистики и в Школе-студии МХАТ.

Синявский был одним из ведущих литературных критиков журнала «Новый мир», главным редактором которого являлся Александр Твардовский. В начале 1960-х годов журнал считался наиболее либеральным в СССР.

В тогдашнем СССР, в связи с цензурой, его произведения не могли быть напечатаны, и Синявский до своей эмиграции издавал их на Западе под псевдонимом Абрам Терц. Были напечатаны роман «Суд идёт» и повесть «Любимов», вошедшие в сборник прозы "Фантастический мир Абрама Терца", а также статья «Что такое социалистический реализм?», в которой едко высмеивалась советская литература.

Осенью 1965 года Синявский был арестован вместе с Ю. Даниэлем по обвинению в антисоветской пропаганде и агитации. В феврале 1966 года осуждён Верховным Cудом на семь лет колонии. Суд над писателями, известный как «Процесс Синявского-Даниэля» сопровождался тенденциозным освещением в печати и был задуман как пропагандистское шоу с разоблачениями и покаяниями, однако ни Синявский, ни Даниэль не признали себя виновными.

Многие писатели распространяли открытые письма в поддержку Даниэля и Синявского. Процесс Синявского и Даниэля связывают с началом второго периода демократического (диссидентского) движения в СССР. В поддержку Синявского и Даниэля выступали литературовед В.Иванов, критики И. Роднянская и Ю.Буртин, поэт-переводчик А. Якобсон, искусствоведы Ю. Герчук и И. Голомшток, художник-реставратор Н. Кишилов, научный сотрудник АН СССР В. Меникер, писатели Л. Копелев, Л. Чуковская, В. Корнилов, К. Паустовский.

5 декабря 1965 года, (день конституции) на Пушкинской площади состоялся Митинг гласности в поддержку Даниэля и Синявского. В число участников входили Александр Есенин-Вольпин, Валерий Никольский (1938—1978), Юрий Титов, Юрий Галансков, Владимир Буковский. Митинующие требовали, чтобы суд над Даниэлем и Синявским был проведён гласно и открыто, в соответствии с положениями Конституции СССР. Прямо с площади на допрос были увезены А. Есенин-Вольпин, Ю. Галансков, А. Шухт и др. Допрос продолжался два часа, впоследствии участники были отпущены.

В самиздате распространялись открытые обращения к деятелям науки и искусства, с описаниями процесса Синявского и Даниэля, предупреждающие об опасности повторения сталинских репрессий в случае молчаливого одобрения таких процессов обществом. Широкую известность получило открытое письмо Л. К. Чуковской к М. А. Шолохову.

В колонии Синявский работал грузчиком.

Вскоре после освобождения в 1973 году поехал по приглашению Сорбонны на работу во Францию.

С 1973 года — профессор русской литературы в Сорбонне.

В эмиграции Андрей Синявский написал: «Опавшие листья В. В. Розанова», автобиографический роман «Спокойной ночи», «Иван-дурак».

Издавал совместно со своей женой Марией Васильевной Розановой с 1978 года журнал «Синтаксис».

Правда дурака

Андрей Синявский

Генис А. Иван Петрович умер. Статьи и расследования. - М.: НЛО, 1999, с. 32-38

Андрей Донатович был прямой антитезой Абраму Терцу. Тот- черноусый, молодцеватый, вороватый, с ножом, который, как с удовольствием отмечал его автор, на блатном языке называют «пером». Синявский же - маленький, сутулый, с огромной седой бородой. Он не смеялся, а хихикал, не говорил, а приговаривал. Глаза его смотрели в разные стороны, отчего казалось, что он видит что-то недоступное собеседнику. Вокруг него вечно вился табачный дымок, и на стуле он сидел, как на пеньке. Я такое видел только ребенком в кукольном театре. С годами Синявский все больше походил на персонажа русской мифологии-лешего, домового, банника. Это сходство он в себе культивировал, и нравилось оно ему чрезвычайно. «Ивана-дурака» , одну из своих последних книг, он надписал: «с лешачим приветом».

Поразительно, что человек, которого уважали следователи и любили заключенные, мог возбуждать такую вражду. Между тем Синявский- единственный в истории отечественного инакомыслия-умудрился трижды вызвать бурю негодования.

Первой на него обиделась советская власть, решившая, что он ее свергает. На самом деле Синявский был тайным адептом революции, хранившим верность тем ее идеалам, о которых все остальные забыли.

Второй раз Синявского невзлюбила эмиграция, вменявшая ему в вину «низкопоклонство перед Западом». И опять - мимо. Синявский, за исключением, может быть, одного Высоцкого, которого он же и открыл, был самым русским автором нашей словесности.

Третий раз Синявский попал в опалу как русофоб. Характерно, что Пушкина от Абрама Терца защищали люди, которым так и не удалось написать ни одного грамотного предложения.

Остроумно защищаясь, Синявский с достоинством нес свой крест. Бахчанян, с которым Андрей Донатович был на «ты», изобразил эту борьбу в виде поединка фехтовальщика с носорогом.

С этим зверем связана наша последняя встреча. Мы гуляли по нью-йоркскому Музею естественной истории, и Андрей Донатович вспоминал, что в детстве у него была одна мечта -жить в чучеле носорога.
32

То, что портретную галерею новейшей российской словесности открывает Андрей Синявский, вряд ли кого удивит. Его роль в создании «новой» литературы, так же как и героическая биография, хорошо известны во всем мире. Восприятие Синявского на Западе настолько тесно связано с историей холодной войны, что приходится лишь удивляться тому, что его книги все-таки нашли себе не политическую, а эстетическую нишу в мировом литературном процессе. В глазах западных критиков, литературоведов и славистов Синявский сумел оторваться от своей шумной биографии, став не писателем-диссидентом, а просто писателем. Так, когда в Америке вышел перевод наиболее автобиографического произведения Синявского -«Спокойной ночи», газета «Нью-Йорк тайме» писала, что ему удалось добиться «редкого магического эффекта в искусстве - он вложил собственный опыт в оболочку мифа», превратив советскую историю в сюрреалистический роман. Причудливый симбиоз реального и фантастического вызвал в памяти критика прозу Габриеля Гарсия Маркеса, Салмана Рушди и Варгаса Льосы, то есть авторов школы «магического реализма». В Америке считают, что успеха в этой манере письма могут добиться только выходцы из «трудных» регионов-Латинской Америки, России, Восточной Европы. В неблагополучных краях история учит писателя верить в свои жестокие чудеса. Здесь натурализм и гротеск, реализм и фантастика перемешиваются в мучительной для жизни, но плодотворной для литературы пропорции. Освоив этот невеселый опыт, переплавив его в свою художественную и нехудожественную прозу, Синявский вписал русские страницы в международную историю «магического реализма».

В России, однако, литература всегда была опасным занятием. И отцом не просто свободной, а именно нынешней постсоветской литературы Синявского делают не преследования властей, а эстетические прозрения. Раньше других он понял природу советской литературы и наметил маршрут бегства из нее. Только сегодня, после всех потрясений, ознаменовавших закат советской цивилизации, можно в полной мере оценить провидческий характер написанной почти полвека назад статьи Синявского «Что такое социалистический реализм». Описав соцреализм как историческое явление, он очертил четкие временные, формальные и содержательные границы этого явления, но сам при этом вышел за его пределы.
33

Обогнав чуть ли не на поколение современные ему художественные течения, Синявский постулировал основы новой эстетики. Он первым обнаружил, что место соцреализма не в журналах и книгах и не на свалке истории, а в музее. Соответственно изменилось и отношение к теории, ставшей экспонатом. Исчезла столь важная для оттепельных лет ситуация выбора: принимать- не принимать, бороться или защищать, развивать или отвергать. Вместо этого Синявский наметил другую, более плодотворную перспективу-эстетизацию этого феномена. Констатировав кончину соцреализма, он ставил этот художественный метод в один ряд с другими, что и позволяло начать игру с мертвой эстетикой.

Синявский давал ясные рекомендации по обращению с покойным еще тогда, когда слухи о его смерти казались бесспорно преувеличенными. Не зря Синявский употреблял в своей статье будущее время: «Для социалистического реализма, если он действительно хочет... создать свою «Коммуниаду», есть только один выход- покончить с «реализмом», отказаться от жалких и все равно бесплодных попыток создать социалистическую «Анну Каренину» и социалистический «Вишневый сад». Когда он потеряет несущественное для него правдоподобие, он сумеет передать величественный и неправдоподобный смысл нашей эпохи».

Эту задачу, хоть и с большим опозданием, выполнило последнее течение советской культуры - искусство соцарта. Теоретическая «Коммуниада» из статьи Синявского воплотилась в. творчестве В. Комара и А. Меламида, В. Бахчаняна, Э. Булатова, И. Холина, Вс. Некрасова, Д. А. Пригова и многих других художников, писателей и поэтов, которые реконструировали соцреа-листический идеал, доведя его до логического и комического завершения.

Между статьей Синявского и практикой соцарта прошла целая культурная эпоха. Авторы времен хрущевской оттепели, брежневского застоя, горбачевской перестройки в большинстве своем эксплуатировали принципы как раз той эстетики, о бесплодности которой и предупреждал Синявский. С высоты нашего времени почти все позднее советское искусство кажется недоразумением, если не ошибкой. Прививка критического реализма к социалистическому, как и предсказывал Синявский, оказалась нежизнеспособной. Эклектика отомстила искусству, породив особый оттепельный гибрид, эпигонами которого стали и все авторы бестселлеров перестройки. Новых «Анны Карениной» и «Вишневого сада» не получилось: ни коммунизма, ни соцреализма с человеческим лицом не вышло.
34

Уже тот факт, что Синявский сумел предсказать этот кризис за много лет до того, как он разразился, заставляет нас с доверием и вниманием отнестись к его эстетической концепции, в преддверии которой он писал: «Мы не знаем, куда идти, но, поняв, что делать нечего, начинаем думать, строить догадки, предполагать. Может быть, мы и придумаем что-нибудь удивительное».

Этим «удивительным» и была эстетика самого Андрея Синявского, которую он развивал, шлифовал и оттачивал в своих статьях и книгах на протяжении тех четырех десятилетий, что прошли после блестящей увертюры - статьи «Что такое социалистический реализм».

Главное произведение Андрея Синявского- Абрам Терц. Речь тут надо вести о раздвоении писательской личности, причем одна ипостась не отменяет и не заменяет другую. Оба - и Синявский, и Терц-ведут самостоятельную жизнь, причем так, если тут подходит это слово, удачно, что советский суд, не разобравшись, посадил обоих. Во всяком случае, в лагере был Андрей Синявский, а книги там писал Абрам Терц.

В чем смысл этого странного симбиоза? Терц нужен Синявскому, чтобы избежать прямого слова. Текст, принадлежащий другому автору, становится заведомо чужим и в качестве такового уже может рассматриваться как большая, размером в целую книгу, цитата. Сам же Синявский, освобождаясь от обязанности отвечать за своего двойника, оставляет себе пространство для культурной рефлексии по поводу сочинений, да и личности Терца.

Этим сложным отношениям посвящена исповедальная книга «Спокойной ночи», написанная двумя авторами сразу. Причем, пока один из них роман писал, другой его разрушал. В этом двуедином процессе раскрывается задача эстетики Синявского - взять текст в рамку, жестко отграничив жизнь от искусства. За этой позицией стоит особая модель автора, творца, художника, поэта, исследованию которой подчинено все творчество Синявского. В его словаре художнику сопутствует донельзя сниженный словарный ряд: дурак, вор, лентяй, балагур, шут, юродивый.

Именно этот ряд взбесил многих читателей «Прогулок с Пушкиным». Настаивая на том, что «пустота -содержимое Пушкина», Синявский отказывает классику в главном - в авторстве. Он всячески избегает прямого признания: Пушкин писал стихи. Вместо этого - стихи писались: «Пушкин развязал себе руки, отпустил вожжи, и его понесло».
35

Синявский меняет напряжение авторской воли на свободный произвол стихов и стихии. Художник всего лишь отдается музам, не мешает им творить через себя. Поэт - медиум на спиритическом сеансе искусства. Все, что требуется от него, - это быть достойным своего двусмысленного положения. В случае с Пушкиным - не вставать с постели. Синявский не устает восторгаться легкомыслием, поверхностностью, небрежностью и ленью своего любимого героя, который мог бы повторить вслед за Сократом: «Праздность - сестра свободы». Только надо помнить, что Синявский пишет о той свободе, источник которой коренится в случае, судьбе, роке, в игре тех таинственных сил, что и совершают чудесное преображение человека в поэта.

В монографии «Иван-дурак» Синявский подробно описывает «философию» своего заглавного героя, который оказывается очень близок к фигуре идеального поэта из книги «Прогулки с Пушкиным». Объясняя, почему сказка выбирает себе в любимчики глупого и ленивого героя, автор пишет: «Назначение дурака-доказать (точнее говоря, не доказать, поскольку Дурак ничего не доказывает и опровергает все доказательства, а скорее наглядно представить), что от человеческого ума, учености, стараний, воли - ничего не зависит <...> истина (или реальность) является и открывается человеку сама, в тот счастливый момент, когда сознание как бы отключается и душа пребывает в особом состоянии - восприимчивой пассивности».

Философия «дурака», отсылающая читателя на Восток, к религиозно-философскому учению о Пути-Дао, объясняет неосознанную, внеличностную, интуитивную, инстинктивную, если угодно, «животную» природу творчества - поэт, погружаясь в искусство, идет вглубь, минуя свое Я. Залог успеха- отказ от себя в пользу текста: «Когда пишешь, нельзя думать. Нужно выключить себя. Когда пишешь -теряешься, плутаешь, но главное - забываешь себя и живешь, ни о чем не думая. Тебя наконец нет, ты - умер... Уходим в текст».

Уходят в текст все любимые герои Синявского- Пушкин, Гоголь, Розанов, безымянные сказители, растворяющие себя в анонимной фольклорной стихии. Этой ценой все они оплачивают метаморфозу искусства.

Отделив человека от поэта- Синявского от Терца,- он обеспечил последнему особое литературное пространство. Синявский постоянно разрушает канонические формы романа, повести, литературоведческого исследования, внося в них элемент самосозерцания, писательской рефлексии. Ко всем его произведениям подходит признание, сделанное в «Спокойной ночи»: «Это будет, на самом деле, книга о том, как она пишется. Книга о книге».
36

Синявский всегда писал не роман, а черновик романа. Он переворачивал обычную пирамиду, возвращая книгу к стадии рукописи, заметок, набросков, вариантов. Неслучайно лучшие его сочинения составлены из дневниковых записей или лагерных писем. В них автор отдавался во власть того особого жанра, который в его творчестве следовало бы назвать просто «книга».

Главное в такой книге- поток чистой литературы, именно словесности, под которой автор понимает собрание слов, их таинственную магическую связь. Окунаясь вслед за автором в эту реку речи, читатель отдается во власть ее течения, которое выносит их обоих, куда захочет. Чтение как сотворчество предусматривает, по Синявскому, смирение, отказ от своего Я - но не в пользу автора, а в пользу книги, в конечном счете - в пользу самого искусства.

Этот способ создания текста сближает прозу Синявского с фольклором, который, как он признается, всегда служил ему «эстетическим ориентиром». В сказке, анекдоте, блатной песне, а о каждом из этих жанров он много писал, Синявского пленяла самостоятельная жизнь литературного произведения, лишенного автора - ведь фольклорное произведение рассказывает само себя.

Плетение словес, игра самодостаточной формы, ритуальный танец, орнаментальный рисунок, плавное течение текста -вот прообразы прозы Синявского. На основе этих образцов Синявский и строил свою эстетическую вселенную. Нельзя считать, что искусство в ней важнее жизни. Они - искусство и жизнь - внеположны друг другу, их нельзя сравнивать, они несоразмерны. В космогонии Синявского искусство - источник жизни, тот первичный импульс энергии, который порождает мир.

Творчество, по Синявскому, - путь не вперед, а назад, к истоку. Не созидание нового, а воссоздание старого. Смысл искусства «в воспоминании- в узнавании мира сквозь его удаленный в былое и мелькающий в памяти образ».

Понятно, что с этой точки зрения бессмысленными становятся такие традиционные вопросы эстетики, как соотношение формы и содержания или проблема «искусства для искусства». По Синявскому, эти вопросы тавтологичны: форма и есть содержание, искусство не может быть ничем другим, кроме искусства. Все остальное - это помехи на пути из прошлого в настоящее.

Мир Синявского буквально открывается речением - «В начале было Слово». Это слово и призвано - не написать, а вспомнить-искусство.
37

Эстетика Синявского- своего рода археология или даже палеонтология искусства: реконструкция целого по дошедшим до нас останкам. Пафос восстановления цельности ведет к очищению искусства от чужеродных добавлений. К ним Синявский относил и логику, и психологию, и социальность, и соображения пользы. Художник, как алхимик, занят изготовлением чистого, без примесей, искусства, которое обладает чудесным свойством - уничтожать границу между материальным и духовным, между словом и делом: «Слово - вещно. Слово - это сама вещь... Магическое заклинание - это точное знание имени, благодаря которому вещь начинает быть».

Поэт, которого Синявский постоянно уподобляет колдуну, - это тот, кто находит подлинные имена вещей. И если ему это удается, он вызывает их из небытия. Вот так и сам Синявский вызвал - накликал - собственную судьбу, описав свой арест до того, как он произошел в жизни. С точки зрения Синявского, в этом нет ничего странного - ведь искусство предшествует жизни, оно старше ее.

Синявский решительно и окончательно разрывал столь неизбежную в советской литературе связь между искусством и прогрессом. Развернув культуру лицом к прошлому, он предлагал ей любоваться не вершинами грядущего царства разума, а той «божественной истиной, которая лежит не рядом и не около искусства в виде окружающей действительности, но позади, в прошлом, в истоках художественного образа».

Внеисторический архаизм Синявского способен вселять надежду: если искусство умеет идти вперед, только обернувшись назад, то шансы дойти до цели у него сегодня не меньше, чем всегда.

Абрам Терц

литературовед,
писатель,
литературный критик

Андре́й Дона́тович Синя́вский (литературный псевдоним - Абра́м Терц ; 8 октября 1925, Москва - 25 февраля 1997, Париж) - русский литературовед, писатель, литературный критик, политзаключенный.

Начало литературной деятельности

Андрей Синявский родился в Москве в семье бывшего левого эсэра, не чуждого литературных интересов, Доната Синявского.

С началом Отечественной войны семья эвакуировалась в Сызрань, где Синявский в 1943 г. окончил школу и в том же году был призван в армию. Служил радиотехником на аэродроме.

В 1945 г. поступил на заочное отделение филологического факультета МГУ, после демобилизации в 1946 г. перешел на дневное. Занимался на спецсеминаре, посвященном творчеству Маяковского. в 1949 г. окончил филологический факультет МГУ.

Работал в Институте мировой литературы, преподавал в МГУ на факультете журналистики, откуда был уволен после публикации в Италии романа Бориса Пастернака «Доктор Живаго». Преподавал в Школе-студии МХАТ.

Синявский был одним из ведущих литературных критиков журнала «Новый мир», главным редактором которого являлся Александр Твардовский. В начале 1960-х годов журнал считался наиболее либеральным в СССР.

Творчество

Синявский - автор литературоведческих работ о творчестве М. Горького, Б. Пастернака , И. Бабеля , А. Ахматовой. С 1955 года начал писать прозаические произведения.

В тогдашнем СССР, в связи с цензурой, его произведения не могли быть напечатаны, и Синявский издавал их на Западе. На Западе, до эмиграции Синявского, под псевдонимом "Абрам Терц" были напечатаны роман «Суд идёт» и повесть «Любимов», вошедшие в сборник прозы "Фантастический мир Абрама Терца", а также статья «Что такое социалистический реализм?».

Арест

Осенью 1965 года Синявский был арестован вместе с Ю. Даниэлем . В феврале 1966 года осуждён на семь лет. Суд над писателями, известный как «Процесс Синявского-Даниэля» сопровождался тенденциозным освещением в печати и был задуман как пропагандистское шоу с разоблачениями и покаяниями, однако ни Синявский, ни Даниэль не признали себя виновными.

Многие писатели распространяли открытые письма в поддержку Даниэля и Синявского. Процесс Синявского и Даниэля связывают с началом второго периода демократического (диссидентского) движения в СССР . В поддержку Синявского и Даниэля выступали литературовед В.Иванов, критики И. Роднянская и Ю.Буртин, поэт-переводчик А. Якобсон , искусствоведы Ю. Герчук и И. Голомшток , художник-реставратор Н. Кишилов, научный сотрудник АН СССР В. Меникер, писатели Л. Копелев , Л. Чуковская, В. Корнилов, К. Паустовский .

Письма писателей

После суда об освобождении Синявского и Даниэля ходатайствовали ("письмо 63-х") А. Н. Анастасьев, А. А. Аникст , Л. А. Аннинский , П. Г. Антокольский , Б. А. Ахмадулина, С. Э. Бабенышева, В. Д. Берестов, К. П. Богатырев, З. Б. Богуславская, Ю. Б. Борев, В. Н. Войнович , Ю. О. Домбровский , Е. Я. Дорош, А. В. Жигулин, А. Г. Зак , Л. А. Зонина, Л. Г. Зорин , Н. М. Зоркая, Т. В. Иванова, Л. Р. Кабо , В. А. Каверин , Ц. И. Кин , Л. З. Копелев , В. К. Корнилов, И. Н. Крупник, И. К. Кузнецов, Ю. Д. Левитанский , Л. А. Левицкий , С. Л. Лунгин, Л. З. Лунгина, С. П. Маркиш , В. З. Масс , О. Н. Михайлов, Ю. П. Мориц , Ю. М. Нагибин, И. И. Нусинов, В. Ф. Огнев, Б. Ш. Окуджава, Р. Д. Орлова, Л. С. Осповат , Н. В. Панченко, М. А. Поповский , Л. Е. Пинский , С. Б. Рассадин, Н. В. Реформатская, В. М. Россельс, Д. С. Самойлов, Б. М. Сарнов , Ф. Г. Светов, А. Я. Сергеев, Р. С. Сеф , Л. И. Славин, И. Н. Соловьева, А. А. Тарковский, А. М. Турков, И. Ю. Тынянова, Г. С. Фиш , К. И. Чуковский, Л. К. Чуковская, М. Ф. Шатров, В. Б. Шкловский, И. Г. Эренбург («Литературная Газета», 19/11, 1966 г.) .

В ответной статье Секретариат Союза Советских Писателей - К. А. Федин, Н. С. Тихонов, К. М. Симонов, К. В. Воронков, В. А. Смирнов, Л. С. Соболев, С. В. Михалков, А. А. Сурков - высказался против Синявского и Даниэля.

В резком тоне против Даниэля и Синявского выступал также советский писатель Михаил Шолохов.

Митинг гласности

Основная статья : Митинг гласности

5 декабря 1965 года, (день конституции) на Пушкинской площади состоялся Митинг гласности в поддержку Даниэля и Синявского. В число участников входили Александр Есенин-Вольпин , Валерий Никольский (1938-1978), Юрий Титов, Юрий Галансков, Владимир Буковский. Митинующие требовали, чтобы суд над Даниэлем и Синявским был проведён гласно и открыто, в соответствии с положениями Конституции СССР. Прямо с площади на допрос были увезены А. Есенин-Вольпин, Ю. Галансков, А. Шухт и др. Допрос продолжался два часа, впоследствии участники были отпущены.

Самиздат о деле Синявского и Даниэля

Неволя

В лагере особого режима Синявский работал грузчиком. Из писем жене составлены «Прогулки с Пушкиным», «Голос из хора», «В тени Гоголя». Цитата Синявского: «…ни на шарашке, ни лагерным придурком, ни бригадиром я никогда не был. На моем деле, от КГБ, из Москвы, было начертано: „использовать только на физически тяжелых работах“, что и было исполнено.»

Эмиграция

Вскоре после освобождения в 1973 году поехал по приглашению Сорбонны на работу во Францию .

С 1973 года - профессор русской литературы в Сорбонне.

В эмиграции Андрей Синявский написал: «Опавшие листья В. В. Розанова», автобиографический роман «Спокойной ночи», «Иван-дурак».

Издавал совместно со своей женой Марией Васильевной Розановой с 1978 года журнал «Синтаксис».

Скончался 25 февраля 1997 года, похоронен в Фонтене-о-Роз под Парижем .

Взгляды в эмиграции

Широкую реакцию вызвала книга Синявского (Абрама Терца) «Прогулки с Пушкиным» .

Большое возмущение А. И. Солженицына вызвала его статья «Литературный процесс в России» (1973), особенно раздел, посвящённый антисемитизму в России. Абрам Терц начинает рассуждения словами:

«Это не просто переселение народа на свою историческую родину, а прежде всего и главным образом - бегство из России. Значит, пришлось солоно. Значит - допекли. Кое-кто сходит с ума, вырвавшись на волю. Кто-то бедствует, ищет, к чему бы русскому прислониться в этом раздольном, безвоздушном, чужеземном море. Но всё бегут, бегут. Россия - Мать, Россия - Сука, ты ответишь и за это очередное, вскормленное тобою и выброшенное потом на помойку, с позором - дитя!..»

Затем он саркастически сочувствует русским антисемитам, говоря, что русские всё равно не способны постичь, что в их бедах могут быть виноваты они сами, а не евреи .

Синявский написал несколько статей о свободе мнений и свободе слова в эмигрантской среде. Солженицын - «недообразованный патриот» (по выражению Синявского) - к тому времени уже был властителем дум эмиграции и ее лидером. Солженицын обрушился на Синявского с осуждениями, аукнувшимися отказом эмигрантских журналов печатать Абрама Терца… Именно тогда у жены Синявского Марии Розановой родилась идея собственного журнала, которым стал «Синтаксис» (первые номера посвящены А. Гинзбургу). Этот журнал стал «другим мнением»…

Реабилитация

17 октября 1991 года в «Известиях» появилось сообщение о пересмотре дел Ульманиса, Тимофеева-Ресовского и Царапкина, Синявского и Даниэля за отсутствием в их действиях состава преступления. .

В настоящее время не известны какие-либо документы, которые бы свидетельствовали о привлечении к ответственности кого-либо из лиц, причастных к осуждению Синявского. Есть основания полагать, что эти лица сохранили свои посты.

(1925-1977) — писатель, литературовед, критик, публицист.

Родился 8 октября 1925 в Москве, его отец, Донат Евгеньевич Синявский, из дворян, был профессиональным революционером, левым эсером, впоследствии вполне лояльно относившимся к советской власти, что не помешало его аресту в 1924 и 1950 (после смерти Сталина амнистирован, а потом и реабилитирован). Помимо революции, была у Доната Синявского и другая страсть — литература. Всю жизнь он писал: стихи, пьесы, повести, романы. В 1920-е один из его романов был напечатан. Успех не повторился, но до конца жизни он продолжал предлагать издательствам свои произведения, мало заботясь о штатной работе. Впрочем, за эсеровское прошлое «его всегда откуда-нибудь вычищали». Семья жила «в атмосфере неутоленного подвига и длительной, беспросветной нужды», очень часто исключительно на зарплату матери — библиотекаря. Донат Евгеньевич всегда «ставил перед собой задачи самые невероятные», например, научиться писать левой рукой. Любил рассуждать о странностях науки в эпоху революции, о соотношении человеческой воли и мирового пространства. Сына воспитывал в соответствии со своими принципами («хотел сделать из меня человека») — как показали дальнейшие события, не без успеха. Впоследствии, уже известным писателем, Андрей Синявский расскажет об отце в полудокументальной повести «Спокойной ночи» (1984), в главе «Отец», — и тем исполнит свой сыновий долг так, как это дано только художнику.

Учиться Андрей Синявский начал в Москве, но закончил среднюю школу в Сызрани, куда семья эвакуировалась в начале войны. В том же — 1943 — его призывают в армию. По состоянию здоровья служит радиомехаником на подмосковном аэродроме. В 1945 поступает на заочное отделение филологического университета МГУ. В 1946 — демобилизуется и переходит на дневное отделение, занимается на спецсеминаре по творчеству В.Маяковского, у доцента В.Д.Дувакина (впоследствии поплатившегося своей должностью за выступление в качестве свидетеля защиты на суде над Синявским). В 1949 — заканчивает университет и поступает в аспирантуру. В 1950 — появляются первые работы Синявского «Об эстетике Маяковского» и «Основные принципы эстетики Маяковского». В 1952 — заканчивает аспирантуру, защищает кандидатскую диссертацию «Роман М. Горького ‘Жизнь Клима Самгина’ и история русской общественной мысли конца XIX — начала ХХ века» и поступает на работу в Институт мировой литературы им. М.Горького (ИМЛИ). В качестве научного сотрудника Института участвует в создании «Истории русской советской литературы» (главы «Горький», «Эдуард Багрицкий». В 1960 (совместно с И.Голомштоком) выходит книга «Пикассо» (крайне неодобрительно встреченная советской критикой), в 1964 — «Поэзия первых лет революции. 1917-1920» (совместно с А.Меньшутиным). На фоне весьма серого литературоведческого пейзажа тех лет эта книга сразу обратила на себя внимание как содержанием (внимание к «левым» течениям), так и стилем, доступным очень широкой аудитории — с минимальным количеством литературоведческих терминов.

В 1957-1958 вел на филологическом факультете МГУ семинар по русской поэзии ХХ в. Весной 1958 семинар был закрыт за идеологическое несоответствие линии партии, принципам социалистического реализма, морально-нравственному воспитанию студенчества и т.д и т.п. Осенью того же года Синявский начал преподавать русскую литературу в школе-студии МХАТ. Среди его учеников — В.Высоцкий, приносивший «на суд» учителя свои первые песни.

В качестве литературного критика Синявский с конца 1950-х активно печатается, преимущественно в «Новом мире», — наиболее либеральном издании тех лет. Выступил с критической статьей об — писателе, всячески обласканном властями, о порочащем интеллигенцию романе-памфлете И.Шевцова «Тля (Памфлет или пасквиль?)». Для «Нового мира» была предназначена и статья «В защиту пирамиды! (Заметки о творчестве и его поэме ‘Братская ГЭС’)», опубликованная уже после ареста Синявского в журнале «Грани».

В 1965 в Большой серии «Библиотеки Поэта» вышел долгожданный том Б.Пастернака со вступительной статьей А.Синявского (изначально предназначавшейся для «Истории советской литературы», но «зарезанной» цензурой). Познакомившись с этой статьей в рукописи, Пастернак сказал, что никто доселе так тонко и точно не раскрыл суть его творчества. Том Б. Пастернака был подписан в печать 25 мая 1965 года. 4 сентября того же года Андрей Синявский был арестован, и упоминание его имени стало невозможным. Поэтому в вышедшем в конце того же года каталоге серии «Библиотека поэта» (подписано в печать 16 декабря 1965 г.) в статье о книге упоминание об А. Синявском как авторе вступительной статьи было снято и восстановлено только в новом каталоге серии, изданном в 1987 году.

8 сентября 1965 «два мордатых сатрапа, со зверским выражением» арестовали Синявского (подробности — в романе «Спокойной ночи») за произведения, написанные Абрамом Терцем и опубликованные на Западе. Специальная экспертиза во главе с академиком В.В.Виноградовым установила, что Андрей Синявский и Абрам Терц — одно и то же лицо. В своей художественной прозе Синявский как бы перевоплощается в Терца, мистификатора, фантазера, не чурающегося и убийственной иронии, и матерного словечка.

В феврале 1966 года Синявский был обвинен в антисоветской пропаганде и агитации. Впервые с 1922 года (после процесса эсеров) А.Д.Синявский и Ю.М.Даниэль, также под псевдонимом печатавшийся на Западе, стали первыми советскими политическими заключенными, отрицавшими свою вину на открытом процессе. Тем не менее приговор Синявскому: 7 лет лишения свободы в исправительно-трудовой колонии строгого режима — был максимально возможным сроком по предъявленной ему статье: антисоветская агитация и пропаганда. Негласный циркуляр предписывал использовать его только на тяжелых физических работах.

Многие писатели распространяли открытые письма в поддержку Даниэля и Синявского. Процесс Синявского и Даниэля связывают с началом второго периода демократического (диссидентского) движения в СССР. В поддержку Синявского и Даниэля выступали лингвист В. Иванов, критики И. Роднянская и Ю. Буртин, поэт-переводчик А. Якобсон, искусствоведы Ю. Герчук и И. Голомшток, художник-реставратор Н. Кишилов, научный сотрудник АН СССР В. Меникер, писатели Л. Копелев, К. Паустовский.

После суда об освобождении Синявского и Даниэля ходатайствовали («письмо 63-х») А. Н. Анастасьев, А. А. Аникст, Л. А. Аннинский, С. Э. Бабёнышева, В. Д. Берестов, К. П. Богатырёв, Ю. Б. Борев, В. Н. Войнович, Ю. О. Домбровский, Е. Я. Дорош, А. Г. Зак, Л. А. Зонина, Л. Г. Зорин, Н. М. Зоркая, Т. В. Иванова, Л. Р. Кабо, Ц. И. Кин, Л. З. Копелев, И. Н. Крупник, И. К. Кузнецов, Л. А. Левицкий, С. Л. Лунгин, Л. З. Лунгина, С. П. Маркиш, В. З. Масс, О. Н. Михайлов, Ю. П. Мориц, И. И. Нусинов, В. Ф. Огнев, Р. Д. Орлова, Л. С. Осповат, Н. В. Панченко, М. А. Поповский, Л. Е. Пинский, С. Б. Рассадин, Н. В. Реформатская, В. М. Россельс, Б. М. Сарнов, А. Я. Сергеев, Р. С. Сеф, Л. И. Славин, И. Н. Соловьёва, А. А. Тарковский, А. М. Турков, И. Ю. Тынянова, Г. С. Фиш, М. Ф. Шатров, В. Б. Шкловский, («Литературная Газета», 19/11, 1966 г.).

В ответной статье Секретариат Союза советских писателей - К. А. Федин, Н. С. Тихонов, К. М. Симонов, К. В. Воронков, В. А. Смирнов, Л. С. Соболев, А. А. Сурков - высказался против Синявского и Даниэля.

В резком тоне против Даниэля и Синявского выступал также лауреат Нобелевской премии по литературе Михаил Шолохов.

5 декабря 1965 года (в день конституции) на Пушкинской площади состоялся Митинг гласности в поддержку Даниэля и Синявского. В число участников входили Александр Есенин-Вольпин, Валерий Никольский (1938-1978), Юрий Титов, Юрий Галансков, Владимир Буковский. Митингующие требовали, чтобы суд над Даниэлем и Синявским был проведён гласно и открыто, в соответствии с положениями Конституции СССР. Прямо с площади на допрос были увезены А. Есенин-Вольпин, Ю. Галансков, А. Шухт и др. Допрос продолжался два часа, впоследствии участники были отпущены.

В самиздате распространялись открытые обращения к деятелям науки и искусства с описаниями процесса Синявского и Даниэля, предупреждающие об опасности повторения сталинских репрессий в случае молчаливого одобрения таких процессов обществом. Широкую известность получило открытое письмо к М. А. Шолохову.

Следует отметить, что под именем Терца Синявский написал фантастические рассказы («В цирке», «Ты и я», «Квартиранты», «Графоманы», «Гололедица», «Пхенц», «Суд идет»), повесть «Любимов», статью «Что такое социалистический реализм», «Мысли врасплох» — отдельные эссеистские прозаические фрагменты (опубликовано в 1966, уже после ареста).

Если бы эти произведения были в те годы напечатаны в СССР, они, наверняка, не получили бы широкого признания. Читатель, воспитанный на реализме (критическом и социалистическом), «железным занавесом» отгороженный от исканий западного искусства ХХ в., вряд ли сумел бы «пробиться» через довольно сложную, непривычную символику, аллегорический подтекст, литературные аллюзии. Ирреальность и «бытовуха» настолько свободно меняются местами, что и не понять, где «взаправду», а где напридумал он «сорок бочек», этот Абрам Терц. Так, например, обычная коммунальная квартира, населенная, казалось бы, обычными советскими людьми, на поверку оказывается убежищем русалок, ведьм, леших («Квартиранты»).

Когда Синявский утверждал, что у него с советской властью эстетические разногласия, он не кривил душой. Но и советская власть — инстинктом, нюхом — учуяв в Синявском «классового врага», тоже — со своей колокольни — была права. Синявскому нужна была свобода творчества, но свободное искусство создается только свободной личностью (эту, на первый взгляд, тривиальную мысль он повторял всю жизнь), и потому общество, подавляющее личность, в произведениях Синявского-Терца всегда рисуется резко отрицательно, с большой долей приближения к действительности («Суд идет») или гротесково («Любимов»).

Антиутопия — самое объемное и, пожалуй, самое значительное произведение «раннего» Терца (до ареста Синявского). Не случайно обвинение чаще всего цитировало именно эту повесть. Велосипедный мастер Леня Тихомиров, вдруг наделенный сверхъестественными возможностями, решает построить коммунизм в одном, отдельно взятом городе — Любимове, не прибегая к насилию. Но правление «доброго» Лени Тихомирова удручающе похоже на советскую действительность, ибо нет в его царстве свободной, самостоятельно выбирающей свой жизненный путь, свои духовные ценности личности. Но даже и этот карикатурный рай в конце повести насильственно уничтожается.

Абрам Терц умел не только писать, но и рассуждать о литературе. Его статья «Что такое социалистический реализм» вовсе не памфлет (как это представляется большинству западных и современных российских критиков), а глубокое литературоведческое и философское исследование. «Современный ум бессилен представить что-либо прекраснее и возвышеннее коммунистического идеала. Самое большое, на что он способен, это пустить в ход старые идеалы в виде христианской любви или свободной личности. Но выдвинуть какую-то цель посвежее он пока не в состоянии». Вера в коммунизм заменила веру в Бога, а «истинно религиозный человек не способен понять чужую веру». Средства, предназначенные для великой Цели, со временем (и достаточно быстро) видоизменяют до неузнаваемости саму Цель. И так происходило всегда. («Что вы смеетесь, сволочи? Вы говорите, что это не коммунизм. Ну, а где ваше Царство Божие? Покажите его! Где свободная личность обещанного вами сверхчеловека? Костры инквизиции помогли утвердить Евангелие, но что осталось после них от Евангелия?»).

Социалистический реализм у Терца — циника и насмешника — вовсе не объект для зубоскальства, а закономерное звено в развитии русской литературы. Правда, он считает, что более точным был бы термин — социалистический классицизм. В рамках социалистического реализма (если все-таки пользоваться этим термином) — в принципе возможно создать великие произведения искусства. И такие произведения были созданы на заре Советской власти теми, кто свято верил в коммунизм. Но во второй половине ХХ в. искусство «бессильно взлететь к идеалу и с прежней искренней высокопарностью славословить нашу счастливую жизнь, выдавая должное за реальное». Необходимо другое искусство — «фантасмагорическое, с гипотезами вместо цели и гротеском взамен бытописания».

Право на другое, отличное от разрешенного, искусство Синявский защищал и в своем заключительном слове на суде. В качестве аргумента он привел фразу из своего рассказа «Пхенц»: «Подумаешь, если я просто другой, так уж сразу ругаться».

Почти полностью в лагере были написаны и еще две книги — «Прогулки с Пушкиным» и «В тени Гоголя». В книге о Пушкине на протяжении всего текста варьируется, доказывается, демонстрируется пушкинское высказывание: поэзия «по своему высшему, свободному свойству не должна иметь никакой цели, кроме себя самой». Синявский дополняет это собственной, давно вынашиваемой мыслью: «У чистого искусства есть отдаленное сходство с религией: обожествленное творчество самим собой питается, довольствуется и исчерпывается». Рисуя Пушкина как художника абсолютно свободного от каких-либо (в том числе и «прогрессивных») доктрин, автор свободно пользуется пародией (в первую очередь, на академическое литературоведение), гротеском, «низким» стилем.

«Прогулки с Пушкиным» вышли в Лондоне в 1975. К тому времени Синявский, освободившись в 1971 из лагеря (под давлением мировой общественности несколько раньше срока) и не имея возможности работать на Родине, эмигрировал и жил в Париже. Нападки на книгу в русской эмигрантской прессе не уступали тому, что советская пресса писала о Синявском-Терце во время судебного процесса. «Прогулки хама с Пушкиным» назвал свою статью известный литератор «первой волны» . Уважаемые русские писатели, подобно авторам из «Правды» и «Известий», обвиняли Синявского в том, что он ненавидит «все русское» и потому намеренно уничижает величайшую гордость русского народа — Пушкина. «Почему советский суд и антисоветский эмигрантский суд совпали (дословно совпали) в обвинениях мне, русскому диссиденту?» — спрашивает Синявский в статье «Диссидентство как личный опыт». И сам же отвечает: «Кому нужна свобода? Свобода — это опасность. Свобода — это безответственность перед авторитарным коллективом. Бойтесь свободы! Но: ты же этого хотел? Да, все правильно. Свобода! Писательство — это свобода».

Статья Диссиденство как личный опыт появилась в 1982 в «Синтаксисе» — журнале, основанном в 1978 А.Синявским совместно с женой — М.В.Розановой, которая редактировала журнал и возглавляла одноименное издательство. Значительная часть его литературно-критической и исследовательской прозы опубликована именно здесь — в форме статей. По самым разнообразным вопросам. О сущности искусства («Искусство и действительность»), о народном творчестве («Отечество. Блатная песня», «Река и песня»), о новых явлениях в советской литературе («Пространство прозы»), о творчестве писателей («Литературная маска Алексея Ремизова», «Мифы Михаила Зощенко», «‘Панорама с выносками’ Михаила Кузмина», «Достоевский и каторга», «О ‘Колымских рассказах’ Варлама Шаламова» и др.) Многие статьи полемически направлены против тех, кто видит в искусстве служение и предпочитает реалистическое воспроизведение действительности. («О критике», «Солженицын как устроитель нового единомыслия», «Чтение в сердцах» и др.)

Во всех своих работах, написанных в СССР или на Западе, будь то статья или художественное произведение (а хоть и последнее слово подсудимого), стоит ли под текстом подпись А.Синявский или Абрам Терц, он исходит из своих представлений об искусстве, наиболее подробно и доказательно изложенных, пожалуй, в книге «В тени Гоголя». Подробно анализируя гоголевские тексты (этим книга о Гоголе отличается от книги о Пушкине), Синявский-Терц делает вывод об органической, глубинной связи искусства с фантастикой: «Фантастика смутно помнит, что искусство когда-то принадлежало магии, и хочет незаконным, ворованным образом — украдкой или наугад — пережить в воображении то, что человечество имело на деле у собственных истоков. Фантастика — это попытка уединенной души восполнить утраченный обществом опыт». (Вышедшая почти одновременно с «Прогулками» книга о Гоголе не вызвала такой бурной реакции — то ли критики устали, то ли отношение к Гоголю было не столь трепетное, то ли эпатажа здесь все-таки поменьше).

В 1980 выходит повесть «Крошка Цорес», уже названием оповещающая читателей — во всяком случае тех, кто знаком с Гофманом и его Крошкой Цахес, — что и здесь дело не обойдется без волшебства, бесовщинки. Даже роман «Спокойной ночи» (1984) — история собственной жизни писателя — никак не традиционная автобиография и не мемуары. Ведь главный герой здесь не только Андрей Синявский, но и Абрам Терц.

С 1973 по 1994 Синявский — профессор Парижского университета «Гран Пале», где читает лекции по русской литературе, ежегодно обновляя их тематику. На основе лекций задуман и начат цикл «Очерки русской культуры». Первый из них — «‘Опавшие листья’ В.В.Розанова» (Париж, 1982). В 1991 в издательстве «Синтаксис» вышла еще одна книга цикла — «Иван-дурак: Очерки русской народной веры — плод не только академических штудий, но и лагерных впечатлений».

Начиная с 1989 Синявский регулярно приезжал в Россию. Официально реабилитирован в 1991. Выступал с публицистическими статьями в изданиях самого разного направления. В 1993 протестовал против расстрела Белого Дома.

Последний роман Синявского, вышедший уже после его смерти, — «Кошкин дом. Роман дальнего следования» (1998, Москва). Смысл подзаголовка многозначен. Работая над отдельными главами, смертельно больной писатель уже знал, что его ждет «дальнее следование». Второй, глубинный смысл открывается только после прочтения всего произведения, написанного в форме литературного коллажа. Главный герой повествования — бывший учитель литературы из школы для взрослых при Московском управлении милиции Донат Егорыч Бальзанов. Наткнувшись на брошенный, предназначенный к сносу дом, в котором происходят разные чудеса, герой решает проникнуть в тайну дома, надеясь тем самым обнаружить носителя мирового зла. В ходе расследования оказывается, что большинство проводников зла — писатели. Ответственна ли великая русская литература за трагический ход русской истории? Вопрос, над которым задумывались лучшие умы века — мыслители, философы, политики — остается без ответа. Только в одном уверен автор — несмотря на его ернически-саркастический тон в изображении тех, кому неймется марать и марать бумагу, — русской литературе суждено дальнее следование.